Мёртвая комната. Фрагмент первый

16+

Памяти Дэвида Линча

Девочка взяла сумку с вещичками и вышла в коридор. Линолеум клеточкой, густо намазанные краской стены. Серый, уходящий в ничто, высокий потолок. Она всего раз робко глянула туда, в другой конец коридора. Вон та комната. Необычная. Непростая. Однажды ночью она даже подкралась к двери и буквально на секундочку приникла к ней, прислушалась и… Мама окликнула девочку. Пора. Уезжаем. Семья покидала это место навсегда. Комната ждала.

*

Надя посмотрелась в зеркало, постаралась улыбнуться себе. Улыбнись себе, дура. Не получается. Зажгла так называемое благовоние, длинную палочку, резко пахнущую мылом и восточной небылью. Не прошло и двух ом как в стену постучала соседка из смежной комнаты. Стук приправила парой бранных слов. Она ненавидела экзотические запахи, ненавидела Надю и, наверное, просто ненавидела всё. Девушка выжидала. Нет. Пару минут благовоние погорит. Иначе запахи сырости и курева никак не унять. Та, что за стеной, стукнула еще раз, а потом шумно затопала прямиком к Наде. Топ-топ-топ, сухое согнутое тело прокладывает путь по своим апартаментам, открывает дверь, шуршит в коридоре. Два пинка в дверь. Надя медленно поднялась из кресла и пошла открывать.

– Ну и что? А? Ты тут что, одна живешь во всем здании? А? – резкий, проржавевший голос пьющей и повидавшей мрак женщины, с нечесаными волосами, заросшими чем-то зубами, в халате забывшегося цвета.

Надя молчала и смотрела мимо нее. Девушка уже много раз объясняла этой твари, вначале вежливо и даже жалобно, а потом и агрессивно, что не переносит запах курева. И что ароматные палки – одно спасение. Но та стояла, так и так, на своем. Запах дешманского табака ей был понятен. Запах яблочного Востока – нет.

– Ладно, тушу. Ага? Окей?

– Окей! И окна, мать твою, открой, чтобы выдуло поскорее всю эту мерзость, – соседка уже тащилась обратно в свою комнату.

В который раз Надя задумалась о том, что эту сцену нужно разыграть вечером, когда дома будут Гриша, Адам и Фред. Но сразу же одернула себя – не стоит, проблем и так хватает. Как-нибудь, когда она доведет Надю, совсем доведет, девушка сама возьмет и впечатает ее в стену, даст пару раз… И так далее.

*

Экономии ради, четверка друзей въехала в коммуналку – Надя и Гриша в одни апартаменты, а Адам и Фред – напротив них. Первые раньше, вторые позже. Здесь комната и там. Туалет – общий на этаж. Душ – тоже. Кухня – тоже. На этаже, в их отсеке по пять комнат на сторону. И каждая, вроде бы, кем-то заселена. Кто-то живет совсем тихо, кто погромче. В комнате рядом с Фредом и Адамом, в одной маленькой комнатушке, живут муж, жена и их сын. Чаще остальных жителей жена стряпает что-то на кухне. Приличная тетка, вроде бы. Неразговорчивая, некрасивая. Вернее, если ее поразглядывать – когда-то она могла быть красивой. Но теперь переспела, устала. Хоть одевалась бы нормально… А что молчаливая – так и Надя не любит болтать с посторонними.

Молодые люди, наверное, знали, на что шли. Ведь дешево, спать есть где. Центр города. Зимой, как уверяла риелтор Галина, в здании очень тепло. Курить в комнатах и коридоре нельзя, но это только на словах. Запах блуждает, точно привидение, сквозь сами стены, долго-долго, часами. Открытые окна – другой запах, с улицы. Под окнами проезжая часть и мусорники. В общем, в теплое время года, а сейчас именно такое, лучше как-нибудь без открытых окон.

*

Если пройти до самого конца коридора – там душевая, туалет и есть пара стиральных машин. Последнее, кстати, люкс-элемент для такого жилья. Надя сложила свое белье, несколько футболок и задумалась – может и Гришины вещи постирать? Настолько они уже сжились? Взять его трусы, носки и, стараясь не рассматривать и не принюхиваться, закинуть в машинку? Вылезет же все это свежим и очищенным? Белым, с желтоватым отливом. Представила себе и решила, что олух этот и сам себе постирает. Сам отнесет. Взяла свои постирушки и вышла в коридор.

Коридор лишен естественного освещения, кроме почти заклеенного окна в кухне, куда он, в конце концов и выползает. Здесь почти все время чахнет пара тусклых ламп. Стены – намазаны синей краской, пол – клетчатый – его даже намывают иногда, приходит и намывает уборщица, несвежими тряпками. И здесь очень душно. Запахи всех жителей вываливаются сюда и кружатся в страшном танце с кухонными, сплетаются в сочащееся потом, объедками, дымом и чем попало существо. Наше обоняние постепенно отключается, когда запах не меняется, а ты не думаешь о том, чем же это пахнет. Но если думаешь, то снова чувствуешь. Надя чувствовала почти всегда.

Поравнявшись с последней дверью перед санузлом, Надя неожиданно сделала глубокий и даже жадный вдох. Остановилась. Пахло ароматными палками. При этом очень вкусными, не тем мусором, который покупаешь за стольник с небольшим в переходе. Эх, как же повезло этому квартиранту, ведь через стенку у него не та выдра, что у нас. Хотя, до нее должен был доноситься и этот запах. Но она не рыпалась. Надя не знала, кто жил именно здесь. И ей стало интересно, кто же. Благовония может жечь кто угодно, в том числе существо и куда мрачнее ее соседки. Но, все же, это единственный действительно волшебный (волшебный!) запах в этом месте. Ободряющий, слегка пьянящий. Запах другой жизни… Она еще раз вдохнула (ох, как сладко пахнет!) и пошла стирать. В нос пальнула вонь кухни с ее переполненными ведрами отходов.

*

Адам уныло ел суп, заваренный из пакетика. Остальные, все в апартаментах Гриши и Нади, занимались тем же. Беседовать старались негромко. Ведь в здании поразительная слышимость. Некоторые соседи уже спят и лучше уж их не бесить. Хотя, все равно друзья то и дело срывались на громкие возгласы, забывались.

Фред: И вот Паша этот, кто он по образованию?

Надя: Философский закончил, здесь, в Ростове.

Фред: Вот, философ. Самое бессмысленное образование в стране. Не видел еще вакансий для философов. Куда вот он себя деть может, скажите?

Адам: Этот, как его, бороду, Раджнишь? Книжки писал и молодежь дурил всякими идеями. Богатым был. Философ, вроде.

Гриша: Не, он даже не писал ничего, он просто языком чесал. А записали апостолы.

Адам: Так еще удобнее!

Надя: Однако, Паша этот устроился куда-то экспедиции водить, по духовным местам. Везет людей в горы и водит туда-сюда, энергией их заряжает.

Фред: Резюмирую – еще один тупиковый путь. Пять лет читаешь Ницше с Шопенгауэром и Делёзом, а потом оказывается, что нахер это не нужно было даже тебе самому. Сидишь без денег, без ничего. У меня тёзка есть, тоже закончил филфак – так недавно и вовсе пропал куда-то, сгинул. Никуда приткнуться не мог, помнится. Никак найти не могут.

Гриша: Откуда ты знаешь, может Павел, как это сказать, внутри себя это иначе воспринимал. Может это всё образование ему жить помогло.

Фред: Да какая разница. Я же о том, как деньги зарабатывать. Можешь ты их философией стабильно поднять?

Гриша: А чем можно их стабильно поднять? Я вот не знаю. Программированием?

Адам: Я на него ставку сделал, и что? Продаю телеки. Сижу с вами, уродами. Даже Алёнку некуда привести, все время эта рожа здесь. Да, Федя?

Фред: У меня, братан, симметричная проблема, с одним первочеловеком. Я к своей хожу домой. А сюда – да, никогда бы ее не привел, она бы и не пошла.

Адам: Да нет у тебя никого, не сочиняй.

Надя: Так вот! Тихо! Пётр, водит этих дурней по горам и вообще-то, в отличии от вас, обсосов, зарабатывает. Неожиданно, да? Я его машину видела. Скажу вам, нормально всё. Что окончил – это фигня. Главное – кем стал потом. А в его деле еще уметь надо, навялить людям, что нужно в горы идти за высшими знаниями, и всю дорогу их аппетит поддерживать. Что-то он зацепил там, на филфаке, выходит, а?

Адам: Зацепил, наверное, что фиг обломится тебе, только лишь потому, что ты сильно начитанный. Иди дураков при бабле обчищай, туда свою философию приложи. Вот и всё.

*

Гриша, Адам и Федя – им лет в пределах двадцати семи. Наде – двадцать пять. Все с каким-никаким образованием, но без явных зацепок за жизнь.

Фред: Так, я завтра выходной. Надь, ты знаешь, что люблю я тебя больше, чем Гриша, но я так скажу – завтра готовлю я. У тебя не суп, а болото, мать.

Надя (веселым тоном): Да и пожалуйста. Кстати, я твою порцию подсолила знатным таким харчком. Надеюсь, ты до него добрался!

По потолку грузно топнули. Тяжелые шаги по вечерам, телевизор, кашель. Спорт, новости. Маленький дед в маленькой комнатке с телеком. Или философ Петр? То есть Павел. Вот было бы забавно там его обнаружить.

Фред: Опять он нас топчет.

Надя: Ненавижу.

Фред: Я пару раз его видел. Уверен, что его. Ползет по лестнице как краб. Вот так вот.

Адам: Я тут нечто вроде пьесы наметил. Или даже сценария. К вопросу о философии. Философскую пьесу. Может заварим чай и послушаете? Вместо болтовни этой.

Надя: Только недолго. Уже десять вечера, а Григорий Васильевич, наверняка спать уже хочет, да?

Гриша: Вот как раз и начну, пока Адам зачитывает.

*

Четыре жирные тарелки отправились на кухню, Надя намылила губку и, под прерывающейся струей чуть теплой воды стерла с белых круглых лиц желтые разводы. Какими мерзкими кажутся остатки еды, особенно когда моешь чужую посуду… Но по уставу сегодня всё это на ней. Завтра – Фред. Еще и приготовить вызвался. Всё он с ней флиртует. Максимально неуклюже, аж жалко парня. Тарелки благодарно сверкали и отражали уставшее лицо Нади. Сколько тебе лет, девочка, что за мешки у тебя… под мешками?

Пойти под душ после? Или сбегать сразу, чтобы потом, вытолкнув Адаму и Федю вон, сразу залезть на унылого Гришу, неспешно проскакать на нем пару кругов и тут же глухо уснуть? Она оставила тарелки на кухне и зашла в ванную, пока только помыть руки. А когда брела обратно, снова показалось ей, что из той комнаты, пахнет по-новому, другими благовониями. Она понюхала руки – нет, у мыла запах иной. Это из комнаты шел дурманящий, такой необычный аромат. Наде очень хотелось узнать, кто же это пользуется такими замечательными благовониями и откуда их берет. Она приблизилась к двери. Судя по приглушенно-светлой полоске под дверью, внутри горела лампа или что такое. Показалось, там тихонько играет музыка. Да, совсем тихо, но можно услышать веселый мотивчик. А вот кто-то мягко шагнул. Где-то в глубине комнатки. Вот еще, уже ближе. Еще. Будто бы крался к двери? Да, именно. Значит, кто-то знал, что Надя там стоит и бесстыдно вслушивается? Она его потревожила? Девушка сделала шаг назад. В этом движении за дверью было что-то тревожащее… Зачем взрослому человеку вот так красться к своей же двери? Он застенчиво хочет подойти поближе и прислушаться? Может ждет кого. Или там, например, ребенок?

Надя повернулась и увидела соседского мальчика. Он стоял в противоположном конце коридора, с приемником в ручках, с большими старыми наушниками на голове, и смотрел на нее. Маленький такой мальчуган в мятой рубашечке и спортивных штанцах. Стоит и спокойно смотрит как она, Надя, конфузится около чужой двери. Вот что он скажет родителям? Что какая-то тётя ходит и подслушивает тут и там? Надя не любила детей. Серьезно, они ее нервировали и даже пугали, как ожившие трупы. Она помнила себя ребенком, помнила детей вокруг. Не самое веселое время. Маленькая Надя как этот мальчик – тихонькая, внимательная. Наверняка в школе его бьют. Родить и воспитать что-то такое? Чтобы и оно нюхнуло, чем у нас здесь пахнет? Нет уж. Надя пошла в сторону своей комнаты и, поравнявшись с мальчиком, спросила: «Ну, что тебе?»

Он глянул на нее, потом на ту дверь.

– Здравствуйте, – молвил, спустив наушники. Оттуда, их наушников, доносится что-то скрипичное. Невзрачное пухлое личико, грустные глазёнки.

– Привет, – отвечает Надя и идет дальше, открывает свою дверь и, прежде чем захлопнуть за собой, еще раз оглядывается на мальчика. Тот стоит точно так же и смотрит в дальний конец коридора. В коридоре сумрачно и душно. – Ступая домой, дружок, а?

– Да, я только пописать сбегаю, – заверил мальчик вежливо и торжественно. Надя, скрививши лицо, захлопнула дверь и погрузилась в атмосферу своих, пахнущих потом, друзей-мужчин.

На ноуте поставили музыкальный фон. Оставили гореть только торшер. В кружках исходил паром черный чай с сахаром. Спасибо, что есть собственный электрический чайник и не нужно ходить на кухню за кипятком, стоять, ждать, уходить и переживать, а не станет ли кто, например, плевать тебе в водицу.

Адам зачитывал, музыка напоминала ему об Алене, это была ее подборка.

*

Темнота. Абсолютная. Сменяется на сумерки. Сцена пуста.

О… Не знаю… Что я. Где-то, постоянно, постоянно звучат, дрожат. Голоса, волны, колебания. Их не счесть. Говорят и говорят, звучат, всё дёргается. Не знаю, кто они. Но они, напротив, будто нают меня и говорят лично со мной. Или еще с кем-то, но слышу их я. А когда я пытаюсь ответить – они не слышат. Я шепчу, погроме, кричу, но они продолжают бормотать. Одни замолкают, другие – запевают. Они желают и ропщут. Задаются вопросами «почему». Они не слышат меня, моего крика и не знают меня на самом деле. Никто из них не знает меня. И сам я только теперь говорю о «я». Я никогда себя не видел. И никогда ни с кем не разговаривал. Не знаю, где я. Если бы хоть кто-то, хоть однажды услышал меня… Если бы хоть кто-то меня услышал… Тогда я бы попросил унять эти голоса, сделать меня глухим, дать мне покой.
Я слышу тебя.
Кто ты? Ты сказал мне?
Тебе. Я никого не слышу, кроме тебя. И тебя услышал впервые.
Я изумлен! И да, я слышу мириады голосов. Они не оставляют меня в покое. Я слышу тебя. Никто не отвечал мне до сих пор. Где ты?
Я где-то рядом с тобой. Я так думаю.
И что же вокруг?
Всё вокруг меня – поля. Бесконечные. Пустые.
Вокруг светлеет. Сцена пуста. Черный пол и белый фон.

Поля? Ты говоришь, и я вижу поля. А как выгляжу я? Расскажи мне.
Я не знаю, что ты такое. Я только слышу тебя. Может ты и есть поля?
*

Адам: Что, засыпаете?

Фред: Давай продолжим завтра, братан. Сегодня уже всё. Допиваю чай и иду в наше уютное гнездышко. Целую нос.

Адам: Ну и вали.

Надя: Это о наших комнатушках? Нигде и шумно.

Адам: Вряд ли. Вы как думаете, кто главный герой этой истории?

Гриша: Ты?

Адам: Плохая догадка.

Надя задумалась о комнате. О той, что рядом с ванной. Ей показалось, что этот монолог можно было бы связать с жителем комнаты. На секунду в ее глазах потемнело, она ощутила себя парящей в пустоте, окруженной голосами. Голоса есть формы… Материальные мысли. Сны.

Надя: Боже…

Адам: Всегда знал, что Надюшка умнее всех вас!

Надя вернулась в реальность: А?

Адам: Монолог некого божества... Мне нравится твой вариант.

Надя: Я это сказала? Да я…

Адам: В темной, где-то в нереальности, находится нечто вроде божества, духа. И слышит голоса людей, но он понятия не имеет, что такое человек и никак не может влиять на то, что с нами происходит! Надя, да ты в ударе! Или так – он слышит голоса, которые на самом деле обращаются не к нему, но он, кроме себя, никого не знает, вот и принимает на свой счет.

Надя промолчала.

Федор: Ну а тот, другой голос?

Адам: А тот – сложно сказать. Тоже дух какой-то… Наверное, рядом с тем, к которому обращаются голоса. Он нечто за пределами нашего понимания. И он слышит перового, но нас не слышит.

Надя: Так что, мы, условно говоря, обращаемся к первому, а он и не знает, что мы такое?

Адам: Он только слышит пищащие голоса... Потому что их очень много, они сменяют друг друга, и главное, владельцы голосов не слышат его. Вот.

Гриша: Это ты вообще писал или кто? Впечатление, что и сам не знаешь, чего навыдумывал.

Адам: Оно частенько так и бывает! Улавливаешь идеи, образы. Потом пишешь. И позже приходит понимание, что это. А иногда и не приходит...

Надя: Но, если голоса – в его голове, значит он, может быть, сам их создал? Мы же его мысли, да?

Адам: С одной стороны. Но можешь ли ты поручиться, что все мысли в твоей голове создаешь и контролируешь ты?

Гриша: Ладно, Адам. Тебе тоже пора. Нам на любимую работу завтра, если ты помнишь.

Адам: Как такое забыть. Ладно, я еще кое-что поправлю, и завтра вам прочитаю продолжение.

*

Ночь душная. Вентилятор нарезает тяжелый воздух и разбрасывает его жирными шматами по комнате. Надя, кратко и формально прокатившись на усталом Грише, засыпала. Перед глазами ее бесформенное помещение, может пещера. Пределы терялись в темноте, а в центре что-то мерцало. Надя плыла из темноты к нему, к мерцанию. Оно дрожало и переливалось. Колебания рисовали в воздухе фантастические цветы, лепестки и венчики, они перерастали в ощущения и мысли, в новые образы и пространства уже внутри Нади... Будильник дёрнул ее сон, Надя разлепила недозревшие бутоны глаз… Утро. Сегодня на работу, соберись.

Накинув халат и подхватив полотенце, она брела, с щеткой наготове, в ванную и чуть притормозила около той самой двери. Прислушалась. Ни звука. Храп, скрип половиц, шаги – ничего.

– Чего там слушаешь ушками своими? – вякнула ей хриплым голосом ползущая с кухни соседка. Одетая в растянутую футболку с надкусанным яблоком, что вполне могла быть засчитана за длинное платье, и в серых кальсонах. – Там нет никого.

Надя смущенно отскочила от двери. Если на первый вопрос предпочла бы не отвечать (разве что взяла бы эту гадину за волосы и била бы ее рожей о стенку, била бы и била, прикладывала бы…), то утверждение ее заинтересовало.

– Ушли? – Надя сказала тихонько.

– А? – соседка громко.

– Ну, ушли хозяева? – Надя продолжила тихо, ведь за дверью всё слышно, вдруг там кто тихонько есть.

Соседка воззрилась на Надю, оценивая. Какого ответа он заслуживает?

– Нет там хозяев. Эта комната ничья, сколько я тут живу. А живу я тут, мать, много лет, даже слишком, мать, много, - она прокашлялась и побрела к себе в комнату. – А тебе уже пора.

Надя чистила зубы и размышляла. Тогда кто же был в комнате вчера? И еще мысль – много лет в этой дыре? Это сколько? – она старалась не глядеть на облетающий, сморщенный потолок, научилась не видеть невымываемую желтизну и сколы, затертости и плесень – Мать, прожить здесь годы… Непробиваемая тётка. Не спиться тут насмерть за такое время – жесть духа.

Она набрала в рот водицы из-под крана, рыбной ростовской водицы, с отвращением поболтала ее между зубами и отпустила в бездну, в черный хрипящий слив. Туда, в абсолютную темноту, куда уходит всё отработанное, никому больше не нужное. Она вспомнила рассказ старшей, из кафе, о том, что ростовской водой можно чистить зубы даже без щётки, настолько она забита «агрессивными минералами». Просто полощешь ей зубы и всё. У старшей своих почти не осталось... Я не стану жить здесь так долго. Выберусь. С Гришей или без него. Да лучше уж с ним, наверное. Вспомнила ночь. Подмигнула себе. Пойду одеваться. Что бы надеть? Опять ты, дверь. Надя даже подумала – а не постучаться ли прямо сейчас? Но потом решила, что сделает это как-нибудь в другой раз.

*

Мальчик снова вышел к вечеру в коридор. Играть ему не хотелось. Мама с папой завалились смотреть что-то страшное и взрослое, скомандовали: «Саша, тебе это смотреть нельзя, иди играй там, подальше. Дай папе с мамой кино посмотреть». Лениво посмеивались над этим кино, комментировали, обнимались. Вечером в коридоре темно. Есть в конце, в том конце, где выход, включатель. А до него еще нужно достать. Но будет гореть всего-то дохлая лампочка, от нее только не по себе. Недавно было две лампочки, но одна сдохла, и никто не заменил.

Сумрак даже лучше. Единственное освещение – из-под некоторых дверей. Здесь собрались те ребята, среди которых девушка Надя, при виде которой Саша почему-то приходит в непонятное волнение. Дальше тётя, даже от тени которой постоянно пахнет куревом и перегаром (папа так говорит). Курево – это такой тошнотный запах, когда человек курит. Наверное, она очень много курит. И она пьяная. Однажды Саша пошел в туалет, открыл дверь, а там она сидит, со спущенными штанами и спит. И как откроет глаза, при этом вначале левый, а потом правый, как рявкнет на него что-то непонятное! Нужно же закрывать дверь, когда идешь в туалет... Убежал.

Дальше живет дедушка, его папа называет за глаза как-то грубо. Дедушку можно встретить идущим в туалет или возвращающимся оттуда, редко. От него пахнет писями. Но сам по себе он, вроде бы, даже добрый. Однажды он протянул Саше конфетку в затертой обертке. Саша мгновенно представил непростую судьбу этого лакомства, пальцы деда, снова услышал его запах. В общем, конфету он положил где-то дома. В таком месте, чтобы уже и самому не найти в минуту слабости. Жили здесь и еще люди, но они как-то не запоминались и, будто бы, менялись каждый день, бежали ручейком мимо. По радио передавали какую-то оперу, Саша спустил наушники на шею. Опера – это скучно, и никогда не разбираешь, что они поют.

А дальше по коридору… Дальше была та комната. Интересная! Интересная комната. Она волновала его даже больше, чем Надя. От Нади пахло приятно. Особенно когда она шла из душа. Шампунем, цветами, свежестью. Лучше, чем от мамы. Снова накатывает это волнение... Но теперь о комнате. Так вот. Там живет ребенок. Саша готов был спорить, что это так. Хоть никогда не спорил. И еще одна странная мысль – ребенок живет там один. Как это может быть? Дети всегда живут с взрослыми. Если не с родными, то в специальных местах, где есть другие взрослые. А этот жил один. Да, один. Кстати, Саша этого ребенка никогда не видел. Но это ничего не значило, ведь ребенок абсолютно точно за той дверью. Он жил там одинешенек и разрешал себе всё, что хотел. Раз ты один, значит можно баловаться, смотреть телевизор. Может быть у него даже есть свой компьютер и интернет! Тогда можно вообще никуда не ходить, только скачивать игры и резаться в них. И у него наверняка там… Ох-хо-хо! Консоль. Тоже с играми. С какими хочешь. А почему Саша никогда не видел, чтобы этот ребенок выходил пописать? Гениальная идея – у ребенка там свой, личный, собственный унитаз. И ванная. Как же ему там здорово одному! Как в «Одном дома»! Но он ведь должен ходить в школу, так? Ответ: нет, не должен!

А что этот ребенок подумал бы, если бы Саша зашел к нему в гости и предложил подружиться? Зашел бы и остался поиграть. Может ненадолго? Может надолго! Может даже очень надолго. Саша смотрел на дверь, под которой свет не горел. Но тут свет зажегся. Слабенький, но вот он. Ребенок был бы рад Саше, он очень надеялся на это! Нужно только набраться смелости, подойти к двери и постучаться. Свет то и дело мелькал – там, в комнате, ребенок бегал туда-сюда. Резвился перед сном, наверное. Эх, Саше так бегать не разрешали даже днем, а то соседи снизу придут ругаться, а у мамы голова болит, а у папы спина болит и ему нужно думать о чем-то там или нужно проспаться. Топ-топ. Папа вышел в коридор и жестковато потрепал Сашу по голове. «Всё, вот наши щетки, паста, стаканчик. Идем умываться, а потом спать».

Кино закончилось? Но Саша стоял в коридоре от силы минут десять… Ладно, идем. Завтра встанем пораньше, сходим в бассейн.

*

Адам в свободную минуту пытался писать прозу, что-то из наработок публиковал в интернете. Его вдохновляли загадочные события и тайны, которых в Ростове-на-Дону столько, что и не сосчитать. Недавние истории с возгораниями людей, загадочные исчезновения, заброшенные дома. Он хотел рассказывать о мистике, но примешать в повествование побольше будничных деталей и, возможно, романтику. Ему когда-то сказали – людям нужно от прозы именно это – узнать свои реалии, а также собственные чувства или такие, которые они хотели бы испытать.

В этой коммуналке с одной стороны было тесно, шумно и паршиво, но с другой стороны – она вдохновляла его. Мысли и даже целые тексты приходили будто сами, стоило ему только посидеть где-нибудь здесь тихонько. Стоишь на кухне, жаришь себе яичницу, а голова наполняется идеями, бурлит. Да что там – даже ночью. Сны сами рассказывали ему истории, которые он частично вспоминал днем. Например, ту, что он прочитал друзьям. Об одиноком существе, находящемся неизвестно где. Он видел это во сне. Не совсем так, конечно.

Снилось, бредет по общему коридору, останавливается около дальней двери, открывает ее, заходит. Во сне он все никак не мог вспомнить, кто же там живет. Открывает и погружается в абсолютное ничто. Проходит время, которое во сне вполне может быть вечностью, и Адам понимает, что здесь обитает еще кто-то. И кто-то знает, что здесь Адам. Потому что Адам все время бормочет непонятное и не может замолчать, Адаму здесь нехорошо. Обратив на него свой невидимый взор, нечто нащупывает его присутствие. Адам становится цветком или чем-то таким, распускающимся, цветущим. Только ощущения нехорошие, это цветение разрывает его на части, оно происходит из внутренней тревоги, из недовольства. Возможно ли себе представить уродливые цветы, отталкивающие? Анти-цветы? Что-то приближается к нему…

Адам просыпается и первое, что ему хочется – сбегать в душевую, вымыться хорошенько. Он встает, старается двигаться потише, ведь сосед тоже здесь. Берет несвежее полотенце и идет в душ. Проходит мимо той самой двери. Ох ты. Вспоминает, что именно через нее он попал в ту жуть. Он стоит около двери, смотрит сквозь нее. Кто же там живет? Ни разу не видел, чтобы кто-то сюда заходил или наоборот. Он прислушался. Как будто там шум. Тяжелые шаркающие шаги. Даже слишком тяжелые. Кто-то падает, проползает немного, снова падает и снова ползет. Разбудит же людей, так гремит… Адам слушал еще. Тот, кто за дверью, добрался до нее и замер. Адаму кажется, что это продолжается сон. Он услышал такой характерный звук… Вдох. Мощный вдох, кто-то вбирал в себя воздух. Кто-то нюхал! Адам поспешил дальше, побежал в душ. Там он минут десять стоял под скупой капелью и старался не думать ни о чем вообще. Пусть всё стекает в прорезь в полу. Все ужасы ночи. Обтершись, он понюхал руки, подмышки. Он ничем таким не пах. То есть, он не цветок. Странная мысль. Обратно по коридору шел быстро, даже не глядя на ту самую дверь. Он лег, завернулся в простыню и уснул. Видимо, решил он утром, эпизод с дверью тоже снился. Но ведь, в конце концов, это шикарный материал для рассказа!

*

У Адама с девчонками все получалось само. Спроси его «как?» – он не ответит. Уж Фред почти с тетрадкой и ручкой ходил за другом, когда тот оказывался рядом с красотками. Но ровным счетом ничего не узнал. Они просто летели на Адама, на его фитилек, мотыльки. Вроде бы и внешности у него не больше, чем у Гриши, ума или денег тоже – лимитированное количество, хоть он и пишет там себе что-то умное. Но факт – Адам магнитил девочек. Да что там, даже Надя иногда нет-нет, а останавливала хищный взгляд на Адаме. Просто у нее был Гриша, и она делала ставку на него. А так бы, глядишь, не удержалась.

Фред остро нуждался в подруге, но клёва не наблюдал, хоть рассказывал компании обратное. Да и когда, где их искать? Была одна маленькая мысль, которая с каждым днем набухала приблизительно так же, как колосок поутру, все тяжелее и тяжелее: что если наведаться к девчонке из крайней комнаты? Адаму о ней ни слова не говорил. Ну да, скажешь тому – сразу побежит знакомиться и всё такое. Нам этого не надо, подруга, правда? Мы с тобой созданы друг для друга, никак иначе.

Там жила красотка, приблизительно их возраста. Может немного младше. Фред точно ей нравился. Он просто все никак не мог решиться – пойти и познакомиться. Постучать и зайти. Зайти и сразу поцеловаться, потому что она не будет против. Она будет за, потому что ждала его, шла к нему. И захлопнуть за собой дверь. И любить друг друга целый день, а потом целую ночь, прерываясь на перекусы и какой-нибудь фильм. У нее каштановые волосы, длинный, волнистые. А глаза? Хм, наверное, они карие, вот как у Нади. Наверное? Именно такие! И смех. Она так замечательно смеется. Честно говоря, смех – это то единственное, что Гриша знал об этой девице наверняка. Звонкий, заливистый, дразнящий, зовущий. Нужно только зайти в эту комнату. Ведь и правда, интересно, какая она, хозяйка. Она будет сладко стонать, и так, чтобы слышали все соседи, включая друзей Фреда. А потом он притащится к ним, довольный, усталый, с вот такой улыбкой. А они: «Так это ты там радовал кого-то? Ах ты подлец!». И все, а жирнее всех Фред, сально посмеиваются.

Ни разу он не заставал ее в кухне, выходящей из ванной. В выходной он как-то целый день занимался караулом, всё прислушивался и почаще выходил на кухню. Но в комнате той было тихо. Хозяйка где-то шаталась. А вечером, почти ночью – идет Гриша мимо и слышит – она там. Вот она прошла в один угол, что-то взяла, что-то уронила. Вот она напевает какую-то песню. На непонятном языке, на птичьем. Вот хихикает. Весело ей. А Фред ведь ждал целый день. Он стоит в темном коридоре, около двери. Романтика. Не хватает только семиструнки и цветка в зубах. Кстати, можно бы взять пару гитарных уроков у Гриши, на всякий. А она? Погоди, она как будто знает. Она немножко притихла и, кажется… Да точно, крадется к двери. Босая, шаги мягкие, невесомые. Как же она может знать, что кто-то рядом с ее дверью? Подходит. Так, чтобы Гриша не услышал. Или чтобы, все-таки, услышал? Какая-то игра. Ну да, она же озорница. Может она сейчас еще и голая. У Фреда даже голова закружилась. Представь – открывает такая и говорит – зайди. Войди. О! Прямо за дверью он слышит ее дыхание. Оно прерывистое, возбужденное. Мать твою, что творится! Она хохотнула. Прямо за дверью. Точно знает, что Фред здесь, стоит, во всех смыслах. Ему остается только постучать. Но, мало ли… неудобно, все же. И странно. Очень странно. Фред тихонько стал пятиться в сторону своей комнаты. Она слушает, она ждет его. А он уходит. Уходит, поскорее.

Фред прибежал в комнату, ввалился в нее, прилег. Адам сегодня как раз пошел на свиданку и явно задержался на ночь. Фред скинул одежду и стал нервно облегчить свою мужскую ношу. Голова горела, тело трясло. Мысли и картинки плясали перед глазами, дыхание скакало. А еще – ему было страшно. За всем этим возбуждением гарцевал страх. Страх чего-то абсолютно неестественного, чего не должно быть. Небо, заболоченное черными, движущимися фигурами… Волны…

*

В этот день все платили за месяц проживания. Приезжал толстенький и хмурый армянин Аветик, хозяин то ли всего этого дома, то ли только этажа. Без лишних слов – просто собирал наличку, неохотно давал сдачу, бросал беглый взгляд на комнаты – нормально ли всё. Ничего не комментировал, вообще не был расположен к беседам с постояльцами – они ведь что-то начнут просить, что-то спрашивать. Улучшить условия проживания: отладить бочок в туалете, заменить хотя бы одну старую плиту, лампочку поменять в коридоре, хотя бы одну. В общем, всё то, чего Аветик и не думал делать.

Но у Нади был к нему вопрос. Когда он вышел из комнаты, где собрались молодые люди, она последовала за ним.

– Извините, хотела вас кое-о-чем спросить, – начала она.

Аветик повернулся к ней, присмотрелся удивленно и даже опасливо.

– Я хотела узнать по поводу той комнаты. Вон той… – она указала на дальнюю.

– Что хотели узнать? Вас эта не устраивает? – спросил он напряженно. Голос у Аветика высокий и ленивый.

– Нет, дело не в том.

– А в чем? Мне идти пора, девушка.

– Я только хотела спросить, кто там живет, – говорила Надя аккуратно.

– Какие-то проблемы с жильцами?

– Нет.

– А что тогда?

– Просто, ну, могли бы вы ответит, кто там живет.

– Это личное дело.

– Ну да, я понимаю…

– А в какой, еще раз, комнате? – переспросил Аветик.

– В той, последней.

– А, в той? Да никто там не живет.

– Никто?

– Она закрыта снаружи, сам закрывал, очень давно.

– Но…

– Всё, я побежал, девушка. Время не ждет никого.

– Но как это никто? Я там и свет вижу по вечерам…

Аветик, собиравшийся уходить, притормозил.

– Свет?

– Да. Там… Да точно кто-то там живет. Ну, бывает или живет…

Аветик занервничал, ему не нравился разговор. Он всматривался с большим недоверием в Надю.

– Я не понял что-то. Кто-то замок сломал? Вы?

– Нет, конечно нет.

Аветик цокнул языком и пошел по коридору, выискивая в куртке что-то. Достал набор ключей на брелоке и быстро нашел нужный. Подергал дверь. Заперто. Вставил ключ. Замок щелкнул.

– Не ломали? А почему спрашиваете? В чем проблема?

– Да я, мне просто любопытно… – Надя действительно не знала, как еще это объяснить.

– Любопытно?

Аветик приоткрыл дверь, заглянул, быстро закрыл и замкнул ключом. Из комнаты соседки тем временем показалась она, соседка.

– Армян, что там не так? – прохрипела она.

Аветик, даже не посмотрев на нее, последовал к выходу. Надя очень жалела, что не глянула украдкой, что за той дверью.

– Нет там никого. Не помню, чтобы вообще там кто-то жил. Разруха, нет ремонта.

– Да наркоманка она, армянчик! – прохрипела соседка. Надю прошила злоба. Аветик смерил ее взглядом и как будто бы внутренне тут ж согласился с данной характеристикой.

– Я не… - Надя не договорила. От обиды жгло, очень хотелось врезать соседке или заплакать, чтобы кто-нибудь обнял.

– Будут какие-то проблемы, девушка, я вас попрошу освободить комнату. Еще не хватало… – он не договорил и ушел.

Надя стояла и смотрела на входную дверь, закрывшуюся за арендодателем. Полное изумление. Она и так стеснялась спросить. Ведь неудобно спрашивать о том, кто живет в квартире, никак с ней, Надей, не связанной. Но когда Аветик сказал, что никто… Это сбило с ног. Ну и мужик этот тут же стал смотреть на нее как на дуру. И тут тварь, воняющая сигаретами и мочой, выползла, опозорила Надю. Да, кем ей еще быть, кем им четверым еще, кроме как опустившимися торчками, быть. Кто здесь еще может жить, в таком убожестве. Она обернулась и дрогнула. Соседка стояла вплотную к ней и покачивалась. Мать моя женщина, какая она гадкая. Она, соседка, смотрела на Надю как на ничтожество. Когда ничтожество смотрит на тебя как на ничтожество, а ты и сама подумываешь иногда, что ты есть ничтожество – это невыносимо. Наде так хотелось сбить с ног эту швабру и оттаскать за волосы, и… Я вообще с тобой не должна дышать одним воздухом!

– Ты, слышь, выдра, – обратилась к Наде соседка. – Подальше держись от проблем.

– Не поняла, – выдохнула Надя. Кулаки ее сами сжались.

У соседки пристальный и злобный взгляд. Саму ее трясло и водило, но глаза сейчас работали исправно. Почему-то не хотелось выходить с ней на прямой конфликт. Что-то там внутри – истончавший, но стальной стержень.

– Говорю, в ту комнату не суйся. Тр**айся там со своими кобелями, хоть со всеми сразу, радуйся жизни, а в ту комнату не лезь. Мой тебе совет, – соседка развернулась и поковыляла в свою комнату.

– А то что? – прорычала негромко Надя – А то что?! – уже громче.

– А то там и останешься, – ответила соседка, глянула на Надю со значением и закрыла за собой дверь.

– Это вы меня там запрете что ли? А? – крикнула вслед Надя, но та не ответила.

Теперь это стало вопросом решенным. Делом принципа. Она должна узнать, в чем подвох. Надя уверена, что в этой комнате кто-то живет. Она же видела свет из-под двери, она чувствовала запах, слышала – кто-то ходит. Может Аветик просто о чем-то не хочет говорить. Не нарвется ли в таком случае Надя на какой-нибудь неудобный, может даже криминальный секретик? Не хотелось бы, и так несладко. Но если они думают, что могут эдак, как полную дуру, отшить ее, оплевать… Нет. Пусть одним глазком, но она посмотрит. Первое – вечером еще раз, в трезвом уме и при памяти, посмотреть на дверь, послушать. А потом, если она останется уверенной, что там кто-то и прямо сейчас… Посмотрим, поглядим.


ЦВ