Стаи слов 92

+++
Лето ушло по-английски, обманув календарь. И даже когда время от времени появляется солнце и светит исподтишка, чувствуется осень - ранняя, ещё не перекрасившая пейзаж в любимые ею тона, но уверенная в своих правах. Она сдувает листья с берез в редколесье, старательно пряча подберёзовики, она укорачивает вечера и студит утра, гоняет тучи для острастки и поливает сад - так некстати! - мелким ленивым дождиком. Цвет осени, когда она станет совершенно не летней, будет рыжим, запах - сначала фруктовым, со сладкой горчинкой, потом горько-пряным. Музыку осени сыграет виолончель, портрет осени напишет мечтательный пейзажист. О красоте осенней поры со всеми побочными явлениями поведает миру поэт. А люди, далёкие от искусства, достанут из шкафа теплые вещи и башмаки на толстой подошве.

+++
Нас всегда тянет туда, куда нельзя войти. Запретная дверь возбуждает любопытство и притягивает почти физически. Ну хоть рядышком постоять, хоть погадать: что там за ней? Воображение распаляется, удержать его нет сил. Недоступное желанно. Ну как же так, неужели нет никакой возможности заглянуть в тайное место? Есть! Вот оно, окошечко, хоть и зарешеченное, но ведь что-то можно разглядеть. Как только слышим «нельзя»,  вспыхивает неукротимое «хочу». Ну не у каждого, не у каждого - у некоторых.

+++
Мне всегда казалось, что если я поднимусь по ступенькам лестницы, по которой ходил гений, то я узнаю (нет, почувствую!) что-то такое, чего не знала о нём прежде. Если увижу вещи, ему принадлежавшие, то смогу ощутить особенную волну энергии, исходящую от их владельца. Я могла испытывать невероятное волнение, когда видела гипсовый слепок тонкой руки Шопена, совсем не мужской, отроческой, представлять, как из-под этих пальцев выпорхнул тот самый вальс. Глядя на пожелтевшие листы письма, написанного Антоном Павловичем, старалась уловить его настроение, «вычитать» из строк выражение лица, ироническую улыбку или напускную серьёзность милого доктора Чехова.

+++
Есть вещи, которые не забываются никогда. Они поселяются в каком-то особенном уголке памяти и при случае напоминают о себе. Я помню оттенки этого чудесного голоса: небесный, алый, бархатно-вишнёвый, темно-синий.  Голос окрашивает произносимые слова в разные цвета. Я замираю в ожидании. Вот сейчас будет: «…только раз в холодный синий вечер…» Как ему это удается? Произносит только одно слово - синий - но так, что возникает перед глазами тот вечер, чернильно-бархатный, глубокий, от которого веет тоской и желанием, и это ощущается физически, как реакция на понижение тона голоса, который делается из прозрачного густым, похожим на льющееся стекло (как в венецианской мастерской).
 
+++
- Кто у неё самый близкий друг и наперсник, как вы думаете? Я, конечно. Она мне доверяет все свои раздумья, желания, секреты, потому что знает, что я буду их хранить надёжно. Как только она почувствует, что не может больше носить в себе нахлынувшие мысли или её обжигает накал страстей, тут же хватается за меня, как за спасательный круг. Вот так листок за листком я принимаю на себя её жизнь, со всеми глупостями, нелепостями, восторгами, тайнами, грехами. Вы думаете, она такая ответственная, умная, опытная, правильная и соответствует ключевому социальному статусу? Ничего подобного! Глупая она женщина, особенно когда влюблена. (Из рассказов блокнота)

Фото автора