Вечеринка по случаю окончания учебного года

- Папа, ты придёшь?
- Да, приду.
Приведённый выше банальный диалог ведётся между мной и моим средним сыном Амиром вот уже полгода, дважды в день: в первый раз перед завтраком, во второй – во время заката  солнца. Это означает, что мой впечатлительный ребёнок получил от своей симпатичной учительницы Недивы главную роль, и с тех пор он встаёт в центр  своей комнаты и беспрерывно, как заезженная пластинка, у которой заело иглу, твердит полученный текст:
- Маленький кролик-хохотун клоун афикоман, -  его голос проникает через стены, - радостный месяц прыгает в верхушке кипариса… И все эти слова без остановок, без знаков препинания. Даже по дороге в школу мой чувствительный мальчик бормочет: лёгкий ветерок яблоко человек-паук и бабушка дала орехи.


Класс утомлял изобилием видов Израиля, и мне не осталось никакого другого места, кроме как в углу, под Нижней Галилеей, возле пирожных. Было невыносимо жарко, а внушительное скопление родителей вызывало беспокойство. Для обычного родителя, каковым я являюсь, на таких вечеринках возможны две опции: сидеть на стуле и смотреть на затылки впереди сидящих родителей или стоять, но зато видеть своего потомка. Как человек компромиссов я уселся на подлокотник кресла. Передо мной стояла одна из мамаш с младенцем, которого она держала лицом к себе. Малыш не сводил с меня своих карих глаз  и подрагивающими ноздрями вдыхал мой запах.
- Папа, ты остаёшься? – спросил мой сын, прежде чем мы расстались.
- Да, остаюсь.
Амир сел на скамью вместе со всеми ребятами, и они хором запели популярные песни: «Мы приехали», «Как хорошо», «Хава нагила». Родители тоже подпевали, когда учительница смотрела на них. После этого вышел светловолосый мальчик и произнёс приветственные слова для родителей:
- Раз-два, пойдём в Иерусалим, море расступилось, и они пришли в страну Израиля, они были героями, все родители в честь…

Я сижу, как упоминалось выше, далековато от арены действия, и текст доходит до меня с некоторым трудом. Вот и сейчас какой-то мелкий ученик декламирует что-то о стране Израиля, а я ничего не слышу, получая только визуальное удовольствие. Сын всё время поглядывает в мою сторону убедиться, здесь ли я ещё. Малыш передо мной тоже продолжает смотреть на меня. Бурные аплодисменты. Я спрашиваю, закончилась ли на этом вечеринка.
- Ансамбль флейт нашего класса, - объявляет маленький конферансье на сцене. – Поучения Отцов нашей страны.
Я очень люблю флейту, но, главным образом на природе и не при таком скоплении городского населения. Количество исполнителей в четвёртом классе – четыре, и они будут играть сейчас четыре фрагмента, что позволит каждому из них солировать: Нарди, Гайдн, Шёнберг и Дворжак, сюита о стране Израиля. И тут уже ясно обозначилось определённое движение  в направлении окон. Несколько отцов открыто развернули газеты. Некрасиво. Я попросил у кого-то спортивную страницу. После завершения концерта флейт мы хлопаем с большой осторожностью, но это не помогает. Якобы на бис исполняется увертюра «Элеонора» Людвига Ван Бетховена. Если этот младенец не отведёт свой коричневый взгляд от меня, не знаю, что я сделаю…

Минутку!
Мой сын поднимается с места и направляется к сцене. С табуреткой. Пока что он выступает только в роли реквизитора, как мне кажется. В его взгляде вопрос: «Ты здесь?» «Здесь», - отвечаю ему лёгким кивком – всё-таки он мой сын.
Почему не проводят такие вечеринки снаружи, на лоне природы? Или в бассейне?
Симпатичный ребёнок встаёт на принесённую моим сыном табуретку и утверждает, что он Залман-мечтатель.
- Вы спрашиваете, почему, ну, так я расскажу вам, ребята, - так начинает этот ребёнок. – Мама сказала что-то, я пошёл и крикнул: «Ребята, это кот, и на стене тоже кот, и что происходит? Вы не поверите, ребята: он сделал «хоп», бросился на того и вкатил ему оплеуху. И что происходит потом, ребята? Он весь был в извёстке, потому что это был нарисованный кот!..
Дети разражаются мощным смехом. Что касается лично меня, то я, без сомнения, нахожусь на продвинутой стадии полной сенильности. Я сосредотачиваюсь, наклоняюсь вперёд, я весь - чувствительный микрофон, но всё равно не способен уловить хоть одно предложение из последовательности произносимых фраз. Замечаю, что и другие отцы дышат тяжело.

Около двери ведутся изнурительные переговоры между учительницей и мамой Залмана-мечтателя. Недива требует сократить выступление, а мама указывает на то, что в подготовку представления был вложен огромный труд. Ещё три весёлых анекдота и закончим. Недива возражает, что достаточно одного и при том сокращённого. Мама настаивает на трёх. В конце концов, приходят к компромиссу: три плюс дополнительно – о стране Израиля. «Он пошёл, но не нашёл и тогда спросил, и спрыгнул, и трах…»

Промелькнул первый час. Неожиданно мама с младенцем, стоявшая передо мной, потеряв сознание, с шумом рухнула и угодила в пирожные. Я бросился к ней, чтобы помочь выйти на свежий воздух, но несколько тёртых отцов опередили меня и весёлыми прыжками удаляются с ней на свободу по ту сторону стен. Так это уже конец вечеринки, скажите, пожалуйста?
- А сейчас, - говорит конферансье, - группа «Кукареку», птицы нашей прекрасной страны!..
Я не так уж сильно люблю детей. То есть, я очень их люблю, но понемножку, не всех сразу. Прежде всего, артисты они ужасные, я ещё не видел такой примитивной игры. В данный момент, например, они прыгают там с зонтиками под звуки квартета флейт, как Пиноккио, сделанный, как помнится, из дерева. Они поют:
 - Озорной петушок, та-та-та-та, это звезда; госпожа птичка кукушка с зонтиком от солнца…

Подобной усталости я не чувствовал со времени трёхдневного похода. Окон уже не видно из-за гроздьев повисших на них батальонов родителей. Влажность увеличивается. Глаза матерей глубоко запали, маленькие сестрёнки и братишки артистов хотят пи-пи, их отцы во дворе курят, атмосфера напоминает открытый бунт.
 Мой сын машет мне: не уходи, ещё немножко, и будет моё выступление. В домашнем задании он написал слово будет с ошибкой. Вместо спектаклей лучше учил бы правописание. Я должен поговорить с учительницей.
Я протискиваюсь к Недиве и спрашиваю, будет ли перерыв. «Невозможно, - отвечает учительница, - празднество продолжится ещё слишком  много времени».
- Оно и так не короткое, - намекаю я.
- Нужно было дать каждому ребёнку главную роль, - оправдывается Недива, - иначе они бы завидовали друг другу.

Будь, что будет, надо сокращать. Нескольких счастливых отцов, отпрыски которых уже благополучно выступили, словно унесло ветром. Тем временем на сцене происходит подготовка к спектаклю по Танаху в пяти действиях. По мере возможности, удаётся разглядеть Нил и пирамиды. Мой сын снова разносит реквизит – убью его. Воспитанники прикрепляют усы. На этот раз мне удаётся заглянуть в суфлёрский текст, который брат Гили держит в дрожащей руке передо мной:
Египетский надсмотрщик (размахивает плёткой): Работайте живее, лодыри!
Еврей: Мы вкалываем с восхода, пора заканчивать.
Египетский надсмотрщик (стегая плёткой): Шевелите задницей, бунтовщики, а если не будете, получите урок от моей тяжёлой руки!
Еврей: Пожалуйста, господин надсмотрщик, сжалься над нами.
Египетский надсмотрщик: Чтоб вы сгинули, симулянты!

Я знаю многих людей, которые никогда не женились, всё это время они жили без детей, и это ни в коей мере не мешало им наслаждаться жизнью и не чувствовать себя обделёнными. Ещё один звук еврейской флейты, и я потеряю самообладание.
Что здесь такое? Я уже не владею собой, одна девочка напугана до смерти, царица весны, напоминает уже в третий раз своим оглушительным пением сыщицу, вернее, «маленькую сыщицу». Да, я отчётливо слышу, ошибки нет, сыщица. Это конец. Кажется, мой мозг отказывается работать, клетки опустошены -  возраст, жара и флейта сделали своё дело…
- Сыщется, она поёт сыщется - объясняет мне пианистка, пробирающаяся к двери, чтобы глотнуть немного кислорода. – Сыщется  срывающая плоды сикомора, посмотрите-ка в словаре…

Оп!
Внезапно во всём действе происходит драматический поворот. Празднество обретает форму, представление наполняется содержанием, невозможно пренебречь ни одним словом. На сцену выходит симпатичный мальчик, по-моему, мой сын. Он писатель Менделе Мойхер-Сфорим* или кто-то в этом роде, невозможно понять наверняка.
- Радостный месяц прыгает в верхушке кипариса, а ёжик хочет танцевать, - произносит звенящим голосом мой маленький рыжик свою главную роль.
Я со сдержанной гордостью смотрю на публику и удивляюсь. Вокруг равнодушные лица, совершенно остекленевшие взгляды. Такое бесчувствие приведёт эту страну к гибели. Просто непробиваемые. У Амира слышно каждое слово. Сносная игра, приемлемое произношение, а голос, на удивление, чистый, звенящий. Никогда ещё в стране Израиля не было такого чистого, звонкого голоса. Он, действительно, разрывает воздух. А они спят.
- Шамаим, - декламирует мой Менделе, - биркаим, альпаим, Гиватаим, наалаим**…
Каждая строка рифмуется со словом Иерушалаим – это такая находка. Ведь и моё имя Эфраим чудесным образом рифмуется со словом Иерушалаим. Я хлопаю, как сумасшедший, замечательно! Сын машет мне: «Папа, это ты?»
«Да, это я, сынок, отлично!»
Мальчик закончил своё успешное выступление и дисциплинированно усаживается на место. На улице темнеет. Пианистка возвращается внутрь.
- Что, – спрашиваю я удивлённо, - есть ещё что-то?
- Что значит «есть ещё»? Сейчас мы только начинаем. Трактат «Наша прекрасная страна Израиля» в 12 частях, с комментариями…
Воспитанники закутываются в простыни и надевают на головы кастрюли. Флейты. Конферансье. Мужской хор. «Хора дождя»***. Сыщица. Барабан. Иерушалаим. «Вначале Б-г вдруг создал небо и землю» - начинает Гили.
Остальное не помню.

*   Менделе Мойше-Сфорим (1835-1917) – известный еврейский писатель, основоположник светской литературы на идише
** небеса, колени, две тысячи, название города в Большом Тель-Авиве, башмаки – в переводе с иврита слова, рифмующиеся со     словом Иерушалаим
*** «Хора дождя» – песня в ритме еврейского танца хора со словами И. Мохара