Тора и дыхание

Было это в канун субботы, когда солнце уже касалось крыш Меджибожа, а тени становились длинными, как сами годы изгнания. Реб Залман из Ляд сидел в полумраке бейт-мидраша, окружённый учениками. Перед ним лежала раскрытая книга, но он не смотрел в неё — глаза его были прикрыты, словно он прислушивался к чему-то, что звучало за пределами слов.

— Реби, — спросил молодой Мотл, чьё лицо горело жаждой понимания, — почему, когда мы с Янкелем изучаем один и тот же стих, я вижу в нём милосердие, а он — строгость? Кто из нас ошибается?

Старый ребе улыбнулся, и морщины вокруг его глаз стали похожи на лучи, расходящиеся от скрытого солнца.

— Принесите мне жаровню с углями, — попросил он.

Когда принесли медную жаровню, где тлели угольки от печи, реб Залман подозвал к себе троих учеников: рыжего Шмуэля-переписчика, тихого Давида-молчальника и пылкого Йосефа из Витебска.

— Подуйте, — велел он. — Каждый по очереди.

Шмуэль подул первым — осторожно, мерно, как привык дуть на чернила. Угли вспыхнули ровным оранжевым светом. Давид едва дохнул — и угли отозвались глубоким рубиновым мерцанием, почти невидимым, но тёплым. Йосеф дунул с силой — и угли взметнулись белыми искрами, осветив на мгновение весь бейт-мидраш.

— Видите? — спросил реб Залман. — Одни угли, но три разных пламени. Разве угли изменились? Нет. Но дыхание каждого пробудило в них то, что откликнулось именно его душе.

Он открыл Зоѓар на странице, истёртой от частого чтения:

— Написано: когда Святой, благословен Он, давал Тору на Синае, каждая душа из шестисот тысяч увидела в огне откровения свой собственный свет. И не было двух одинаковых видений, как нет двух одинаковых душ. Тора — это угли. Ваша нешама, ваше дыхание души — это то, что превращает угли в пламя.

Старый Берл-шамес, слушавший из угла, вдруг заговорил — впервые за много лет:

— Я помню, как мой дед рассказывал о Баал-Шем-Тове. Однажды к нему пришли два мельника, споривших о значении стиха про жернова. Один видел в нём тайну высших миров, другой — простое наставление о честной торговле. Бешт сказал им: «Оба правы. Один из вас — душа с небес правосудия, другой — с небес милосердия. Тора говорит с каждым на языке его корня».

Реб Залман кивнул:

— Мотл спрашивает, кто ошибается. Я отвечу притчей. Жил некогда царь, у которого был удивительный бриллиант. Каждый, кто смотрел на него, видел иной цвет — один видел синеву моря, другой — зелень садов, третий — багрянец заката. Пришли к царю мудрецы и стали спорить: какой же истинный цвет камня? Царь рассмеялся: «Глупцы! Камень содержит все цвета. Каждый видит то, что способен увидеть его глаз».

Сумерки сгустились. Пора было зажигать субботние свечи. Реб Залман встал, опираясь на стол:

— Запомните, дети мои. Когда Адам согрешил, единое дыхание жизни разбилось на шестьсот тысяч искр. Каждая искра — это душа, и у каждой души — своё дыхание. Когда вы склоняетесь над священными буквами и дышите на них своим изучением, своей молитвой, своей тоской по истине — вы не просто читаете Тору. Вы воскрешаете её для своего поколения, для своего мгновения, для своей единственной и неповторимой встречи с Бесконечным.

Жена ребе зажгла свечи в соседней комнате. Их свет проник в бейт-мидраш через щели в двери — множество тонких лучей, каждый освещал что-то своё: чью-то руку, угол книги, глаза ученика.

— Видите? — прошептал реб Залман. — Один свет, но сколько лучей. Одна Тора, но шестьсот тысяч путей к ней. И все они ведут к Нему, благословен Он.

В ту ночь каждый из учеников видел один и тот же сон, но каждый по-своему: бесконечный сад, где растёт древо с шестьюстами тысячами ветвей, и на каждой ветви — плод иного вкуса, но все они сладки, как плоды Эдема.