Слава Победителям

У дяди Васи было две страсти: русский мат и садоводство. В обоих случаях чувствовались творческий подход и доскональное владение матчастью. Будучи селекционером по сути и шофёром ЗИЛа - 130 по принуждению судьбы, за долгий путь в автопарках, доках и несметных стройках светлого будущего, он отобрал самые жизнеспособные и результативные экземпляры обсценной лексики. Его коллекции мог бы позавидовать словарь Даля, но лавры и почести мало заботили его.
Говорил он слегка шепелявя, выстраивая матерную композицию совершенно без пауз, на одном дыхании, меняя по замыслу динамический диапазон от крещендо к диминуэндо, что вызывало у слушателя невольное уважение.
На своём ЗИЛе дядя Вася регулярно приезжал на обед, и хотя детище советского автопрома пожирало 40 литров бензина на сто километров, ни у кого это не вызывало нареканий. Иногда он привозил пару тонн песка для детей, чтобы мы могли занять свой досуг, выкапывая гроты и лабиринты в мокрой куче.
Добродушный работяга с походкой боцмана, много лет назад посадил у себя под окном яблоню Слава Победителям. С нежным трепетом он подрезал её ветки каждой весной на три глазка, белил ствол и опрыскивал бордосской жидкостью.
Этот ритуал был неотвратим, как ход истории. В жару дядя Вася ходил за пивом с трёхлитровой банкой и играл в домино, укрывшись в тени своей яблони. Мы не могли дождаться, когда будет урожай и срывали плоды зелёными, на что дядя Вася делал нам замечания в свойственной ему лингвистической манере. Осенью яблоня источала смачный аромат, покрываясь ржавым пурпуром. И тогда он сам раздавал всему двору огромные, сочные плоды.
От пива или от возраста пузо дяди Васи занимало видное место и упиралось в руль, от чего рубашки быстро приходили в негодность. Жена додумалась нашивать ему кожаные заплаты, придав сходство с героями вестернов.
У дяди Васи был кобель по кличке Каштан непонятной породы. Короткие кривые ноги таксы и рычаг любви сенбернара доставляли ему немало хлопот. Во время весеннего гона Каштан упирался рычагом в землю и не мог сделать ни шагу. Соседки стыдливо перешёптывались, мы ржали, а дядя Вася переносил неходячего питомца на руках.
Когда дядя Вася уезжал, двор смотрел сиротливыми окнами ему вслед. За много лет этот балагур стал дыханием и пульсом двора, таким же неотъемлемым, как закат или восход.
Оборачиваясь назад, я думаю, не пригрезилось ли мне всё это. Что стало с людьми?