Подводная лодка

Дорогой Женя, ты просил рассказать о твоем деде,  моем отце. Пытаться узнать о своих корнях, предках - естественное желание человека.
Живым ты его застал, только будучи совсем маленьким, еще во время жизни в России. Когда мы в начале 90-х годов решили уехать в Германию, он хотел этого больше нас всех, для него этот переезд означал возвращение на Запад, где он родился и вырос, где сформировался как личность. Но это возвращение было ему не суждено, он не дожил полтора месяца до отъезда. Ему было уже за восемьдесят, в эти годы связанные с эмиграцией хлопоты оказались ему не по силам.
Твой дед Макс родился в городе Лодзь на западе современной Польши. Как и положено, в  черте оседлости. Лодзь была одним из крупнейших еврейских центров Европы: до второй мировой войны там жили 230 тысяч евреев, около трети всего населения города. В конце войны их там осталось меньше тысячи. Причины, думаю, тебе объяснять не требуется.
Детство Макса прошло в большой семье. У него рано умерла мать, отец женился снова. С той, другой стороны, у его новой матери тоже имелись дети, так что его семья стала по теперешним понятиям совсем огромной. Он упоминал тринадцать человек: это не просто количество имеющихся родственников, а число тех, с кем он жил под одной крышей. Они вели какое-то хозяйство, так что сводить концы с концами удавалось.
Твой дед избрал себе профессию парикмахера. Приличная по тем временам работа, дающая постоянный заработок. Сам я в детстве стеснялся такого непрестижного положения своего отца: моя мать, твоя бабушка Соня, была врачом, сам я собирался стать физиком или математиком, а тут – парикмахер. Потом, много лет спустя, уже став взрослым, я стыдился этого пренебрежительного отношения к его работе.
В 1939 году в Польшу пришла война. Многие пытались эвакуироваться. Твой дед тоже отправился пешком на восток, но когда дошел до Варшавы, там уже были немцы. Он вернулся обратно в Лодзь. Немцы быстро захватили Польшу и установили свои порядки. Евреи должны были вне дома носить на рукаве повязку с шестиугольной звездой.
Как-то Макса остановили на улице немецкие солдаты: «Jude, ну-ка пошли с нами, будешь поить нас пивом!» Это было не то предложение, на которое можно ответить отказом. Не знаю в подробностях, что там было. Должно быть, унижения, издевательства, угрозы. В конце концов он от них убежал. Может быть, даже ударил в конце кого-то. Если так, это было серьезным преступлением: ударить немецкого солдата означало возможный смертный приговор. В любом случае он осознал, что в этих условиях ему не выжить. Остаток дня где-то прятался и только поздно ночью пришел домой попрощаться. Рассказал о том, что случилось, сказал, что не может больше оставаться в Польше, что попытается перебраться в Советский Союз, это была тогда единственная из граничащих с Польшей стран, где не было немцев. Еще он предложил взять с собой шестнадцатилетнюю сводную сестру. С ней сложились особые отношения, опекунство старшего над младшей, а может быть и что-то романтическое зарождалось. Сестра была не против, но мать ее не отпустила. В итоге он ушел один. Больше никого из тех, с кем жил в Лодзи, он никогда не видел.
Незаметными путями, окольными тропами добрался Макс до проходящей по реке границы. Проход через границу был относительно свободен, на мосту стояли вооруженные посты, немецкий и советский, они проверяли документы и пропускали людей в ту и другую сторону. Но дед Макс боялся, что поскольку он еврей, у него могут возникнуть проблемы с проходом. Поэтому он нашел местного рыбака, заплатил ему и тот перевез его тайно ночью на советскую сторону.
Получить документы в новой стране оказалось довольно просто, поскольку Советский Союз и Германия тогда заключили тайное соглашение о разделе Польши, и процесс легализации населения был еще в разгаре.
Для Макса начались поиски своего места в новой стране, в новом для него мире. Он сменил много мест, испробовал разные работы, даже в шахте попытался что-то делать. В конечном итоге обосновался в Крыму в Ялте, где начал работать по своей прежней специальности парикмахера. Как-то мы с ним вместе были в Ялте, и он показывал парикмахерскую на набережной, где тогда работал.
Тем временем война, начавшаяся с неудачной эвакуации твоего деда до Варшавы, разрасталась и в 1941 году докатилась до Советского Союза. У прибывшего из Польши Макса был неопределенный статус, с которым в армию в начале не призывали, так что пришло время новой эвакуации. Таким образом он как-то подсел в идущий на восток эшелон, где его соседями оказалась семья, эвакуирующаяся из Украины. Семья состояла из супружеской пары средних лет и дочери, студентки медицинского института. Вместе они доехали до Казахстана. Та девушка-студентка, попутчица в поезде – это твоя бабушка Соня, моя мама. А от супружеской пары, родителей девушки, вскоре осталась половина: ее отец умер в городе Уштобе от туберкулеза. Не будь войны с ее лишениями, он наверное, еще бы пожил, так что я отношу его тоже к ее, войны, жертвам.
В Казахстане твоего деда вскоре призвали  в армию, он служил в строительных войсках, восстанавливал эвакуируемые в Сибирь из Средней России заводы. А бабушка Соня, в то время совсем еще не бабушка, закончила в Алма-Ате медицинский институт, после чего добровольцем ушла в армию, служила врачом в зенитном полку.
После войны твоя бабушка и твой дед не стали возвращаться в Польшу или Украину, а поженились и поселились под Москвой.
Хотя немцы разрушили его семью, твой дед ценил и высоко ставил все, что связано с немецкой культурой, техникой, образом жизни. Как-то читал сочиненное им стихотворение на немецком языке. Дома стриг нас немецкими механическими машинками, которыми очень дорожил и которые остались у него, возможно, еще от жизни в Польше.
Однажды я обратился в польское посольство в Москве с просьбой найти свидетельство о рождении отца. Обратился туда без особой надежды: прошло много лет, война прокатилась по стране, архивы и документы, скорее всего, не сохранились. Однако, к моему удивлению, ответ с копией свидетельства о рождении пришел. Еще большее удивление у меня вызвало то, что в документе стояло имя Эли Мейлех. Оказывается, такое имя твой дед получил при рождении.
- А как же Макс? – спросил я его тогда.
- Немецкое имя мне больше нравилось, я и поменял.
Годами, десятилетиями твой дед Макс пытался узнать, что сталось с его семьей в Лодзи, обстоятельства их дальнейшей жизни или возможной смерти после его бегства из Польши. Особенно не хотел верить в гибель той сводной сестры, которую с ним не отпустила мать. На разговоры о том, что там никто не мог выжить, он возражал:
- Они потом перебрались в Советский Союз, там с Кольского полуострова их забрала американская подводная лодка.
Он глубоко разбирался в жизни, в политике, в международных вопросах. Но нежелание поверить в печи Холокоста для своей сестры и тех, с кем жил в Польше, пересиливало.
Постоянно из года в год отправлялись запросы в Красный Крест о судьбе тех, кого он оставил в Лодзи ночью 1939 года. Ответы приходили стандартные: «К сожалению, ничего узнать о судьбе ваших родственников пока не удалось. Мы не оставляем наших усилий. Примите во внимание, что поиск за границей может потребовать длительного времени». Реакция на такие ответы тоже была стандартная:
- Но их же подводная лодка подобрала.
Наконец, через двадцать пять лет после окончания войны он попытался сам выяснить судьбу оставшихся в Лодзи, удалось решить непростую в советские времена проблему по оформлению туристической поездки в Польшу.
Во время пребывания в Польше Макс отлучился от группы и поехал в Лодзь. Это было серьезное нарушение порядка в заграничной турпоездке. Помимо прочего, оно означало, что больше за границу его никогда не пустят. Но больше ему было и не надо. Он съездил в Лодзь и все разузнал.
По приезде домой были рассказы о том, чем Польша отличается от Советского Союза,  что сохранилось со времени его тамошней жизни, что изменилось. Только о поездке в Лодзь не было ничего. Когда в разговоре затрагивалась Лодзь, он выходил в другую комнату. Никаких звуков оттуда не доносилось. Только иногда ладони поднимались к глазам.
О подводной лодке он никогда больше не упоминал.