Три года

Три года.

Они растворились в череде будней, став той самой пропастью, которую когда-то предчувствовал Сергей. Он не бежал от боли. Он просто учился с ней жить. Строил карьеру, ездил в те самые походы, о которых рассказывал Николь, и даже пытался встречаться с другими. Но все было будто через плотное стекло – тихо, глухо, без той самой искры, того полного погружения в другого человека, которое он знал когда-то.

Он стал строже, во взгляде появилась неизвестная раньше мягкая поволока. Время наложило на его чело след раздумий, от которых он когда-то бежал. Оно не вылечило, но помогло выстроить крепость вокруг того, что осталось от его чувств.

Ее мир был другим. Ярким, стремительным, правильным. Муж – успешный, целеустремленный. Их жизнь была расписана по часам: светские рауты, деловые ужины, отпуск в правильных местах. Она погрузилась в эту роль, оттачивала ее до блеска. Но по ночам, в тишине огромной спальни, ее настигало странное чувство одиночества в толпе. Ей не с кем было поговорить о книге, перевернувшей душу, или просто помолчать, понимая каждый вздох. Муж любил ее, но он не видел этих глубин. Ему хватало ее улыбки, той самой, что когда-то сводила с ума Сергея.

Их миры были параллельны и не должны были пересечься.

Случайность. Рок. Судьба. Сергей никогда не решил бы, как назвать это.

Он зашел в маленький букинистический магазин на тихой улочке, чтобы найти редкое издание для коллеги. Воздух был густым от запаха старой бумаги и кожи. Он углубился в стеллажи, ища нужный корешок.

И почти наткнулся на нее.

Она стояла у полки с классикой, в изящном пальто, с аккуратной сумкой через плечо. Такая же и совершенно другая. Взрослая, ухоженная, с чуть усталым взглядом, который она тут же попыталась скрыть, опустив голову.

Но их взгляды все таки встретились. Воздух стал плотным, как кисель. И вдруг почти осязаемо треснул. Три года, боль, стена – все рухнуло в одно мгновение, растворилось в тишине старого магазина.

— Сергей? — ее голос дрогнул, выдох почти неслышный.

— Николь, — произнес он, и ее имя на его языке прозвучало как эхо из другого измерения.

Она смотрела на него, и в ее глазах мелькало что-то знакомое, то самое, что он помнил. Не улыбка светской львицы, а растерянность той самой девушки, что бежала с ним под дождем.

— Как ты? — спросили они почти хором и замолкли, снова уставившись друг на друга.

Глупый, ни к чему не обязывающий вопрос, за которым стояла бездна всего непроговоренного. Как ты? А как я могу быть? Я жив. Я дышу. Я существую в мире, где тебя нет.

— Я… хорошо, — первая нашлась Николь, машинально поправляя прядь волос. — Все хорошо. А ты?

— Работаю, — коротко бросил Сергей, не в силах лгать. Он не был «хорошо». Рядом с ней это слово теряло всякий смысл.

Наступила тягучая, неловкая пауза. Мир сузился до пространства между ними, заставленного книгами. В этих книгах были тысячи историй о любви и разлуке, но ни одна не могла передать, что творилось сейчас у них внутри.

— Я часто вспоминала наши разговоры, — вдруг, сама не ожидая, сказала Николь, глядя куда-то мимо его плеча. — Иногда так не хватает…

Она не договорила. «Так не хватает тебя». Он услышал.

— Я тоже, — тихо признался он. И этих двух слов было достаточно, чтобы стена дала трещину. Все «настоящее», о котором нельзя сказать, вдруг завибрировало в воздухе, стало почти осязаемым.

Они стояли друг напротив друга, разделенные тремя годами молчания и разными жизнями, но связанные той самой прочной, бессердечной и вечной нитью. Слова и правда были не для них. Они лишь смотрели и видели в глазах друг друга все то же страдание, которое так и не смогли передать тогда, три года назад, на пороге.

И понимали, что время не лечит. Оно просто учит носить боль с собой. А при встрече эта боль просыпается снова, свежая и острая, готовая разрушить все выстроенные с таким трудом крепости.