Юлия Малыгина. zoom 2020 12 22. Написано 11. 12. 2

Сначала попробуем понять, в каком поэтическом мире мы оказались?
Какой он?
Уютный — неуютный?
Красочный — тусклый?
Возвышенный — приниженный?
Фантастический — натуралистический?
Полон чувств — или мыслей?
Кто его населяет?
Какой лирический герой?
Какие ещё люди: хорошие? плохие? разные?
Какие звери и растения?
Какая погода?
Это город или деревня?

Начну с последнего.
Подборку можно прочитать как путешествие из деревни в город.
Сначала деревня ИЗ КНИГИ «ДЕРЕВНЯ ГОРДАНОВО, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ».
Где-то там, на природе — И будет день без птиц перемещаться.
Но это уже из «ДЕТЕКТИВНЫХ ПОДСЛУШЕК», заканчивается убийца был шофёр, что может быть и в деревне и в городе.
Потом бандиты — вроде бы в городе, где огроменная квартира, студенты, и падение из окна опасно — значит не деревенская изба, а дом с этажами.
Но ещё и не совсем город, потому что погреб с картошкой, а за окном орут на вишне соловьи.
Потом в казаках и разбойниках — точно город, да ещё и столичный — у меня в Москве, сразу и слова такие: контект, электронное письмо, карбонад.
И только каким-то атавизмом вылезает самдельный рукомойник.
Каштан — в среднерусской деревне нет каштанов, и дворники — в городе, не говоря уже о дошираке и асфальте.
Дальше случай в магазине спросите Графову Марию Николаевну. Конечно, город.
И только ПРОСТО СТИХОТВОРЕНИЕ — опять на природе, у речки, где крапива, мыши и хлеб на костре.
Но это уже вроде ностальгии, выезд горожан за город на пикник.

Кто совершает это путешествие?
Поговорим о лирической героине.
Вот интересно: в стихотворениях из ДЕРЕВНИ ГОРДАНОВО — личных местоимений нет, героиня растворена в окружающем мире.
Так и должно быть в деревне, на природе.
Там личности нет нужды самоутверждаться.
Другое дело в городе.
И героиня бежит — из деревни в город, ещё оставаясь на природе в первом из «детективных» стихотворений.
И появляется «я».
Дальше стихи идут от первого лица: если не «я», то «ты» как обращение к самой себе в КАШТАНе.
И даже в конце, выехав из города на природу в ПРОСТО СТИХОТВОРЕНИИ у героини всё равно остаётся «тебя», «мне», «со мною».

Автор в предисловии обещает, что будет ужас и страх — 3 раза.
Действительно ли в этом мире страшно и ужасно?


Умерла муториха

В деревне не страшно.
Деревне вообще незнаком ужас и страх, тем более, horrible (хорэбэл).
Ничего ужасного нет.
Просто деревенская кладбищенская история.
Смерть в деревне дело житейское.
Сколько бы раз ни повторялось умерли-умерли-умерли — а повторяется 3 раза, 9 раз слово умерли, а ещё умерла, итого 10 раз —  а всё равно не страшно.
Печально — да, тоскливо может быть.
Деревня умирает, все люди в ней умирают.
Но не страшно, что подтверждается и трёхкратным как бы припевом Ладно-хорошо — дальше пошли, поставленном в тех местах, где обычно стоит что-то вроде «О горе! Горе!», и принижением трагедии в конце:
На столбиках думали-думали,
что написать,
да не придумали.
Не барыни, чай —
так к Господу пойдут.

Это стихотворение мне захотелось разобрать с формальной стороны.
Как оно сделано?
Речь здесь песенно-сказовая.
Характеристики умерших типично деревенские, мне нравятся:
муториха ихваниха немая рябая
косая кривая пожилая солдатова жена
ихваниха кривая немая солдатова жена
круглый нос муториха косая пожилая
рябая
Всё точно по 2 раза, кроме круглого носа, который здесь, видимо, для рифмы со словом мост.
Четыре строки разбиты лесенкой по 4-5 ступеней.
Всё построено на повторах.
Я уже говорил, сколько раз повторяется умерли и характеристики умерших.
А ещё есть удвоенные глаголы:
кочевал-кочевал, выросли-выросли, сиднем сидела, думали-думали.

Рифмы и созвучия.
Здесь много такого, скажу только об одном.
25 слов оканчиваются на ли, лись, ла, лая, из них 15 на концах строк, из них 11 оканчиваются строго на ли.
Во всём тексте выделяется буква л — почти в два раза чаще, чем в среднем по частотности в русском тексте.

Это стихотворение похоже на зачин или, наоборот, на эпилог какой-то сказки, в которой жили-были, а потом все умерли.


яблочко румяное тянется за ниточкой

Сказка продолжается и развивается.
Стихотворение состоит из как бы частушек, причём старинных, судя по образам: яблочко румяное, ниточка, куры, насест, петух, ветер в поле и т.д.

Здесь тоже приём повторов:
Яблоко — 7 раз, ниточка — 5 раз.
2 раза повторяется хороший образ зимней сказки:
по (или вдоль) дороги иней лёг
видится, что пряники.

Разделяются эти «частушки» длинной строкой, выделенной курсивом.
И в двух из них образы совсем не старинные:
раз — железо, два — железка, время — электричество
грянет 220 вольт, пыль над головой
Сказка-то сказка, но что-то такое происходит не сказочное.
Или же электричество уже можно считать сказочным элементом?
А почему нет — по сравнению с мобильниками, компьютерами, интернетом и нанотехнологиями.

Мотив смерти и запустения тоже есть:
было сорок унучат
сорок лет назад,
нонче никаво здесь нет —
лес одервенел
Это говор деревенской старухи.

А как тут с ужасом и страхом?
Да никак: он тут народно-сказочный, но в народных сказках ужас не ужасный и страх не страшный.
Житейский.
Просто принимается как данность, что кроме людей и их забот, есть ещё другие существа и явления.
Мир не крутится вокруг человека для его удовольствия.
И человек, как говорят китайцы, — одна из десяти тысяч вещей.
Разве что электричество немного страшное.
Но так — чуть-чуть.

И всё же в этих двух стихотворениях не просто воспроизводится атмосфера деревни и сказки.
Наша героиня, о которой мы почти забыли, всё-таки незримо ощущается.
Какими-то оттенками слов, оборотами речи.
Выскользнувшим электричеством.
Тем, что лёгший вдоль дороги иней не пряники, а только видится таким.
Чувствуется её отношение ко всему описываемому.
Какое отношение?
Я скажу грубо, зато наглядно: героиня немного фигеет.


И будет день без птиц перемещаться

Сказка продолжается и в третьем стихотворении.
Интересное начало: И будет день без птиц перемещаться.
Почти что «и дольше века длится день».

Здесь сказочные герои: волк, снежная королева, сухой репейник мечется, зайцы, лисичка золотая.

Героиня куда-то бежит, несётся, её несут, не то хочет кого-то спасти, не то сама спастись:
глубже погружаясь, всё больнее, через лёд — Куда несёшь меня, лисичка золотая?
я спасу тебя, мой пленник. Я спасу.
Кто-то стучит из подо льда.
Куда бежит? Куда её несёт?

4 строки начинаются туда, где.
Это вроде как «рай», где можно быть нагишом, а снег пропаренный и маркий.
Но рай не то, чтобы утерянный, а, скажем так, одноразовый: однажды хорошо.
Только однажды — это значит, уже было, значит, это мгновение, значит, несбыточно.

Героиня несёт что-то несчастное: И руки заняты, и бросить вроде негде.
Кажучки звёздами цепляются к подолу.
Какие такие кажучки?
Но выяснять некогда, потому что уже финал.

Финал отсылает к названию книги «ДЕТЕКТИВНЫЕ ПОДСЛУШКИ»:
А волк вдруг обвивается у шеи
и шепчет: «милая, убийца был шофёр,
за этим я с тобою шёл.»
Во-первых, это снижение пафоса, обернуть всё в шутку.
Во-вторых, героиня бежала не в рай, пусть и одноразовый, а в город, где шофёры и убийцы.
И в городе поначалу не рай, а ад.
О чём и повествует следующее стихотворение.


— Бандиты — тоже люди, дорогая

Поначалу мне это не понравилось.
Да и сейчас вызывает некое отторжение.
Описываемое действо не то, чтобы ужасно или страшно.
Скорее, мерзко, как весь бандитский мир.
Этот страх и ужас совсем не сказочный, он противоположный, он реалистичный и натуралистичный.

Одна отрезанная ноздря чего стоит.
Чисто эстетически — удачная находка, такая «цеплялка» за живое.
Но если до этого «цеплялки» были безобидные: всякие муторихи, яблочки на ниточке, даже 220 вольт, тем более, кажучки звёздами или смешное убийца был шофёр, то эта «цеплялка» антиэстетическая.
Как английское aesthetic, которое я поначалу сослепу прочитал как анти-эстетик — из-за первой буквы a.
Тут есть ещё несколько интересных «цеплялок», хотя пожиже, но поэстетичнее: тоже люди, винегрет, фарш дёшево достался, танцор прыгающий из окна.
А понеже вообще меня умиляет. Как и бандитов.
Про вроде бы неуместные в городе погреб с картошкой и орущие на вишне соловьи я уже говорил.

Теперь слово «двенадцать».
Оно настойчиво повторяется 3 раза.
Вроде бы 12 студентов, но почему-то кажется, что бандитов тоже 12.
Что напоминает это число?
Много чего, конечно, но в поэзии — Александра Блока.
Это первое, что выскакивает в Googl`е, когда набираешь «двенадцать».
Вот такая метаморфоза с этим числом.
Не знаю, осознанно или нет.

давай вы казаки а мы разбойники

Начну с «цеплялок»:
нелюбимая ваза (как антитеза стандартной «любимой вазе»), не здравствуй математика (тоже со словом «не»), сколько можно всё скулит, мы летаем над нашими домами, как будто тебя у меня никогда не было, сковороду в мусорку, передержала мясо.

Кстати, «передержала мясо» хороший конец, точный.

Героиня освоилась в городе.
Я уже говорил: не просто город, а столица — Москва.
О деревне не вспоминает, разве что случайный самдельный рукомойник.
У неё появилось много знакомых: Женя, Евгений (видимо, это разные люди, потому что одному лимон, а другому карбонад), Виталик, Дмитрий, Денис — этот сковороду в мусорку и остался.
Но она беседует с некоей неназванной собеседницей, с которой не виделась больше двадцати лет.

Стихотворение начинается регулярным 5-стопным ямбом без знаков препинания и с тремя видами рифм: мужской, женской и дактилической.
Речь о том, что героиня и её собеседница когда-то были детьми, а теперь уже нет:
и мы не дети нет уже не мы
и не от сока на коленях пятна
и в рюкзаке не здравствуй математика
Выясняется, что героиня в Москве, собеседница под Харьковом, и там и здесь имеет место быть погода: под Харьковом погода … в Москве вполне она.

Какая погода?
В других стихах указано: ветер, иней, лёд, снег, солнышко, дожди, ливни, пыль, росы перед утром, вода.
А здесь просто погода.
Что-то случилось в городе с ярким восприятием природного мира.
Потускнело как-то.
Ну, тут другие заботы: знакомых мужчин нужно кормить: резать, варить и жарить.

После ямба текст вдруг становится прозаическим, со всеми положенными знаками препинания: героиня рассказывает собеседнице о взломе почтового ящика, пропаже фотографий и т.п.
В конце возникают ностальгически-сентиментальные бумажные куклы.

И тут героиня очухивается и обнаруживает: передержала мясо.

Кстати, по поводу «очухивается».
Стихи в этой подборке можно понимать как сновидения или видения, сны наяву, мечтания и всё в таком роде.
Так, конечно, можно понимать очень многие стихи.
Но, похоже, здесь это не случайно.
Сначала мотив сна нарастает от вроде бы и наяву стихотворения Умерла муториха, через сон-сказку яблочко румяное, достигает апогея в И будет день без птиц перемещаться, переходит в кошмар с бандитами, а здесь, в казаках-разбойниках, это сон наяву как воображаемая беседа.
Вообще, сон и «страх и ужас» — близнецы-братья.

Да, а что тут со страхом и ужасом?
Да вроде никак.
Не принимать же всерьёз взлом почтового ящика за что-то ужасное.
Двадцатилетняя разлука — ну и что?
Какие-то мужчины были и ушли, дело житейское.
Ну, и не так уж страшно, что мясо передержано.


Ну что ты, напиши каштан:

В городе идут дожди (3 раза) и ливни (5 раз), и всё равно почему-то пылью обметён (2 раза).
Снова множество повторов.
12 строк из 30 начинаются словом «как».
Ещё повторы: Каштан — 4 раза, стрёмная музычка — 2 раза, утро обезьяньей хваткой — 2 раза, листья, листва — 6 раз, горит — 2 раза.
И дышит/дышишь дошираком — 2 раза.

Этот доширак запоминается, это ещё одна «цеплялка», как и обезьянья хватка утра.
Ещё игра звуков: дышит дошираком.

Внушает ли каштан страх и ужас?
Нет, не внушает.
Дворник тоже не страшен, хоть и дышит дошираком.
У слова «стрёмный» два значения: опасный и смешной, для музычки стрёмной скорее второе.
Не страшно, может быть, немного нервно: всё внутри тебя гремит.
И только.


... спросите Графову Марию Николаевну ...

Цепляет, конечно, пахнет мочой, а ещё — рюкзачком и пианисткой.
Это так же реалистично и натуралистично, местами антиэстетично, как бандиты, даже больше, поскольку приземлённее, обыденнее.
Это такая обыденная, житейская изнанка города.
Почти деревня.
Только без сказочного элемента, здесь его и духа нет.
И без природы: ни деревца, ни травинки, не зверушки какой.
Зато много многоточий — 11 на 38 строк.

Страшно? Нет.


ПРОСТО СТИХОТВОРЕНИЕ

Выезд за город, пикник: речка, вода, крапива, костерок, песок, мыши и хлеб с огня.
Героиня не одна, но его мы не видим.

Вообще, почти пастораль, только мыши шУшарят и речь нечаянна.

Ну, и где же обещанные страх и ужас?
Не наблюдаю.
А наблюдаю повзрослевшую героиню, оставившую детство, выросшую из сказок, но всё ещё верящую в них, несмотря на пройденный путь потерь и обретений.

В последнем стихотворении 5-стопный ямб, 3 строфы по 3 строки плюс ещё 1 строка, рифмуются первые две строки строфы и последние строки строф.
Знаков препинания нет, заглавных букв нет.
Всё это — в контрасте с летящей лесенкой, припевами, повторами и всем говором первого стихотворения.

ВСЁ ТИХО И СПОКОЙНО.