Код верности Нулевой император. Пролог

Ахтур нехотя поднял голову и посмотрел на ворвавшегося в кабинет юношу. Глаза метались по сторонам, губы беззвучно шевелилась, словно он что-то хотел сказать, но не решался.

— Что тебе, Терсий?

Не в силах заговорить, тот молча протянул обрывок бумаги, указывая дрожащим пальцем на обведенный участок формулы.
Ахтур с брезгливостью взял ее в руки.

— Что это?
— Господин… — Терсий сглотнул, — мне кажется, здесь ошибка.

Губы Ахтура сложились в холодную усмешку.

— Сколько ты в проекте?
— Три месяца, господин.
— И ты решился усомниться в моих расчетах?
— Нет, господин… я не смею. Но если энергия изменится, даже незначительно… произойдет катастрофа. Эксперимент нужно отложить.

Ахтур едва не вскочил со стула от такой наглости. Годы труда, сотни умов, бесчисленные проверки, и этот зелёный новичок, требует остановить всё?

Он не сводил с Терсия тяжёлого взгляда. Тот переминался с ноги на ногу, боясь поднять глаза.

— Это всё?.
— Да, господин.
— Тогда можешь идти.

У самого порога окликнул.

— Надеюсь, не нужно напоминать, что это, — Ахтур кивнул на стол, — не должно выйти за эти стены?

Терсий молча кивнул и неслышно прикрыл за собой дверь.
Ахтур остался один. Память подкинула иной образ, он, молодой, пылкий, сомневающийся во всем, стоит перед учителем. Смотрящим на него сверху вниз холодным, непроницаемым взглядом.
Он глубоко вздохнул, ещё раз пробежал глазами формулу, смял бумагу в кулаке и тяжелым шагом вышел из кабинета.
 
Вечер давно погас. Бесчисленные звёзды сияли в вышине, а он всё ещё не покидал террасы. В который раз пробегал глазами по строкам, уже проверенным сотни раз. Устало сдвинул бумаги в сторону, поднялся и вышел наружу. С моря тянуло прохладой. Издали доносился гул засыпающего города, крики чаек и равномерный шум прибоя. Он любил это время суток, тишину и редкий покой после суеты дня.
Позади раздались лёгкие шаги. Обернулся. На пороге стояла стройная женская фигура в лёгком пеплосе.

— Сонга? Почему не спишь?
— Уложила малыша. А ты? — она коснулась рукой бумаг на краю стола. — Тебя что-то беспокоит?

Он обнял её за плечи, прижался к её щеке, ощущая мягкость кожи, вдыхая запах волос.

— Последние проверки. Ты знаешь, как это важно.
— Но уже столько раз…

Он не дал ей договорить. Вернулся к столу, выхватил из стопки лист.

— Да. Он прав…
— Что-то не так? — Сонга настороженно посмотрела на него.
— Нет. Всё хорошо. Иди спать. Я скоро.

Ахтур коснулся её щеки.

— Всё хорошо. Иди.

Сонга задержалась на пороге. Она видела тревогу в глазах мужа, чувствовала дрожь в руках.
Ахтур долго стоял над столом, проводя пальцами по листам, бормоча что-то себе под нос. Потом собрал бумаги в охапку и торопливо вышел из дома.

Он шёл по ночному городу. Обычно кипевшие  жизнью, слепившие  огнями улицы были пусты и безжизненны.
Лишь редкий свет из окон да холодные звёзды раздвигали мрак.
Дважды Ахтур споткнулся, бумаги посыпались на мраморные плиты.
«Ещё месяц, — думал он — и все вернется».
И тут же, глянув на смятый клочок бумаги, кольнула мысль.
«Если вернется.»

Прижимая к груди охапку, взглянул на храм посреди площади. Затем развернулся и быстрым шагом пошел в другую сторону.

Проходя по коридору, издалека заметил полоску света. Подойдя ближе, заглянул в дверь. Над столом склонилась высокая костлявая фигура в помятом, несвежем хитоне.

— Гортий?

Фигура резко обернулась. Луч света выхватил лицо, словно череп, обтянутый пергаментной кожей. Ахтур вошёл, глянул на заваленный записями стол. Часть скатилась на пол белым ковром. Он поднял их, положил на край стола.

— Ты хоть иногда спишь?
— Ты пришёл заботиться о моём здоровье? — язвительно бросил Гортий. — Мы никогда не были друзьями.
— И врагами тоже, — спокойно ответил Ахтур. — Да, мы спорили. Но это были честные споры. Я никогда не питал к тебе вражды.

Гортий тяжело опустился на стул. На иссохшем лице странно ожили глаза.

— Вечный спорщик… кость в моём горле, — хрипло усмехнулся он.
— Но всё же… что ты делаешь здесь так поздно?

Гортий помедлил, затем кивнул на разрозненные записи.

— Что-то здесь не так. Не могу объяснить, но чувствую тревогу.
— Может это? — Ахтур протянул смятый обрывок.

Тот впился глазами в строки, нахмурился. Выхватил из стопки лист, положил рядом. Несколько мгновений переводил взгляд с одного на другой, затем безвольно опустился на стул, не отрывая глаз от бумаг.

— Когда понял?
— Не я, — тихо ответил Ахтур. — Терсий. Один из новеньких.

Гортий решительным движением смахнул со стола груду бумаг. Пододвинул к себе стопку чистых листов и стал писать. Быстро, будто им овладела лихорадка. Формулы тянулись одна за другой, густой вязью ложились на страницы.

Ахтур стоял рядом. Иногда тихо подсказывал, указывал пальцем на строчку. Тогда Гортий сминал исписанный лист и отбрасывал в сторону. Бумаги сыпались на пол, словно обломки на поле боя.
Сколько прошло времени, никто из них не знал. Ночь будто исчезла, растворилась в царапанье пера.
Наконец Гортий откинулся на спинку стула. Взгляд скользнул по кабинету, заваленному смятыми листами. Голос прозвучал почти шёпотом.

— Это надо остановить.

И в этих словах не было ни тени надежды.

— Как? — отчаяние прорвалось в голосе Ахтура. — Идти к Лисию? Или прямо к Верховному?
— Лисий одержим своей идеей, — устало ответил Гортий. — Он не станет слушать никого. Особенно тебя. А Верховный ослеплён его льстивыми речами.

Он с трудом поднялся и подошёл к окну. На горизонте вставало солнце. Тонкая линия прибоя белела пеной под тенью храмовой горы.

— Упрямство и глупость в одной упряжке, — хрипло произнёс Гортий. — Они несутся галопом в пропасть.

Ахтур стоял на коленях среди бумаг, перебирал их, расправлял, пробегал глазами строки и отбрасывал прочь.

— Может… что-то с установкой? Если…
— Брось, — резко перебил его Гортий. — Вокруг нее стражи больше, чем на храмовой горе в Великий праздник.

— Остаётся лишь спасти то, что ещё можно, — тихо и решительно произнёс Ахтур. — И самим уйти вместе с этим.

Гортий медленно отвёл взгляд от окна. Восходящее солнце просвечивало сквозь его иссохшую фигуру.

— Мне осталось недолго, — сказал он устало.

Он поднял руку, останавливая Ахтура, который хотел возразить.

— А у тебя — малыш и молодая жена.
Гортий подошёл ближе, положил ладонь ему на плечо.
— Но кто встанет во главе? У меня больше нет сил. А за тобой Лисий будет следить каждое мгновение.

Ахтур ответил не сразу. Взгляд упал на
одинокий смятый обрывок бумаги на краю стола.

— Кажется, я знаю кто, — произнёс он почти шёпотом.

Высокая фигура на краю стремительно выпрямилась, взмыла в воздух и с силой вошла в воду. Вскоре вынырнула и медленно поплыла к берегу.
Терсий с удивлением глядел на Ахтура, стоявшего на бортике бассейна. Тот протянул полотенце, и не сказав ни слова, направился к скамье неподалеку. Развернул легкую плетеную циновку
на холодном мраморе и сел.

Терсий, вытирая голову на ходу, шел за ним. Ахтур кивнул на место рядом, подозвал служку коротким жестом и приказал: «Вина».
Мальчик вскоре вернулся с кувшином и двумя бокалами, поклонился и отошёл. Ахтур наполнил бокалы, наблюдая, как янтарная жидкость играет под полуденным солнцем.

— Здесь всегда отличное вино, — сказал он, делая глоток, протягивая бокал Терсию.

Долгое время они молчали. Ахтур пил медленно, а Терсий лишь смотрел, не решаясь заговорить. Наконец Ахтур нарушил тишину:

— Я проверил твои записи… — он говорил почти шёпотом. — К сожалению, ты прав.

Терсий резко сжал полотенце в руках.

— Значит, эксперимент остановят?
— Нет, — горько произнёс Ахтур.
— Но…

Он остановил его жестом.

— Остаётся лишь, спасти то, что возможно. — Его взгляд впился в Терсия. — И тебе придётся начинать всё заново.

Ахтур снова наполнил бокал, повертел его в руках, любуясь солнечными бликами, и медленно допил.

— С сегодняшнего дня ты официально мой помощник, — сказал он, поднимаясь. — Но ещё можешь отказаться.

Он пошёл вдоль бассейна неровной походкой. Плеск воды и гул голосов заглушали шаги. Терсий смотрел вслед, на фигуру в белоснежном хитоне с широкой синей полосой, согбенную, будто постаревшую за несколько дней.

Всё шло как нельзя лучше. Терсий оказался прирожденным организатором, заражая энергией всех вокруг. Казалось, даже мраморные скамьи могли вскочить по его команде.
Скоро всё, что можно было собрать без риска вызвать подозрения, оказалось упаковано и надёжно спрятано в заброшенном бункере на южном континенте. Люди, тщательно отобранные, предупреждены. Всё было готово. Оставалось дать команду.

Ахтур сидел в портике Дворца Науки, просматривая последние записи.
Шум у входа заставил его поднять голову. На пороге юноша, почти мальчик, взъерошенный, запыхавшийся, хитон съехал на одно плечо.

— Учитель! — выдохнул он. — Учитель…
— Что случилось, Сокр?
— Измена! — воскликнул он. — Терсий!

Ахтур закрыл глаза. «Только не это. Не сейчас…»

— Ты слишком устал. Пойди отдохни.
— Нет, учитель! — голос дрожал, но в нём была отчаянная решимость. — Я слышал сам. Он говорил кому-то: «Установка… взрыв». Он что-то замышляет!

Юноша бросился прочь. Ахтур едва успел схватить его за руку.

— Куда?
— К Лисию! Надо рассказать! Пойдёмте со мной, вам поверят!
— Постой. Позовём Терсия, спросим его прямо.
— Нет! — глаза мальчика широко распахнулись от ужаса. — Надо всё рассказать Лисию!

…Звон кувшина раздался, как удар колокола. Тело обмякло в руках Ахтура и бесшумно осело на плиты.
На пороге появился Терсий.

— Господин!.. Что….

Ахтур стоял на коленях рядом с безжизненной фигуркой.

— Бедный наивный мальчик… — закрывая юные глаза, устремленные к высокому небу.

Терсий застыл, не в силах произнести ни слова.

— Помоги мне, — сказал Ахтур, поднимаясь.

Тело завернули в ковер, спрятали в пыльном чулане. Ночью море приняло в себя хрупкую фигурку, скрыв в глубине.
Мальчик-служка унёс помятый кувшин, вытер пятна вина. В портике не осталось ни следа. Лишь солнце, отражённое в мраморных плитах, знало правду, но оно ничего не могло рассказать.

Тьма укутала город накануне великого дня. Ахтур стоял в кабинете рядом с Сонгой, держащей на руках спящего сына.

— Всё готово, господин, — тихо сказал вошедший Терсий, стараясь не разбудить ребёнка.

Ахтур прощаясь, провёл ладонью по курчавым волосам мальчика.

— Идите.

Сонга испуганно встретила его взгляд.

— Я скоро, — шепнул он.

Она кивнула. Долго смотрела на него, стараясь запомнить каждую черту. Потом развернулась и не оглядываясь вышла.

— Ступай, — сказал Ахтур Терсию.
— А вы, господин?
— Я не могу.

Перед глазами снова всплыл Сокр, юноша, почти мальчик, лежащий на полу в луже вина и крови. Терсий уже повернулся к двери, но Ахтур окликнул его. Сдернул с пальца перстень и вложил в его ладонь.

— Но…
— Ступай, — прервал он, чуть подтолкнув к выходу.

И ещё долго стоял, глядя туда, где исчезла его жена и сын. Туда, где осталось всё его прошлое.

Энергия, копившаяся долгие месяцы, сорвалась с цепей и хлынула наружу, не поток, яростное солнце, рожденное в недрах земли. Лисий вскинул голову с улыбкой победителя на лице.
Лишь немногие заметили крошечную голубую точку.

— Прощай, друг, — прошептал Гортий, сжимая руку Ахтура.

Но тот не успел ответить. Яркая волна света взорвалась, сметая всё. Материя рушилась до основания, атомы раскалывались, как хрупкое стекло.
Остров исчез в одно мгновение. Там, где ещё недавно сияли дворцы и тянулись широкие улицы, зияла гигантская воронка, с ревом засасывающая в себя океан.

Волны мчались к берегам, крушили корабли, переворачивали лодки, с грохотом разбивались о берега. Континенты содрогнулись, смываемые силой, перед которой ничто не могло устоять.
И в тот миг древняя цивилизация исчезла.
Мир стал иным.

Подземные своды глухо дрогнули. Кто-то зарыдал, кто-то проклинал судьбу. Другие застыли, словно мраморные изваяния. Все знали, наверху больше нет ничего. Мир рухнул, и возврата не будет.

Терсий стоял в стороне, сжимая в ладони перстень. Холодный металл жёг кожу, и сердце. Вместе с кольцом Ахтур оставил ему тяжесть будущего.
Из темноты вышла Сонга, бледная, с ребёнком на руках. Остановилась рядом с Терсием, подняла глаза.
Он протянул ей перстень.

— Ахтур доверил тебе, — сказала она тихо, отводя руку.
— Я не смогу…
— Сможешь. Ради него.

Сонга взяла перстень и надела на его палец. Кивнула в сторону людей, погружённых в отчаяние. — Ради них.
— Я не справлюсь один.
— Ты не один, — она крепко сжала его руку.

Терсий стоял, держась за её ладонь, и чувствовал, как уходит его юность. Отныне всё было на его плечах.