Знакомая танцплощадка

 
      А в тот период, когда жизнь в стране, образно говоря, вновь вставала на крыло, начало шестидесятых уже далёкого прошлого века, когда появлялись колхозы и совхозы-миллионеры, безвозвратно ушёл в историю. Работа в сёлах тогда не то что била ключом, она кипела. Велось плановое строительство жилья, возводились общественные здания. Поголовье скота и посевные площади увеличивались. Живность в личном хозяйстве прирастала…

      Поскольку село, о котором шла речь располагалось рядом с ленточным бором, то и постройки возводились в основном из сосны.
      Весело звенели плотницкие топоры. Тонко и протяжно пела пилорама, распространяя незабываемый хвойный запах. В строящихся домах запахло свежей стружкой.               
      А в новых колодцах-журавлях с шеями-шестами, на которые крепились вёдра, вода горчила от смолы первое время сосной, из которой обычно делался сруб.
      Вспомнилось, вот надо же, как всколыхнуть ему удалось память, как на месте старого, крохотного, построили тогда современный по тем временам клуб. Со сценой, соответствующей размерам зрительного зала под широкий экран.
      Пол шёл на подъём к противоположной стене, ну как в настоящих кинозалах. Ряды новёхоньких фабричных стульев заменили неуклюжие тогда длинные скамейки. Появилась и новая киноаппаратура. Фильмы стали демонстрировать регулярно.
      Зрители были довольны. До телевидения на Алтае оставалось всего ничего – лет пятнадцать.
      И возведение танцплощадки рядом с клубом происходило на его глазах. Она на-
поминала большой диск из гладко струганных плах, возвышавшийся над землёй. С  широкими ступенями – лестницы, окружена была по периметру деревянными перилами.
С добротными скамейками возле них.
      Танцплощадка оказалась для немногих с мальчишеским секретом. И если такие,
как он, устраивали под ней, начитавшись приключений Тома Сойера и Гекбери Финна 
вполне подходила для этого, где и передвигаться-то можно было, слегка пригнувшись. 
      Несколько дощечек-боковинок со стороны кустов превратились в скрытую для посторонних глаз, дверцу.
      Самым проверенным, не разлей вода, мальчишкам доверялась сия тайна. Своего рода братство. И хорошие дела совершали, и огороды особо не обижали, бедокурили, но в меру.
      Романтика босоногого детства. Что было – то было.
В самом центре её возвышался тополь. По замыслу доморощенного архитектора-дизайнера дерево придавали ей особый шик. Вокруг ствола, и это учли, осталось место для прироста, а в дополнение его окружала скамейка, как своего рода подиум.
      На неё обычно усаживались девчушки-подростки, которым
впервые родители разрешали посещать танцы.
      Обходились мальчишки, запросто и без танцулек, не то что девчонки-скороспелки… как им казалось поначалу.
      Теперь-то понятно, что это были обычные комплексы переходного возраста тому виной.
      А одноклассницы смотрелись уже повзрослевшими и серьёзными. Сидели на скамейке вокруг тополя, словно на выданье, как на первом балу. И пригласить их мог каждый, и с каждым они согласны были, ну не дурочки ли, вальсировать, а в ма-   
льчишках ещё бушевало то  босоногое бесшабашное детство, с которым им так не хотелось расставаться.
       Танцевальная площадка освещалась в тёмное время парой
лампочек, которые были вскоре заменены на фонари, стоящие
по разные стороны, свет падал сверху и сбоку, скрывая лица.
       Только глаза сверкали, а вот о чём говорили-шептали губы,
заглушала музыка. Порой в мальчишках просыпалась непонятная ревность, ведь эти девчонки, на которых они уже посматривали, покидали их. На какие ребячьи козни они были
способны, знает только их необузданная фантазия.
Претворялись такие фантазии в жизнь, к счастью, мало, по
мелочам: то случалось обрызгать из велосипедного насоса водой парочку и тут же дать дёру, то пачку нюхательного табаку
швырнуть в танцующих, чтобы чих на них напал, то щёлкнуть
выключателем на столбе и окунуть всех во тьму. Такое приветствовалось многими танцующими парами.
      Однако наступал, наконец, период, когда на школьных вечерах сносно они начинали вальсировать, и ждать лета, того момента, когда танцплощадка откроет им
свои первые волнующие объятия.
      На смену уже подрастала другая смена шалунов-шалопаев, которым, как по наследству, передавалась обжитая "пещера", и уже те начинали "шухарить-озоровать" по вечерам.
      Пока свет включат, пока шум утихнет, можно и чмокнуть в лицо, куда да как придётся в спешке: нос, щёчку, губы, да прижать на секунду партнёршу покрепче, чтобы не получит оплеуху. 
 
      Темнота – пособница влюблённых,  была она и у него с Настей.

              То было столько лет назад.
              Казалось, сердце отболело.
              Но вспомнил нынче невпопад
              Её томительное тело.
              Тот дерзкий и пьянящий след
              Бросал меня, то в жар, то в холод…
              Мне было чуть за двадцать лет,
              А как же был я глуп и молод.
              Порой полез бы и на нож
              На танцплощадке, коль задело...

      «Уцелела ли ещё площадка? Сводница, да и разлучница!» –
подумалось Степану Петровичу.
       Огромный раскидистый тополь уже понемногу усыхал с
верхушки. Его ветви простирались даже за пределы перил.
Танцплощадку не раз  ремонтировали время от времени, но молодёжь уже предпочитала дискотеку - своё танцевальное поле. Её одинокое сиротство нарушала своим гомоном малышня из детского сада да редкие посиделки, что ещё устраивали им работники клуба.
        Пол, исшарканный тысячами ног разных поколений, местами основательно поскрипывал.
        Он едва отыскал инициалы, вырезанные как-то в укромном месте, оплывшие корой, на одной из ветвей старика тополя. Ему вспомнился его стих…
              Осени слышу блюз,
              Ритм отбивает дождь.
              Музыки терпкий вкус
              Ветра протяжный вой,
              Тело бросает в дрожь.
              Шум водосточных труб,
              Шелест листвы вокруг.
              Главное – я с тобой.
              Наши сердца – в такт
              Мелодии – в унисон.
              Прости, если что не так
              Было, когда влюблён...

        Сидел Степан Петрович одиноко осенним днём на знакомой покосившейся скамье, а ветер срывал и бросал под ноги
последние листья, словно прожитые дни. Село распадалось.
От былой зажиточности не осталось и следа.
Перестройка, она же горбостройка, прошагала по стране,
сделали своё чёрное дело и девяностые.
        Отзвучала гармошка. Ушёл в прошлое голосистый баян,
уступив однажды место радиоле с пластинками. Танцы проводились под магнитофон с усилителем и колонкой.
        А через пролетевшую, словно миг, четверть века юркий
паренёк – диджей – пританцовывал в такт музыке, ведя дискотеку, едва выглядывая из-за пульта громоздкой аппаратуры. Мероприятие  это модно стало проводить в здании Дома культуры.
        Людей среднего возраста там уже не было. Учащиеся и подростки средних классов потеснили и молодёжь.
       Пришло другое поколение. Многое изменилось. Что тут
говорить о танцах, конечно, если их так можно назвать сегодня: всему своё время. Но что поделать с памятью? Она цепко
держит счастливые дни его прошлого. Хранит и не отпускает.
        Такие дела.  Вспомнился ему и лаз-отверстие под танцплощадкой. Обошёл её дважды, всё пытался отыскать те дощечки, которые служили потаённой дверцей в то далёкое детство. Увы, так и не нашёл…
        Когда ещё теперь вновь потянет его в родные места? Отважится ли на столь далёкое путешествие в своё уже далёкое прошлое.
        Видно, подсознание наше, память, как бы охватывая временное
пространство, замыкает и приводит к самой беззаботной, безоблачной части нашей жизни, именуемой детством, отрочеством и юностью...