1. 4. Наука страсти

В начале книги - её введении - я писал, что понятие «страсть» относится не только к любовному чувству или к греховной ипостаси, оно охватывает и многие другие сферы жизни: например, сильную увлечённость работой или занятием, которое нам по нраву.
Ярким примером страстного отношения к результатам своего труда, как ни странно, для меня стала деятельность парикмахеров моего родного городка. С наблюдения за их ремеслом началось моё чувственное восприятие окружающего меня мира людей. Их труд стал для меня наукой творческого отношения к своей профессии, если хотите, её человечности.
Об этой стороне начала познавательного процесса я и хочу рассказать.


ВАМ ГОЛОВУ ДЕЛАТЬ
ИЛИ
ПРОСТО ПОСТРИЧЬСЯ?

Кто были по национальности первые парикмахеры - неизвестно, но одними из лучших были евреи.

В Глодянах жили люди, память о которых пережила их самих. Имена этих людей стали предметом волнительных воспоминаний и трепетных, с придыханием, обсуждений. Но из этого пантеона глодянских персонажей следует особо выделить парикмахеров.
В нашем городе в разные времена было много талантливых мастеров причёски и немало рыцарей помазка и бритвы разных национальностей. Но ещё со времён Молдавского княжества путь глодянского парикмахера считался еврейской тропой, ибо парикмахерство было одной из немногих профессий, доступных евреям. Бытовала даже такая шутка: не все евреи парикмахеры, но все глодянские парикмахеры - евреи, ну, или почти все.
Это было связано с тем, что парикмахеры часто выполняли дополнительные функции, такие как обрезание и лечение ран, которые считались нечистыми для христиан. В результате евреи стали доминировать в парикмахерском деле.
Среди глодянских евреев-творцов красоты 1950-1960-х годов, особым даром обладали Семён Срулевич Местер, Цили Шварцнайдер, Шмуль Майнфельд, Юрий Израилевич Сиянов.
Семён Местер и Юрий Сиянов были фронтовиками. По возвращении из армии, не найдя иной работы, они всей своей еврейской натурой окунулись в парикмахерский мир.
В ту далёкую пору в селе Глодяны была одна парикмахерская, которая разговаривала на еврейском диалекте русского, украинского и молдавского языков, с примесью «польского соуса» и со вкусом «узбекского плова». Всегда было занимательно слушать, как филигранно происходила в некоторых словах замена ударной буквы «ы» на «и», например, риба, криса, миши, подвипивший, вибраться, пригать и т.д.
Очень занимательным было то, что в языке наших мастеров-евреев не существовало предлога «о». Во время своего кудесничества, для начала разговора, они не употребляли словосочетание - «о чём-нибудь», а говорили: «за что-нибудь». А фраза «сколько стоит эта рыба» звучала из уст тёти Цили Шварцнайдер как «кыт костэ цей фиш» - молдавско-украинско-еврейский суржик.
Шмуль Майнфельд начинал любую стрижку словами «Я имею вам сказать». А когда ему надо было убедить клиента в выбранном им стиле стрижки, он произносил фразу, от которой сидящие в очереди «за постричься» падали со стульев: «Клянусь своей жуткой красотой!»
Всё это слушать было огромным наслаждением для семилетнего мальчугана. Ради этого я нередко по пути из школы заходил на несколько минут в парикмахерскую, чтобы пополнить свой словарный запас. Однажды, во время такого очередного «захода» в парикмахерскую, я стал свидетелем перепалки мастера с клиентом, который расхваливал какую-то страну.
Наш мастер (сейчас не припомню кто это был) выдал такую тираду: «Извиняюсь, дорогой, шо Вы мене так долго говорите за эту страну. Лучше я Вам скажу за нашу страну: так вот, это ви можете там быть умницей, а у нас в Глодянах - еле-еле идиёт!
Наш уровень жизни, таки, самый высокий в мире. Какая из ваших акул капитализма имеет себе позволить таскать в грызле двести граммов золотых зубов? И умоляю Вас, не делайте на меня такую лимонную морду».
...Но мы с вами отвлеклись и забыли «за парикмахерскую». В начале 1960-х годов, женщины и мужчины обслуживались некоторое время в одном зале.
В Глодянах многие мужчины и женщины нередко по несколько часов в день проводили в парикмахерской у мастера. Это был, так сказать, клуб, и там можно было узнать все сельские новости и сплетни. Потому и ценили мастера не только за мастерство (это само собой!), но и за умение собирать информацию и делиться ею.
Характерно, что мужчины-парикмахеры были и замечательными дамскими мастерами. Женщины охотно к ним шли делать причёски. В Глодянах к Семёну Местеру ходили многие женщины села.
Надо заметить, что в те времена даже самый бедный глодянский еврей мог себе позволить хоть раз в неделю съесть хорошую домашнюю курицу. Но они почему-то предпочитали курятине маринованную тюльку. Может быть потому, что тюлька была дешевле?
Интересно, что Борис Маркович Шварцнайдер, муж замечательного мастера женской причёски Цили Шварцнайдер, будучи заведующим отделом тканей глодянского Универмага, мог запросто иметь на завтрак даже красную икру. Но Цили подавала ему на завтрак к картошечке в мундирах именно тюлечку и пару кусочков сала с зубочком-чесночка.
Моим детским парикмахерским предпочтением был, всё тот же, Семён Срулевич Местер, с которым я познакомился, а точнее он познакомился со мной, когда мне было пять лет.
Как помнится, в зале было четыре парикмахера. Все они были заняты, и ещё несколько человек ждали своей очереди. Пятилетний глодянский мальчуган, я никогда ещё не стригся в парикмахерской, и был совершенно уверен в том, что у меня «отстригут» голову вместе с волосами, поэтому ревел, а мама пыталась взять на слабо, сочиняя совершенно неправдоподобные истории о моём бесстрашии в былые времена:
- А вот когда ты был совсем маленьким…
Семён Срулевич - с красивой густой и гладко зачёсанной назад причёской - отпустив своего клиента, подошёл ко мне, взял обеими руками за голову и начал задумчиво вертеть её в разные стороны, что-то бормоча про себя. Потом он удовлетворённо хмыкнул и сказал, обращаясь к моей маме (Семён Срулевич очень трепетно относился к ней, видимо понимая, что не за горами его выход на пенсию, и мама будет ему полезна, как главный бухгалтер Собеса):
- Мадам, Мария! Я этому молодому человеку, таки, буду делать голову!
От удивления я сразу заткнулся и позволил усадить себя в кресло. Кто-то из ожидающих начал возмущаться, мол, мальчик-то пришёл позже. Семён Срулевич небрежно отмахнулся:
- Ой, я вас умоляю! Или ви пришли лично ко мне? Или я вас звал? Ви меня видели, чтобы я бегал по Глодянам, или с откуда ви там себя взяли, и зазывал вас к себе в кресло?
Опешившего скандалиста обслужил какой-то другой парикмахер. Семён Срулевич не принимал очередь. Он выбирал клиентов сам. Он не стриг. Он - делал голову.
- Идите сюда, я буду делать вам голову. Идите сюда, я вам говорю. Или вы хочете ходить с несделанной головой?!
- А вам я голову делать не буду. Я не вижу, чтобы у вас была голова. Цилечка! Цилечка! Этот к тебе: ему просто постричься.
Семён Срулевич подолгу клацал ножницами в воздухе, елозил расчёской, срезал по пять микрон - и говорил, говорил, не переставая.
...Всё детство я проходил к нему. Стриг он меня точно так же, как все другие парикмахеры стригли почти всех глодянских мальчишек: «под чубчик». Но он был не «другой парикмахер», а Семён Срулевич. Он колдовал. Он священнодействовал. Он делал мне голову.
- Или ви хочете так и ходить с несделанной головой? - спросил он однажды с ужасом, случайно встретив меня на улице уже семиклассником. По его лицу было видно, что он и представить себе не может такой «запредельный кошмар».
И я шёл на него, как лягушка на удава, усаживался в кресло…, а он ежеминутно со смешным присвистом, опять и опять, продувал металлическую расчёску - будто играл на губной гармошке. Звонко клацал ножницами, потом брякал ими об стол и хватал бритву - подбрить мне виски и шею.
Я только сейчас, рассказывая о нём, осознал, что стал одинок в парикмахерском смысле, потеряв единственного человека, который умел «делать мне голову». И теперь, до конца дней своих, мне придётся ходить с «несделанной» головой. И как мне сейчас не хватает Семёна Срулевича Местера с его «Или ви этого хочете?»
К великому сожалению, теперь порода евреев-парикмахеров, как распространённая профессия, вымерла или, если хотите, переродилась. Очень жаль!