семь сестёр сестра тени

34
Флора расчистила от снега узенькую дорожку, ведущую к дому.
Пустая работа, особенно если взглянуть на небо, сплошь затянутое
низкими тяжелыми тучами. Скоро все здесь будет снова завалено
снегом. Но надо же ей хоть как-то выбраться из дома, добрести до
большой дороги, чтобы наведаться к Беатрикс, которая страдает в
последнее время от сильнейшего бронхита. Попытаться
воспользоваться услугами Жизель, ее пони нортумберлендской
породы, едва ли получится. Вообще-то к морозным зимам лошадка ее
привычна, но если снег глубокий, чуть выше голени, она тут же
начинает жалобно ржать, а потом и вовсе замирает на месте как
вкопанная, категорически отказываясь двигаться вперед.
Натянув на себя бриджи из толстого твида, которые она сама себе
смастерила, поскольку они намного удобнее и практичнее, чем все эти
юбки, обув на ноги тяжелые бутсы, Флора быстро собрала корзинку с
провизией и направилась вниз по снежным сугробам к дороге, тоже
сплошь заваленной снегом.
При виде своего родного дома Эствейт-Холл на противоположном
берегу озера остановилась, она всегда так делает, чтобы полюбоваться
искрящимися на солнце окнами. Озеро сковано толстым слоем льда.
Пожалуй, будь у нее коньки, она бы переправилась на другой берег за
считаные минуты. Зима в этом году выдалась как никогда суровой. За
все те девять лет, что Флора прожила здесь, она и не припомнит таких
холодов. К великому огорчению, она, как, впрочем, и все остальные
фермеры в их краях, потеряла много овец.
Но вот вдали показался Касл-Коттедж, дом, в который
перебралась Беатрикс после того, как вышла замуж за милейшего
Уильяма Хилиса, который одновременно состоял при ней и в качестве
ее поверенного. В свое время именно Беатрикс посоветовала Флоре
купить ферму Уинбриг, узнав о том, что она выставляется на продажу.
Став владелицей фермы, Флора капитально отремонтировала дом и
существенно обновила свое фермерское хозяйство.
Беатрикс сильно сдала за минувшие годы, хотя упорно
отказывается признаваться в этом даже себе самой. Ее по-прежнему
можно видеть карабкающейся по скалам либо в поисках пропавших
овец, либо каких-то необычных экземпляров полевых цветов, которых
пока еще нет в ее саду. Потом многие из этих находок перебирались и
во владения Флоры. Беатрикс всегда охотно делилась со своей
подругой и давала ей отростки и семена.
В тот судьбоносный вечер 1910 года, когда Флора очертя голову
бежала из Лондона, зная лишь одно: ей надо во что бы то ни стало
вернуться в свой любимый Озерный край, именно Беатрикс спасла ее.
Многие деревенские воспринимали известную писательницу как
довольно эксцентричную и даже в чем-то вредную старуху, но Флора
знала и всегда чувствовала, какое доброе у этой женщины сердце.
В сущности, Беатрикс стала ее единственным другом. Она ее не
просто любила, она ее обожала.
Что же до собственного одиночества, то, пробираясь через
высоченные сугробы, Флора размышляла о том, что это не такая уж и
большая плата за независимость. Во всяком случае, ей некого было
терять в сравнении с другими в этой страшной войне. Ведь о
перемирии было объявлено только в ноябре. Впрочем, это вовсе не
значит, что она не переживала за человека, которого до сих пор
любила. Мысли об Арчи Вогане преследовали ее и днем и ночью, хотя,
просыпаясь каждое утро, она давала себе слово больше не думать о
нем.
Спасало лишь то, что фермерское хозяйство постоянно держало ее
в рабочем тонусе. Днями напролет она была занята. Годы военного
лихолетья научили Флору искусству выживания и умению
приспосабливаться к любым обстоятельствам. Вот к примеру: все
молоко, которое давали на ферме ее немногочисленные коровы,
отправлялось на фронт, тем мальчишкам, которые воюют где-то далеко
во Франции. Тогда для собственных нужд она завела себе козу. Все
тягловые лошади были реквизированы для нужд фронта. Что ж, на
помощь пришла пони Жизель. Овощи тоже стали редкостью, и Флоре
пришлось разбить собственный огород, а потом заняться разведением
кур, чтобы иметь свои яйца. Но как бы она ни голодала, сворачивать
шеи своим курочкам она всегда отказывалась. Запахи куриного
бульона ее совсем не соблазняли. После возвращения к себе на родину
Флора не съела ни единого кусочка мяса.
Иногда она вспоминала те роскошные застолья, которые
устраивались когда-то на Портман-сквер. Какое изобилие царило на
столах, сколько продуктов изводилось на приготовление всех этих
блюд. И сколько мяса невинно убиенных животных съедалось за
столом. Слава богу, сейчас у нее есть собственные средства, чтобы
самостоятельно вести свое хозяйство, пусть скромное, но свое. И
меню тоже простое, безо всяких изысков.
– Жив ли ты? – Флора вперила взор в чистое холодное небо,
мысленно представляя себе Арчи. Неизвестность о том, как сложилась
его судьба, терзала ее все эти годы. Когда-то, еще по приезде в
Озерный край, Флора излила душу Беатрикс, рассказала ей все без
утайки. Та буквально умоляла свою молодую подругу написать сестре,
сообщить ей о своем местонахождении, расспросить о том, как
складывается их жизнь с Арчи.
– Война меняет все, – говорила она ей не раз.
Но Флора-то прекрасно понимала: ничто не может изменить и
отменить ее ужасное предательство. А еще, она хорошо помнила слова
Аурелии, заявившей ей в лицо, что впредь она не желает ее видеть.
Никогда!
Время от времени до нее доходили от деревенских кое-какие
скудные новости о родителях. Она с глубокой скорбью узнала, что два
года тому назад умер ее приемный отец. Она даже написала матери
письмо в Шотландию, но так и не отправила его. Флора затаила
глубокую обиду на Розу, по сути, бросившую ее на произвол судьбы
после смерти короля, и заставить себя снова начать общаться с
матерью она так и не смогла. Недавно ей сказали, что Роза покинула
Высокогорье и уехала куда-то за границу, куда конкретно, толком
никто не знает.
Зима всегда была для Флоры самым трудным временем года.
Никакой тяжкий физический труд не мог истощить ее настолько,
чтобы забыться и ни о чем не думать длинными холодными ночами. И
тогда мысли, такие же темные, как и ночь за окном, обступали ее со
всех сторон. С наступлением весны работы только прибавлялось, но
это ее радовало. Главное – работать и не думать. Тяжело дыша от
своего марш-броска по заснеженной целине, она наконец-то пришла в
Касл-Коттедж и постучала в дверь дома. Как всегда, первыми ее
приветствовали две собачки-пекинесы, любимицы хозяйки.
– Флора, дорогая моя, проходи же скорее в дом, – пригласила ее
Беатрикс, и на нее тут же пахнуло живительным теплом. – Я сегодня
надумала испечь пирог из последнего яйца. А вот угощаться пирогом
тебе придется одной. Уильям, несмотря на обилие снега, отправился в
свою контору в Хокшид. Не бойся пробовать. Мне помогала миссис
Роджерсон.
– Как вы добры, дорогая Беатрикс. А я принесла вам немного
свежих яиц. – Флора сняла рукавицы и осторожно выложила на стол
три яйца. – Вам уже получше?
– Гораздо лучше, спасибо. Я сильно простудилась на сей раз. А уж
что творилось в груди… словно свора собак грызла меня.
– Я принесла вам также немного камфары, – Флора достала ее из
корзинки. – И баночку прошлогоднего меда со своей пасеки.
Она уселась за кухонный стол, а Беатрикс принялась нарезать
слоеный пирог на порции. Тоненькие верхний и нижний слои с лихвой
компенсировались начинкой из варенья. Флора взяла кусок пирога и
поднесла ко рту, с наслаждением вдыхая в себя аромат сдобы.
Внезапно ее озарило.
– А какое сегодня число? – спросила она у Беатрикс.
– Шестнадцатое февраля, а что?
– Боже мой! – Флора откинулась на спинку стула и негромко
рассмеялась. – Вы не поверите! Но сегодня же мой день рождения. И
вы угощаете меня своим пирогом! Чудеса, да и только…
– Дорогая моя! Да лучшего повода, чтобы испечь пирог, и нарочно
не придумаешь. – Беатрикс тоже присела к столу и взяла именинницу
за руку. – С днем рожденья, Флора. Желаю долгих и счастливых лет.
– Спасибо.
– Кстати, напомните мне, а сколько вам сегодня исполнилось?
– Мне уже… – Флора на секунду задумалась, вычисляя свой
возраст. – Мне уже двадцать девять.
– Совсем еще молодая. Вдвое младше меня, – негромко обронила
Беатрикс. – Я почему-то считала всегда, что вы старше. Пожалуйста,
примите мои слова как комплимент.
– Хорошо, так я и сделаю. Хотя порой мне кажется, что я живу
уже целую вечность.
– Послушайте меня, Флора. Вот я, как говорится, дитя полей и
лесов. Но даже у меня порой возникает потребность вернуться обратно
в цивилизацию, в Лондон. Почему бы и вам не последовать моему
примеру? Особенно сейчас, когда закончилась эта ужасная война.
– Мне и здесь хорошо, – ответила Флора, почувствовав легкий
укол раздражения.
– Знаю, что вам здесь хорошо, очень даже знаю, но… Мы с
Вильямом только вчера вечером говорили о вас. Ваше будущее
беспокоит нас обоих. Вы еще так молоды… и красивы…
– Пожалуйста, Беатрикс, не надо мне льстить.
– А я и не льщу. Вы на самом деле красавица, Флора. Я лишь
называю все своими именами. Неужели вы не хотите восстановить
прежние связи со своей семьей? Возможно, стоит наконец отважиться
и навестить их… Похоронить прошлое раз и навсегда. Такие мысли
вам в голову не приходили?
– Вы же знаете, и мы с вами много раз беседовали на эту тему.
Нет, никуда я не поеду. Аурелия ясно дала мне понять: она не желает
видеть меня. Что я могу ей сказать? Разве что напомнить ей своим
появлением обо всем том, что случилось когда-то в прошлом. Уверена,
эти воспоминания до сих пор причиняют ей боль.
– А что же любовь, Флора? Или вы больше не верите в любовь?
Флора в замешательстве уставилась на Беатрикс. Вообще-то ее
подруга не отличалась сентиментальностью и вдруг ни с того ни с сего
заговорила о любви. Она положила на тарелку недоеденный кусок
пирога и поднялась со стула.
– Мне пора. Спасибо вам за ваши добрые пожелания, Беатрикс, но
уверяю вас, у меня все хорошо и я счастлива. До свидания.
Беатрикс проследила взглядом, как Флора вышла из кухни, а
потом долго наблюдала в окно, как она пробирается по заваленной
сугробами дороге назад, к себе, в свой одинокий и пустынный дом.
Отшельнический образ жизни Флоры и в самом деле очень тревожил
ее.
* * *
В солнечный июньский день, спустя почти четыре месяца после
того разговора с Беатрикс, заплаканная Флора снова появилась на
пороге ее дома и принялась отчаянно барабанить в дверь.
– Боже, что стряслось? – перепугалась Беатрикс, увидев
выражение ее лица.
– Пантера! Вчера вечером, как обычно, улеглась ко мне в кровать,
а сегодня утром… она не проснулась.
– Ах, моя дорогая! – воскликнула Беатрикс, впуская Флору в дом
и закрывая за ней дверь. – Сочувствую вам всем сердцем.
– Я так ее любила! Ведь Пантера была единственной ниточкой,
связующей меня с моим прошлым. По сути, она была для меня всем…
– Ну же, милая. Успокойтесь, прошу вас, – принялась ласково
увещевать безутешную Флору хозяйка. Проводила ее на кухню,
усадила за стол, поставила чайник на плиту. – Вспомните, какую
хорошую и долгую жизнь она прожила.
– Но ей ведь было только десять лет. Я знаю, многие коты живут
гораздо дольше. – Флора опустила голову, тело ее сотрясалось от
беззвучных рыданий.
– Зато она прожила эти десять лет здоровенькой и счастливой. А
мы-то с вами хорошо знаем, как тягостно наблюдать за тем, как
умирают старые и больные животные, в каких муках и страданиях…
– Но так внезапно! Просто не проснулась. Ничего не понимаю.
– А кому дано постигнуть таинство смерти? Разве что один
Господь все видит и понимает. – Беатрикс залила кипяток в
заварочный чайник. – Где она сейчас?
– Все еще лежит у меня на кровати. Так уютно устроилась, я не
захотела тревожить ее.
– Флора, дорогая моя, вы должны поступить так, как должно.
Пантеру надо похоронить, как положено. Давайте, я вам помогу.
– Да, пожалуйста, – жалобно прошептала Флора, и ее глаза снова
наполнились слезами. – Простите мне, что так расклеилась. Вы же
знаете, я потеряла многих животных, но Пантера… она всегда
занимала особое место в моей жизни.
– Конечно, я все понимаю. Есть животные, к которым
привязываешься всем сердцем.
– Может, вам покажется странным, если я скажу, что с уходом
Пантеры я очень остро почувствовала собственное одиночество.
– Не вижу в этом ничего странного. – Беатрикс поставила перед
Флорой чашку с чаем. – Наверняка у вас дома отыщется какая-нибудь
подходящая коробка. Впрочем, у меня тоже есть такая. Сейчас схожу
наверх и принесу ее сюда. Мы положим Пантеру в коробку, вы
попрощаетесь с ней, а потом мы закроем коробку и похороним ее в
саду. Нужно только заранее решить, в каком именно месте мы
выкопаем для нее могилку.
– Спасибо вам, Беатрикс, за все. – Флора выдавила из себя слабую
улыбку и вышла из кухни.
* * *
Упокоив Пантеру с миром и постаравшись по возможности
успокоить безутешную Флору, Беатрикс направилась к себе домой, в
Касл-Коттедж. Дома она открыла ящик письменного стола, извлекла
оттуда письмо, которое получила несколько дней тому назад, и снова
перечитала его. Читать письмо без слез было невозможно, хотя,
казалось, что все слезы уже давно выплаканы в ходе недавно
закончившейся войны, которая обернулась огромным количеством
страшных трагедий для многих и многих людей. За ужином она
обсудила ситуацию со своим мужем Уильямом.
– Утром я была у Флоры, но посчитала, что пока еще не время
заводить с ней разговор на эту тему. Она сейчас убита горем, умерла ее
любимая кошка.
Уильям стал неторопливо вытряхивать пепел из своей трубки,
обдумывая слова жены.
– В целом, твое предложение кажется мне очень разумным. Но,
знаешь, я бы на твоем месте просто взял бы и поставил ее перед
фактом. В конце концов, она ведь всегда может отказаться.
– Наверное, ты прав. Так я и поступлю. Спасибо тебе за совет,
дорогой.
* * *
Неделей позже все еще пребывающая в трауре Флора снова
увидела Беатрикс, спешащую по тропинке к ее дому. В руках она
держала большой сверток.
– Доброе утро, Флора, – поздоровалась женщина, входя в дом. –
Ваши рабатки возле дома выглядят просто восхитительно. Особенно
радует глаз «Звезда Персии», отличное дополнение к остальным
цветам.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила ее Флора. Честно говоря,
после смерти Пантеры она совсем забросила свои цветы. Да и все
остальное тоже. – А что это… у вас?
Беатрикс слегка приподняла край одеяльца.
– У меня тут младенец.
– Боже мой! – воскликнула Флора, подошла ближе и пристально
уставилась в крохотное личико. Глазки у младенца были закрыты. Он
безмятежно спал. – А как она оказалась у вас?
– Это он, мальчик. И ему всего лишь две недели от роду. Вы же в
курсе, я патронирую местную больницу. Так вот, эту крошку принесли
туда спустя всего лишь несколько часов после его появления на свет.
Соседка услышала детский плач неподалеку от своего дома. Побежала
на крики. К сожалению, мать мальчика умерла при родах, а этот
маленький сорванец верещал во весь голос, лежа между ее ног. Еще и
пуповина была не разорвана. Какая-то женщина разрезала ее
кухонным ножом, потом отправила мужа в похоронное бюро, а
младенца потащила прямиком в больницу. Можно, я присяду? Он,
оказывается, тяжеленький. Во всяком случае, гораздо тяжелее, чем
кажется. Ах ты, мой маленький крепыш! – пропела Беатрикс
влюбленным тоном, разглядывая личико спящего ребенка.
Флора проводила подругу на кухню и придвинула ей стул,
невольно удивляясь тому, с какой неожиданной стороны вдруг
открылась ей сегодня Беатрикс, никогда ранее не демонстрировавшая
своих материнских инстинктов.
– А где же отец младенца? – поинтересовалась она.
– О, это печальная история, я бы даже сказала, трагическая. Его
отец был пастухом. С началом войны его мобилизовали и отправили во
Францию. Это случилось три года тому назад. Последний раз он
приезжал на побывку домой в августе минувшего года. А потом снова
отправился на фронт. Погиб на поле боя в сражении за французскую
деревушку Эпеи 18 сентября 1918 года. Всего лишь за несколько
недель до заключения перемирия. Тело его так и не нашли и не
отправили домой. – Беатрикс сокрушенно покачала головой, лицо ее
исказила страдальческая маска. – И вот ни мать, ни отец так никогда и
не увидят своего сынишку. Остается лишь молиться о том, чтобы эти
двое встретились там, на Небесах, упокой Господь их души.
– И у малыша больше нет никаких родственников?
– Никто из местных о таких не знает. Соседка, которая нашла
малыша, тоже не может сказать ничего конкретного. Единственное,
что она сообщила персоналу больницы, так это то, что мать мальчика
родом из Кесвика и что зовут ее Джейн. А когда я наведалась в
больницу, где в обязательном порядке бываю раз в месяц, то мне
рассказали о трагической судьбе этого найденыша. Я пошла взглянуть
на него своими глазами. Он тогда был еще совсем слабеньким. Видно,
все его силенки ушли на то, чтобы выжить.
– Но сейчас он кажется вполне здоровым, – заметила Флора.
Обе женщины безмолвно уставились на мальчика, наблюдая за
тем, как он зашевелился. Вот его крохотные розовые губки недовольно
скривились, а потом он издал негромкий чмокающий писк.
– Все! Он просыпается. И его надо покормить. Подайте мне,
Флора, бутылочку с молоком. Она в корзинке. Но сначала, пожалуйста,
немного подогрейте его. Меня проинструктировали, что деткам нельзя
давать ничего холодного.
– Это материнское молоко? – спросила Флора, вытаскивая из
корзинки бутылочку, после чего направилась к плите, чтобы подогреть
ее в кастрюльке с водой, которую тут же поставила на плиту.
– Если младенца отнимают от груди, то его, как правило,
вскармливают потом разведенным животным молоком. Правда, мне
сказали, что коровье молоко слишком жирное, и от него у деток
случаются колики. Лучше всего для них подходит козье молоко.
– Понятно, – ответствовала Флора с некоторым сомнением в
голосе. – Но зачем вы взяли младенца к себе? Или вы с Уильямом
хотите его усыновить?
– Конечно же, нет! Боже упаси! Как мне ни грустно при мысли о
том, что я никогда уже не стану матерью, но брать на воспитание
ребенка сейчас было бы в высшей степени безответственно с моей
стороны. Или вы забыли, моя дорогая Флора, что мне уже пятьдесят
два года? В моем возрасте женщины уже должны быть бабушками.
Сами подумайте! – Беатрикс коротко усмехнулась. – Когда мальчонка
достигнет совершеннолетия, нас с Уильямом уже не будет в живых.
– То есть вы его взяли к себе просто на денек-другой?
– Да, именно так. – Между тем младенец уже начал активно
ворочаться. Из одеяла показались его крохотные ручонки, потом он
сладко потянулся. – Посещая больницу, – продолжила Беатрикс, – я
насмотрелась на многих деток, и больных, и слабеньких, но этот кроха
– настоящий боец. Несмотря на то что он появился на свет в таких
неблагоприятных условиях, малыш, по словам медсестер, уже
полностью оправился и сейчас абсолютно здоров. Флора, окажите
любезность. Подержите его немного, а то у меня совсем руки онемели.
– Я… Но я никогда не держала раньше младенцев на руках, –
растерялась Флора. – Вдруг я его уроню нечаянно? Или как-то
причиню ему боль…
– Ничего вы не причините. Мы с вами тоже когда-то были
младенцами и ведь выжили же как-то, хотя, уверена, наши с вами
молодые мамы тоже не всегда были на высоте положения. Вот,
держите. А я возьму бутылочку. – Беатрикс положила мальчика на руки
Флоры.
Какой крепенький, поразилась про себя Флора. Такое крохотное
существо на первый взгляд, но каждая часть его тела уже живет своей
самостоятельной жизнью. Ручки и ножки пришли в движение и
зашевелились в разные стороны. Но вот малыш издал громкий писк.
Так обычно пищала Пантера, когда была голодна. Явно ребенок был
преисполнен решимости выжить любой ценой, и такая жажда жизни
невольно вызвала у нее слезы.
– Я пощупала бутылочку. Надо, чтобы она была и не горячая, не
обожгла малыша, но и не холодная, иначе он испугается. – Беатрикс
протянула Флоре бутылочку.
– И что мне с ней делать? – снова испугалась Флора. Между тем
младенец, уловив знакомый запах молока, такой близкий и
одновременно такой недоступный, тут же зашелся плачем уже понастоящему.
– Как что? Суньте ему соску в рот, только аккуратно!
Флора попыталась, но безуспешно. Малыш крепко-накрепко сжал
свои губки.
– Он не берет, – пожаловалась она Беатрикс.
– А вы капните каплю-другую молока ему на ротик. Я же помню,
как умело вы обращались с маленькими ягнятками, когда учили их
пить. В принципе, здесь все то же самое.
Флора послушно повиновалась. Прошло несколько напряженных
секунд, но вот ротик сам собой слегка приоткрылся и соска
благополучно была вставлена в нужное место. Младенец принялся
энергично сосать молочко. Обе женщины одновременно издали
облегченный вздох. На кухне снова воцарились мир и покой.
– Что с ним станет, с бедняжкой? – обронила Флора через какое-то
время.
– Кто знает. Сейчас-то ему хорошо, все о нем заботятся. Но
малыш не может находиться в больнице до бесконечности.
Сотрудники обратились ко мне с письмом, просили поспрашивать у
местных. Может, какая семья согласится взять мальчика себе. В
противном случае его отправят в сиротский приют в Ливерпуле. –
Беатрикс зябко повела плечами. – Наслышана, что это самое ужасное
место из всех. А когда он подрастет, его обучат какой-нибудь
профессии. Если повезет, будет работать на ткацкой фабрике. Но,
скорее всего, определят на угольную шахту.
– Неужели это лучшее, на что может рассчитывать это невинное
дитя? – ужаснулась Флора, взглянув на мальчика, на лице которого
застыло выражение полнейшего удовольствия.
– К сожалению, это так. Может, для крохи было бы даже лучше
умереть вместе со своей матерью. А так надежды для него
практически нет. Сейчас такое время… Сотни сирот по всей стране.
Что ни месяц, то все новые и новые подкидыши и найденыши…
Многие женщины в борьбе за собственное выживание избавляются от
своих новорожденных, чьи отцы полегли на полях сражений во
Франции.
– Разве мало мы видели загубленных жизней и без того?
– Знаете, моя дорогая девочка, одна загубленная жизнь тянет за
собой и другую. Но сегодня весь мир как-то приспосабливается к
новым условиям. Люди пытаются оправиться от пережитого. Ведь, в
сущности, человечество было на грани самоуничтожения. Простите
мне, Флора, но я вот что скажу. Мы здесь живем в тепле и уюте, и нам
так легко абстрагироваться от всего того ужасного и страшного, что
творится за пределами нашего маленького мирка. Но когда я бываю в
Лондоне, когда вижу, как просят подаяние на улицах десятки
искалеченных солдат-инвалидов, то понимаю, что любая война влечет
за собой обнищание людей. Это, так сказать, ее неизбежный эпилог.
– Он высосал всю бутылочку и снова заснул. – Флора поставила
пустую бутылочку на стол. – Беатрикс, зачем вы принесли этого
малыша ко мне?
– Просто захотела, чтобы вы на него взглянули.
– И только?
– В общем, да. А также…
– Что?
– Иногда меня тревожит, что вы замкнулись здесь, у себя на
ферме, отгородились от всего мира.
– Но, наверное, я так поступаю, потому что мне того хочется. Я,
как и вы, предпочитаю обществу людей общество животных.
– Вы ошибаетесь, Флора, в том, что касается меня. Мой источник
счастья – это человек, который находится рядом со мной. Если бы не
мой муж, то жизнь моя и в самом деле была бы пуста и никчемна.
– Ну вот! – Флора положила на руки Беатрикс сверток со спящим
младенцем. – Сыт и спокоен.
– Какое-то время да. – Беатрикс прижала ребенка к груди и
поднялась со стула. – Подайте мне, пожалуйста, мою корзинку.
Флора подала корзинку, наблюдая за тем, как Беатрикс поплотнее
укутывает мальчика в одеяльце, прежде чем выйти на улицу.
– Спасибо, что показали мне малыша, – обронила она, провожая
гостью к дверям, а потом вместе с ней вышла на улицу. – А как его
назвали, кстати? – поинтересовалась она, открывая калитку.
– Все зовут его Тедди, потому что все медсестры в больнице так и
норовят побаловать его, приласкать, как того плюшевого
медвежонка. – Беатрикс грустно улыбнулась. – До свидания, Флора.
Вечером Флора уселась, по своему обыкновению, за дневник. Но
мысли рассеивались, и она не могла ни на чем сконцентрироваться.
Она видела перед собой огромные глаза младенца, его чистый,
незамутненный взгляд преследовал ее. В конце концов она отложила
дневник в сторону и, поднявшись из-за стола, принялась расхаживать
по своей образцово чистой гостиной. В этой комнате каждая вещь
лежала строго на своем месте, там, куда она ее положила или
поставила. Никто не ворвется сюда ненароком, чтобы нарушить
идеальный порядок, царящий во всем, порядок, который она сама
сотворила для себя.
Потом заварила себе чашечку солодового напитка «Овалтин».
Когда-то няня дочерей миссис Кеппел, большая поклонница этого
напитка, всегда давала его на ночь Вайолет и Соне.
Вайолет… Милая Вайолет… Такая страстная натура и попрежнему безоглядно влюбленная в свою подругу Виту Сэквилл-Уэст.
Флора была в курсе того, что несколько лет тому назад Вита вышла
замуж, но недавно Беатрикс привезла из Лондона очередную порцию
сплетен, согласно которым между молодыми женщинами снова
возобновилась их давняя связь. Флора, как всегда, оставалась глуха ко
всем этим разговорам, касавшимся ее прошлой жизни. Но тем не
менее даже из тех разрозненных фактов, которые сейчас становились
ей известными, она понимала, что детская привязанность и дружба
между двумя девочками переросла в более сильное и глубокое чувство.
Флора тяжело вздохнула при мысли о том, что Вайолет выросла
истинной дочерью своей матери. Уж если кому и продолжать
эпатировать высшее общество английской столицы своей вопиющей
связью с другой женщиной, так это только ей. Вайолет ведь с детства
привыкла к скандалам, она выросла в их атмосфере, а потому
воспринимает скандальную известность как нечто нормальное и само
собой разумеющееся.
А вот она сама бежала прочь от подобной известности.
У себя наверху Флора улеглась в постель, прислушиваясь к тому,
как глухо ухает сова где-то неподалеку. Единственное живое существо,
которое не спит в этот поздний час, бодрствуя в ожидании рассвета.
Собственное одиночество вдруг стало особенно нестерпимым,
накрыло ее с головой, словно черным плащом. Флора снова спустилась
вниз и подошла к своему бюро, отомкнула ключом небольшой тайник
в одном из ящичков стола, где она хранила свои особо ценные бумаги.
Достала оттуда дневник и прошлась пальцами по шелковому кармашку
на задней обложке. Нащупала там письмо от своего отца, письмо от
короля Эдуарда, которое передал ей в свое время сэр Эрнест Кассель.
Живи свободной жизнью незаметного для окружающих человека.
Ах, как же я и сам мечтал когда-то пожить именно такой жизнью.
Но главное, оставайся всегда самой собой…
Какое-то время она молча изучала королевскую подпись.
– Эдуард… Тедди, – внезапно выдохнула она.
И впервые за долгие-долгие годы рассмеялась вслух.
– Конечно, – сказала Флора Макникол. – Конечно, а как же иначе?
 люсинда райли