1929 часть 5

Прошел месяц с тех пор, как Сергей начал осваивать новый для него мир, мой мир. Это было странное и увлекательное путешествие во времени. Одни вещи он принимал с искренней радостью и детским удивлением, другие – решительно коробили его консервативную натуру. Особенный восторг вызывали у него технические достижения: скорость интернета, миниатюрность гаджетов, навигатор в машине. "Фантастика! – восклицал он, разглядывая смартфон. – Весь мир в кармане!" Мы снова, как в первые дни его появления здесь, часто гуляли просто так по московским улицам, вдыхая воздух современного мегаполиса. Побывали мы и в Сокольниках, у того самого фонтана, где когда-то стояла скамейка, ставшая порталом между эпохами. Настроение было легким, и я, словно предчувствуя будущую ностальгию, щелкала фотоаппаратом направо и налево – на всякий случай, чтобы запечатлеть каждый миг этого удивительного совместного опыта.

Сергей Львович в основном проводил всё своё время в кабинете, уткнувшись в планшет, отчаянно стараясь «догнать» далеко ушедшее время с его бешеным ритмом и новостями. Я старалась ему не мешать, лишь выводила его на обязательные вечерние прогулки, которые он, казалось, воспринимал как досадную, но необходимую паузу.

Первое время для меня было настолько необычно, что мой любимый профессор находится здесь, рядом со мной, что мозг отказывался верить в эту реальность. Это счастье казалось слишком хрупким, почти миражом. И тогда, чтобы убедиться, что это не сон, я по-кошачьи осторожно проскальзывала в его кабинет. Мне нужно было удостовериться: он здесь, он дышит, он настоящий. Подкравшись сзади, я бережно обнимала его, прижимаясь щекой к спине и вдыхая знакомый, дорогой запах его парфюма. Он вздрагивал от неожиданности, но никогда не прогонял. Мгновение — и его внимание полностью переключалось на меня: он поворачивался, заключал в объятия и целовал . "Я тебя обожаю и задыхаюсь от нежности,"— нашептывала я ему , поглаживая его широкую спину.

Как-то раз, во время очередного такого моего визита, он тихо произнёс: «Как же моя девочка изголодалась по ласке!»

Когда до меня дошёл смысл его слов, я, покраснев, попыталась объяснить: «Я не для этого… Я просто хотела удостовериться, что ты не мираж».

«И только то?» — лукаво приподнял бровь Сергей. «А как же, по-твоему, я должен был реагировать на прикосновение ко мне двух "упругих персиков"? Я же не из мрамора высечен».

В голове у меня тут же родилась жуткая картина. «Это что же получается — если в час пик в метро ты сзади почувствуешь прикосновение пышного бюста, ты будешь готов…?»

«Ну, я же мужчина в полном расцвете сил, — рассмеялся он, словно не видя надвигающейся бури. — Реакция может быть чисто физиологической…»

У меня от ужаса и зарождающейся ревности округлились глаза. Сергей Львович тут же понял, что сказал нечто недозволенное , и попытался реабилитироваться, но я его уже не слушала. Жгучая, иррациональная ревность к мифической сопернице, к этим безымянным женщинам из толпы, уже сжигала меня изнутри.

«Ведь ты же сделаешь мне больно», — чуть слышно и печально выдохнула я, чувствуя, как подкатывает ком к горлу.

«Наташенька, родная, я так неумело и глупо пошутил, прости меня. Выбрось эту ерунду из головы», — он притянул меня к себе, гладя по волосам, пытаясь загладить вину.

Но я отстранилась, глядя на него с внезапной серьёзностью: «При первой же возможности купишь машину. Чтобы избежать лишних соблазнов».

«Хорошо, хорошо, мой ревнивый ангел! Куплю, обязательно куплю. Только, пожалуйста, не тревожься из-за таких пустяков», — успокаивал он, и прежде чем я успела что-то ответить, он легко подхватил меня на руки и понёс в нашу спальню, где все страхи и сомнения должны были раствориться в объятиях.

Позже он поинтересовался:"Я как- то никогда не замечал твоей ревности... к Алине".  "Алина  -  это же совсем другое. Она была родная. Для меня она была  как часть тебя , как продолжение. Тоже самое , что и твои дети. Я вас всех любила. И потом, я ей была очень благодарна  за то , что она позволила мне остаться у вас. Ведь она как бы приняла меня в свою семью, "— пыталась объяснить Натали. " Есть такие стихи у Щепачева  " Если женщину полюбишь, знаю с нею заодно , дом ее и сад полюбишь, парк , где были с ней кино. " У меня было нечто подобное — я любила все, что окружало тебя или связано с тобой. "  И как в знак благодарности , Сергей еще крепче прижал Натали к себе.

После того случая я несколько дней не заходила к Сергею в кабинет, лишь приоткрывая дверь, звала его на обед или вечернюю прогулку. Казалось, он не замечал перемен, но вскоре всё-таки, как бы между прочим, спросил: «Что-то моя девочка перестала ко мне заходить. Неужели всё ещё испытываешь ту самую, мифическую ревность?»

«Нет, тут другое», — уклончиво ответила я, отводя взгляд.

Он внимательно посмотрел на меня, его взгляд стал серьёзным и мягким одновременно: «Объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю».

И я начала объяснять, с трудом подбирая слова: «Когда я познакомилась с тобой, ты был для меня абсолютно недосягаем — таким серьёзным, солидным, профессором из другого измерения. Я постоянно боялась, что ты выгонишь меня из квартиры, ведь ты так часто подчёркивал мою никчёмность. И я изо всех сил пыталась доказать, что ты ошибаешься, что я могу быть лучше. Но постоянно попадала впросак, чувствуя себя ещё более неуклюжей и глупой. А потом я побывала на твоей лекции... Увидела, какой ты представительный, как тебя слушают, как тебя если не побаиваются, то точно уважают студенты и коллеги. И я окончательно сникла, ощутив ту пропасть, что лежит между нами. Тогда я, конечно, ни о чём таком не помышляла. Мне было необходимо, как тому Шарикову, просто "закрепиться" в квартире профессора — в силу уже знакомых тебе обстоятельств.»

Я сделала паузу, собираясь с духом. «А потом... потом я почувствовала твою симпатию. Поняла, что я небезразлична тебе. И что ты, единственный из всех, скрываешь своё отношение ко мне не потому, что стыдишься, а чтобы оградить меня. Именно тогда я начала по-настоящему уважать тебя. Да что там — я восхищалась твоей выдержкой, твоими моральными принципами! Ты был для меня идеалом, человеком, который всегда владеет собой. И вдруг теперь ты... "шутишь" о том, что твоя физиология может взять верх над разумом. Для меня это было как ушат ледяной воды. Я подумала... неужели во всём этом главную роль играет простой животный инстинкт? И неужели я так наивна, что идеализировала тебя, игнорируя очевидное?»

Сергей Львович выслушал её, не перебивая. Когда она замолчала, он тихо вздохнул, его взгляд стал невероятно тёплым и печальным.

«Наташенька, моя девочка... — он мягко взял её руку в свои. — Спасибо, что сказала. Я понял. Понял, какую чудовищную глупость я совершил своей безмозглой шуткой.»

Он помолчал, давая ей привыкнуть к его прикосновению.

«Ты идеализируешь меня, и в этом твоя ошибка. Я — не идеал. Я — живой человек. Со своими слабостями, сомнениями и, да, инстинктами. Но вся суть не в их наличии, а в том, что ими управляет. Мой разум, мои принципы, моя воля — и, поверь, самое главное — моё сердце. Ты думаешь, любая "упругость" в метро способна затмить для меня твой образ? Это смешно. Моя реакция на твоё прикосновение — это не "животный инстинкт" в чистом виде. Это реакция на тебя. На ту, кого я люблю. Это язык моего тела, который говорит: "Она здесь. Она моя. И это счастье". В метро же я просто отшатнусь, как от чего-то чужого и неприятного.»

Он приподнял её подбородок, чтобы она посмотрела ему в глаза.

«Ты восхищалась моей выдержкой, пока не узнала, чего мне это стоило. Вся моя "солидность" рассыпалась в прах, стоило тебе появиться в моей жизни. Ты — самое большое искушение из всех, что я знал, и одновременно — единственное, перед которым я сдаюсь без боя и с великой радостью. Так что прости меня, пожалуйста, за ту дурацкую шутку. Она была не о моей "физиологии", а о моей любви к тебе, просто выраженной крайне неуклюже.»

Его голос стал почти шёпотом. «И никогда не путай жажду с любовью. Первую может вызвать любой случайный импульс. Вторую — только ты. И она начисто стирает все остальные импульсы с лица земли.»

"Спасибо тебе , мой дорогой. Ты еще раз подчеркнул, что я не ошиблась в тебе, — успокоительно произнесла Натали.

Еще через месяц раздался долгожданный звонок. Это был Егор, его голос звучал взволнованно и торжественно: "Паспорт готов! Привезу завтра". Радости Сергея не было предела – этот документ был ключом к полноценной жизни в настоящем. За день до приезда Егора я превратила нашу маленькую кухню в филиал пиршественного зала. Стол ломился от всевозможных яств: тут были и традиционные закуски, и блюда, которые Сергей когда-то упоминал как любимые в своем времени. Я хотела, чтобы два дорогих мне мужчины могли посидеть, поговорить, отметить это важное событие беззаботно.

Однако сама я решила удалиться. Причина была не только в желании не мешать их мужскому разговору (я сослалась на неотложное дело), но и в гораздо более глубокой и болезненной. Мое восприятие пьяных людей было искажено тяжелыми воспоминаниями: сначала отцом , а затем и первым мужем, чье пьянство превратило жизнь в кошмар. Вид опьянения, даже легкого и веселого, вызывал во мне глухую тошноту ,тревогу и нетерпимость . Поэтому, оставив дом во власти предстоящего застолья, я уехала бродить по вечерним московским переулкам, теряясь в толпе и размышлениях.

Уже сгущались сумерки, когда в тишине зазвонил мобильник. Голос Сергея в трубке звучал хмельно и чуть гнусаво: "Наташенька? Ты где? Возвращайся, а то мы волнуемся!" В его интонации сквозила та особая, пьяная нежность, смешанная с беспокойством. "Да-да, я уже почти дома, еду", – поспешно успокоила я его, направляясь к метро.

Открыв дверь квартиры, я услышала доносящееся из гостиной пение. Это Егор, явно разогретый выпивкой, старательно выводил хрипловатым голосом "Песню о друге": "...а когда ты упал со скалы, он стонал, но держал! Если шел за тобой как в бой, на вершине стоял хмельной, – Значит, как на себя самого, положись на него!" И тут же его перебил голос Сергея, более громкий и чуть заплетающийся, но полный неподдельной искренности: "Вот! Вот именно! Вот я так на Натали могу во всем положиться! Сильная! Волевая! И настойчивая она у меня... настоящий камень!" Его слова, такие неожиданные и редкие (ведь похвалой он никогда не разбрасывался), упали на мою душу как живительный бальзам. Теплая волна благодарности и нежности смыла остатки тревоги  от прогулки. Оба мужчины сидели за столом, явно изрядно подогретые алкоголем, лица раскрасневшиеся, глаза блестели.

И тут Сергея словно прорвало. Поднявшись немного неуверенно, он начал говорить, и его речь, обычно сдержанная и точная, превратилась в настоящий хвалебный реферат, обращенный ко мне, но адресованный явно Егору."Представляешь, Егорушка, – голос его звучал громко и с непривычной патетикой, – какое сокровище мне выпало! Натали! Это же... это же образец! Сила духа – железная! Когда все рухнуло, она одна не растерялась! Находчивость? Да она из ничего все организовала! Красота? Ты посмотри! А ум? О, этот острый, практичный ум! И сердце – золотое, бездонное! Она – мой якорь в этом безумном новом мире! Моя опора, мой свет!" Он жестикулировал, явно приукрашивая и преумножая мои достоинства, даже хвастаясь перед сыном, словно я была его самой ценной и неожиданной находкой в XXI веке.

Я стояла в дверях, смущенная и тронутая одновременно. Такие откровенные, пьяные дифирамбы были для Сергея совершенно нехарактерны.

Егор, выслушав весь этот поток с отеческой гордостью и легкой усмешкой, вдруг задал вопрос. Не в утешение, а с прямой, чуть провокационной настойчивостью, глядя отцу в глаза:"Пап, а ты знаешь, чего хочет каждая женщина, и что ее делает по-настоящему счастливой?"

Сергей замер на мгновение, его пьяный энтузиазм немного схлынул. "Конечно знаю! – воскликнул он с прежней горячностью. – Я для моей Натали на все готов! Все сделаю!"

"А отчего же ты тогда не женишься на ней?" – Егор впился взглядом в отца. Вопрос повис в воздухе, резкий и неудобный, прорезая хмельную дымку.

Сергей приумолк. Он опустился на стул, его лицо вдруг осунулось, стало серьезным и потерянным. Он смотрел то в угол , то на свои руки. Потом, тяжело вздохнув, произнес с горечью, в которой звучало глубинное чувство несостоятельности:"Как я могу, сынок? Как я могу предлагать ей руку и сердце сейчас? Там, в двадцать девятом... Там я был профессор Сергей Львович Писаревский ! Уважаемый человек, обеспеченный, с именем, с положением! А здесь? Здесь я – никто. Призрак из прошлого. Без прошлого, без будущего. Без документов до сего дня. Мне даже... – его голос дрогнул от стыда, – мне даже приходится жить на ее пенсию. На ее крохи! Какой я муж? Какой я защитник и кормилец? Я – обуза!" Он сжал кулаки, не в силах поднять  глаза.

Егор не стал утешать. Он резко встал, его голос прозвучал не как сыновний, а как командирский, полный веры и требовательности:"Но у тебя же есть главное, пап! Твой неординарный ум! Твои знания! Твоя уникальность! Так используй их! Сидишь тут и ноешь про "никто"! Да ты можешь стать кем угодно здесь и сейчас! У тебя в голове – клад! Ты еще можешь успеть очень многое! Проснись!"

Слова сына, как удар хлыста, встряхнули Сергея. Он поднял голову, в его глазах, еще минуту назад полных отчаяния, вспыхнула знакомая Натали искра – искра мысли, азарта, идеи."А ведь ты прав, сынок! – воскликнул он уже по-другому, с растущим возбуждением. – Право же, прав! Появилась у меня одна мысль... старая, из двадцать девятого... Да! И я вполне могу ее обнародовать сейчас! Доработать! Используя все, что узнал здесь! Это же... это же шанс!" Он уже почти кричал, вскакивая со стула, его лицо светилось внезапно обретенной целью. Алкогольное уныние сменилось интеллектуальным подъемом.

Я громко хлопнула дверью, возвещая о своем возвращении. Мужчины замолчали.

 "Егор, – сказала я твердо, видя его тоже не совсем трезвое состояние, – оставайся ночевать. Домой в таком виде – никуда". Он кивнул, слишком уставший от эмоций, чтобы спорить.

На следующее утро Сергей пришел в себя поздно, с тяжелой головой, но в его глазах горел не похмельный туман, а огонек вдохновения. За завтраком он сказал с деловой собранностью, которая контрастировала со вчерашним вечером:"Натали, Егор вчера... он дал мне пинок, который был необходим. Напомнил, кто я есть на самом деле. Идея той работы, о которой я задумывался еще в 1929-м... Сейчас для нее идеальное время. Колоссальный объем новой информации доступен! Я должен взяться за нее немедленно."

И он исчез в нашем маленьком "кабинете". Послышался мерный стук клавиатуры – он яростно осваивал текстовый редактор, ругаясь на "капризы машинки", но с упорством неофита. Он скрывался там часами, дни напролет, погруженный в мир формул, теорий и данных из интернета. Творил свой научный труд с фанатичной сосредоточенностью человека, нашедшего не только цель, но и способ вернуть себе достоинство. Мне приходилось буквально отрывать его от экрана: "Сергей Львович, суп остывает!" После ужина я была непреклонна: "Гулять! Проветрим мозги!" – и вытаскивала его на обязательную вечернюю прогулку.

К осени титанический труд был завершен. Сергей, преодолев сомнения, опубликовал его в серьезном научном журнале онлайн. Я не понимала тонкостей, но была поражена шквалом положительных откликов от маститых ученых. Апофеозом стали три заманчивых предложения о работе от ведущих институтов...

Год спустя...

Прошел год с тех пор, как Натали и профессор Сергей начали свою новую жизнь в нашем времени. Сергей, благодаря своим уникальным знаниям и интеллекту, сумел зарекомендовать себя и получил предложение занять солидную должность в престижной научно-исследовательской организации. Натали же, пока осваивалась в современном мире и поддерживала их общий быт, решила побыть домохозяйкой, создавая уютное гнездышко в их небольшой, но милой квартире.

Как-то раз Сергей вернулся домой явно не в духе. Дверь захлопнулась чуть громче обычного, его шаги по прихожей были резкими. Он сбросил портфель на стул и, не снимая пальто, прошел в гостиную, где Натали читала книгу. На его обычно спокойном лице читалось явное раздражение, брови были сведены, губы плотно сжаты. Было видно, что его что-то сильно вывело из себя.

"Что случилось, дорогой?" – спросила Натали, откладывая книгу и с тревогой глядя на него. Она встала, чтобы помочь ему снять пальто.

Сергей резко махнул рукой, отказываясь от помощи, и ответил с непривычной злостью в голосе: "Я не понимаю... Как родители могут быть настолько безалаберны! Представляешь: я шел с работы в хорошем настроении, машинально разглядывал прохожих. Вдруг мой взгляд упал на милейшую девочку, лет трех, не больше. Ее за ручку крепко держал молодой мужчина, видимо, отец. А по другую сторону шла молодая женщина, должно быть, мать. Идиллическая картинка, правда?" – его голос сорвался на сарказм. – "Когда я поравнялся с ними, я какое-то время шел позади. И то, что я услышал... Натали, это повергло меня в ужас! Они не ругались, нет. Мужчина что-то живо рассказывал женщине, но его речь... Каждая вторая фраза была пересыпана матом! Самыми грубыми, похабными словами! И это все – при этой малышке! Она же сейчас в таком возрасте, когда все впитывает, как губка! Она будет повторять услышанное, и для нее эти мерзкие слова станут обыденностью, нормой! Разве можно так калечить детскую душу и речь с пеленок?"

Он тяжело вздохнул, наконец снял пальто и бросил его на спинку кресла. "У нас на работе, – продолжил он, чуть успокоившись, но с оттенком брезгливости, – мужчины тоже иногда позволяют себе... засорять лексикон. Но крайне редко и, в основном, эти перлы доносятся только из курилки. Я, как ты знаешь, туда не хожу принципиально, но даже когда мимо проходишь и слышишь этот гогот над какими-то похабными анекдотами... Режет слух. Просто режет."

"Вот, кстати, о работе, – Сергей провел рукой по лицу, словно стирая усталость. – Я в свою группу недавно взял новенького, Никиту. И знаешь, по какой главной причине? Он не курит. Да-да, – увидев удивленный взгляд Натали, он кивнул. – Его деловые качества, потенциал – это, конечно, важно, и проявится со временем. Сейчас он у меня на испытательном сроке, и я вижу, как он старается, схватывает на лету. Дисциплинированный парень. Возможно, я даже не стану его увольнять, если он продолжит в том же духе." В его голосе прозвучала редкая для него в рабочей оценке теплота.

"Но вот что меня по-настоящему шокировало изначально и до сих пор вызывает внутренний протест, – голос Сергея вновь стал жестче, – так это то, что курилкой активно пользуются и женщины. Коллеги! Вполне образованные, интеллигентные на вид! По началу я был не просто удивлен – я был глубоко шокирован. Видеть женщину с сигаретой... Для меня это все равно что увидеть ее в рваной одежде на панели. В наше время... в моем времени, это было просто немыслимо для порядочной дамы. Сейчас, – он махнул рукой с видом покорности судьбе, – я, конечно, понемногу привыкаю к этим... метаморфозам нравов. Но принять – не могу. Никогда."

Он подошел к Натали, взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза с неподдельной нежностью и благодарностью. "Как же хорошо, что ты, моя Натали, не подвержена этим пагубным привычкам нового века. Ты не куришь, в твоей чистой речи никогда не звучит мат, да и алкоголь тебя, кажется, совсем не интересует. Как тебе удалось, живя в этой... этой цивилизации, сохранить себя такой? Не впитать всю эту грязь?"

"Все для тебя, дорогой!" – Натали лукаво улыбнулась, поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – "Я просто чувствовала, что тебе это не может понравиться, вот и не впитывала." Она рассмеялась, видя его скептический взгляд.

"А если серьезно, Серж..." – ее выражение лица стало задумчивым, мягким. – "Когда я училась в институте, моей самой близкой подругой была девушка, которой все это – и курение, и мат, и пьяные посиделки – было абсолютно чуждо. Она выросла в настоящей интеллигентной семье: мать – учительница литературы, отец – директор школы . У них дома царила особая атмосфера уважения, чистоты речи, любви к книгам и знаниям. Мы с ней проводили массу времени вместе – готовились к семинарам, ходили в библиотеку, обсуждали прочитанное. Даже на студенческие вечеринки и танцы почти не ходили, считая, что там собирается... ну, не наш круг, скажем так." Натали слегка смутилась, вспоминая свою юношескую категоричность.

"Но вот каждое лето, – продолжила она, оживляясь, – к своей  бабке  приезжала погостить ее внучка из Москвы, Маринка. Мы с ней быстро сдружились. Она была удивительно эрудированной девчонкой, хоть и на год младше меня. Одно лето она страстно влюбилась в парня, Пашку, который жил на соседней улице. А он, как на грех, был завсегдатаем танцев в городском парке культуры. Вот Маринка и принялась таскать меня туда за компанию каждые выходные – в надежде "случайно" встретить его и пройтись вместе по дороге домой, ведь путь у нас был общий." Натали закатила глаза, вспоминая эти походы. "Но Пашка, увы, обращал на нее мало внимания. Она была лет на пять младше его, хоть и выглядела довольно взрослой и старалась держаться независимо. А я... я просто сидела на скамеечке, наблюдала за этой суетой, слушала громкую музыку и думала о том, как же все-таки хорошо и спокойно в нашей с подругой институтской "камере хранения знаний". Или дома, с книгой." Она обняла Сергея. "Так что, видишь, мой "иммунитет" – это смесь хорошего воспитания, правильного окружения и, возможно, просто врожденной брезгливости к пошлости. И я очень рада, что тебе это нравится."

Лукавая улыбка тронула губы Натали, когда она подняла глаза на Сергея. "Сергей, ты, конечно, не помнишь этого... А жаль. Это было во время моего самого первого посещения вас, когда Алина только пригласила меня пожить в вашем доме. Я чувствовала себя таким чужым, неуместным существом. И больше всего на свете я побаивалась, что ты вот-вот выгонишь меня — решительную, резкую и такую непохожую на твой упорядоченный мир.

Я старалась изо всех сил: ходила на цыпочках, молчала за столом, пыталась угадать, что может тебе угодить. Но однажды ты подошел ко мне, и сделал замечание по поводу моего лексикона при разговоре с Лизонькой . Сказал, что ребенку не стоит слышать такие вольности, и с насмешливой серьезностью посоветовал прийти на твою лекцию в университет — «поучиться правильно разговаривать».

Для меня это не было шуткой. Это был приказ. План операции. Шанс исправиться. Не смея спросить, как пройти, я в тот же день обошла главный корпус и проникла внутрь через полуоткрытое окно в подсобке . Я пробралась в аудиторию и села в самом конце, стараясь слиться со стеной.

Ты парил у доски, совершенно другой — уверенный, собранный, остроумный. И я слушала, раскрыв рот, думая: «Вот он, язык, на котором с ним нужно говорить». Ты заметил меня не сразу. Но дома опять оговорил меня.

В то время что бы я ни сделала — все выводило тебя из себя. Каждый мой поступок лишь приближал меня к заветной черте изгнания. И тем сильнее, отчаяннее я хотела понравиться тебе. Эта лекция, этот позор — все это было частью моего странного курса по завоеванию твоего расположения. Так что, видишь, ты и сам приложил к этому руку. Ты дал мне цель. И я ее достигла, хоть и окольными путями."
Сергей крепко обнял ее в ответ, и раздражение от уличной сцены начало потихоньку таять в тепле их дома и спокойной чистоте любимого человека.


Осень вовсю вступила в свои права, раскрасив все своей желтизной. И я встретив Сергея после работы, намеревалась прогуляться в парке. Но  заметила , что его настроение было далеко от благодушного, поэтому не стала предлагать подобное. Печать недовольства отражалась на его лице. Я не стала лезть к нему с вопросами - захочет, сам расскажет, что случилось. Где-то пол дороги он молчал, потом оттаяв стал рассказывать:" Меня раздражают все эти планерки, совещания, заседания. Не дают работать. Только сосредоточишься на важном, как Сергей Львович ждут только вас". А сегодня из-за очередного совещания, где, в общем-то я и не нужен был, я потерял важную мысль. Мне кажется, что я записал ее в тексте в компьютере , но когда вернулся — не нашел. И самое обидное, что я напрочь забыл, что это была за мысль. "  Я посоветовала не отчаиваться:" Можешь и вспомнить и даже неожиданно. Можно будет на видном месте повесить стихи В. Маяковского "Прозаседавшиеся" , как раз в тему будут.  А ты не хочешь работать на дому? Так уж точно тебя никто не сможет отвлекать. "  Сергей удивился: "Разве так можно?"  " В принципе, да, но это все на усмотрение администрации. Попробуй завтра поговорить. "

Сергею Львовичу пошли навстречу, разрешив работать на дому. На полученную зарплату обновили компьютер , купили необходимые технические устройства. И  Сережа стал работать дома. А уж я то как была довольна! Возобновились  вечерние прогулки,  несмотря на холодные погоды.

Никита продолжал работать с Сергеем, чаще исполняя роль курьера. Однажды, уже к вечеру Никита пришел в сопровождении мужчины, лет 30. Но Сергея в это время не было дома. О чем я и сказала Никите. Тогда тот мужчина, представившейся Костиком, стал набиваться подождать профессора у него в кабинете. Меня это как-то насторожило, да и Костик этот мне не понравился, скользкий какой-то— глазки маленькие так и бегают. Я вежливо, но язвительно ответила, что у нас не зал ожидания. Тот захотел оставить портфель, что был при нем. Я опять ответила отказом:" И не камера хранения". Костик не унимался:" Неужели даже кофе не предложите, мы продрогли от такого холода". Я,  мило улыбаясь,  стояла на своем:"Не предложу. Через дорогу есть кафе, где вы  можете согреться и договариваться  заранее о визите не надо. " И ушла, нарочито громко хлопнув дверью, потом же тихонько приоткрыла ее и прислушалась, к разговору этих ребят. "Ну и стерва же у  профессора жена! "— говорил Костик. Ему Никита отвечал:" Может она что-то заподозрила? "  " Да что она могла заподозрить, я даже к его компьютеру не подходил и ничего не переписывал. Жаль, что сегодня не получилось. Придется еще что-нибудь придумать и придти, когда профессора не будет дома . "
Я удовлетворенно подумала, что правильно сделала, не впустив чужаков к компьютеру Сергея.

Как посидели за рюмкой чая с новым приятелем?» — поинтересовалась я у возвратившегося Сергея, снимающего пальто в прихожей.
«Да он не совсем новый, — пояснил Сергей, подходя и целуя меня в лоб. — Я же тебе говорил, что Петр работает в соседнем отделе? Так вот, какое известие он рассказал...» Сергей понизил голос, его лицо стало серьезным. «Оказывается, мой сотрудник Никита был уволен с прежнего места работы со скандалом. Что-то серьезное он там натворил — Петр говорил о финансовых махинациях или подлоге данных, точно не вдавался в детали, но суть ясна. Надо быть с ним повнимательнее. А вообще-то... очень бы хотелось быть уверенным в своем подопечном. Неприятный осадок.»

Я взяла его руку. «А ты знаешь, он сегодня приходил к тебе. Днем. И не один. Некто Костик был с ним, — и я подробно рассказала о визите Никиты и его угрюмого спутника, о их настойчивой просьбе зайти в кабинет Сергея, о моем отказе и их недовольном уходе. — Они что-то хотели , Сереж. Очень настойчиво.»
Сергей замер, его глаза сузились, а потом озарились пониманием. «Ну, теперь все понятно... Пазл сложился!» — воскликнул он, проводя рукой по волосам. «Помнишь, я тебе рассказывал, как у меня из рабочего компьютера пропала ключевая выдержка из статьи, когда я был на том длинном совещании? Я тогда очень засомневался — не могла она сама вдруг исчезнуть. Возникли стойкие подозрения, что кто-то... помог. И я на всякий случай сделал кое-что.» Он хитро улыбнулся. «Я создал дубликат той самой статьи. Но с одной маленькой, умышленной неточностью: подправил ключевую формулу. Эта "опечатка" полностью уничтожает правильность всей моей идеи, делает выводы неверными. Своеобразная интеллектуальная мина-ловушка. А оригинал... оригинал я запаролил и запрятал в скрытую папку, чтобы не бросался в глаза. Похоже, Никита или этот самый Костик наткнулись именно на поддельный файл с браком и, не в силах распознать подвох, решили скопировать его заново, когда обнаружили, что тот "поврежден" или недоступен. Поэтому они и приперлись сюда!» Сергей обнял меня. «Какая же ты молодец, Натали, что не допустила их к компьютеру! Гений! Надо будет и домашний комп основательно запаролить, на всякий пожарный.»
Он задумался, глядя куда-то в пространство. «Помнишь, мы с тобой смотрели тот детектив... эх, как он назывался... где один сотрудник украл у коллеги исследование и выдал за свое? Вот этот эпизод тогда меня и насторожил, посеял зерно сомнения, что кто-то может подыскивать момент, чтобы прикарманить мои идеи. Вот я и принял превентивные меры.»

«Какой же ты у меня бдительный!» — восхищенно прошептала я, прижимаясь к нему. Не зря говорят: доверяй, но проверяй. Умничка ты моя.» Мои губы коснулись его щеки, затем уголка губ.
Сергей ответил на поцелуй, его руки скользнули по моей спине, притягивая ближе. «Да, я такой!» — шутливо подхватил он, но в его глазах уже играли совсем не шутливые искорки. Одним легким движением он подхватил меня на руки. «А теперь, мой гений безопасности, пора отвлечься »

Он понес меня в спальню. Приглушенный свет ночника окутывал комнату мягкими тенями. Сергей бережно опустил меня на край кровати. Его руки, еще пахнувшие вечерней прохладой, нежно коснулись моих щек.
«Наташ...» — его шепот был теплым, как бархат. Он наклонился, и его губы коснулись моих – сначала осторожно, вопросительно, затем все глубже, увереннее. Это был поцелуй, в котором смешались благодарность, облегчение и накопившееся за день напряжение.
Мои пальцы запутались в его волосах, отвечая на его ласку. Его руки скользнули по моей спине, притягивая ближе, стирая любое расстояние между нами. Мы погрузились в тишину комнаты, нарушаемую лишь нашим прерывистым дыханием и шелестом одежды. Каждое прикосновение его пальцев к открытой коже шеи, к запястью, казалось, зажигало крошечные искорки под кожей.
Он медленно, словно боясь спугнуть момент, расстегнул верхнюю пуговицу моей блузки, его губы последовали за движением рук, оставляя легкие, горячие поцелуи на обнажившейся ключице. Я чувствовала, как бьется его сердце – учащенно и сильно, в унисон с моим. В этом приглушенном свете, в тишине нашей спальни, мир сузился до точки – до его взгляда, полного нежности и обещания, до тепла его тела, до шепота, которым он называл мое имя.
«Только мы...» — прошептал он, его дыхание смешалось с моим. Все тревоги дня, все подозрения растворились в этом тепле и близости. Его руки, крепкие и надежные, обнимали меня, создавая ощущение полной защищенности и желанности. Никаких слов больше не было нужно. Было только это – нарастающее волнение, тихий шепот кожи о кожу, и глубокое, безмолвное понимание, что мы принадлежим друг другу здесь и сейчас, в этом укромном уголке доверия и страсти. Он погасил свет, и комната погрузилась в полную темноту, где единственным проводником стали прикосновения, поцелуи и шепот ночи.

Позже, когда сердцебиение успокоилось, а дыхание выровнялось, мы лежали, прижавшись друг к другу, слушая тишину. Его рука нежно гладила мою спину сквозь тонкую ткань. Никакие кражи идей, никакие Никиты не существовали в этом маленьком убежище тепла. Были только мы, и обещание рассвета, и тайны, которые мы хранили друг для друга. В тишине прозвучали его тихие слова: "Спасибо, что ты есть. Доверяй мне, Натали, как я доверяю тебе". И я знала – это было главное.

Сгустились сумерки, а вскоре и непроглядная ноябрьская тьма окутала город. Заморосил холодный, назойливый дождь, превращающий тротуары в темные зеркала, а Сергея все не было. Еще с утра он ушел на работу, чтобы отдать свой законченный, выстраданный труд. Натали сидела у окна, следя, как капли стекают по стеклу, и тревога медленно, но верно сжимала ей сердце. Он никогда не задерживался так поздно. Мысли путались: позвонить – не позвонить? Не хотелось понапрасну отвлекать профессора, вдруг он погружен в важные дела? Еще целый час она металась в нерешительности, прислушиваясь к каждому шороху за дверью, но нарастающее беспокойство взяло верх. Рука сама потянулась к телефону, пальцы дрожали, набирая знакомый номер.

По первому же звуку его голоса – сдавленного, лишенного обычной энергии – она поняла: что-то случилось. Но слова были нарочито обыденными, будто выученными: "Скоро приду домой". Он вернулся – и вместе с ним в квартиру ворвалась струя холодного, влажного воздуха, но вместе с тем и какое-то подобие спокойствия для Натали. Однако лицо Сергея было мрачным, замкнутым, и дело было явно не в том, что он промок под дождем до нитки. Натали осторожно, ласково спросила, не хочет ли он принять горячую ванну, согреться и, может быть, растворить в воде это тягостное настроение. Сергей безропотно кивнул.
Пока он отмокал в ванной, пытаясь смыть с себя не столько грязь улиц, сколько горечь дня, Натали торопливо накрывала на стол. Надо же отметить завершение его титанической научной работы! Она достала лучшее, что было дома, зажгла свечу. Но тревожная мысль не отпускала: что-то пошло не так, раз профессор вернулся с таким лицом. За ужином она старалась изо всех сил – мило щебетала, рассказывала новости, пыталась расшевелить его шуткой. Но тщетно. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, сквозь стены квартиры. Терпение Натали лопнуло. Отодвинув тарелку, она резко, почти властно потребовала:– Давай рассказывай, что произошло! Неужели руководству не понравилась твоя работа? Зря старался?
Сергей горько вздохнул, словно этот вздох копился в нем весь вечер.– Нет, работа понравилась. Все одобрили. Тут... другое. Геннадий Валентинович был доволен окончанием моей работы. Очень. Даже предложил сразу следующую тему для разработки. Стал поздравлять и с завершением, и с предстоящей за это солидной премией. – Он замолчал, его пальцы сжали край стола. – А потом... потом, как само собой разумеющееся, предложил составить список сотрудников, кого я буду рекомендовать на эту премию и, соответственно, включу в состав... якобы разработчиков.

Натали замерла, не веря своим ушам.– Я, конечно, опешил, – продолжал Сергей, и в его голосе зазвучали сдавленные нотки ярости. – "Кого включать? – спрашиваю. – Ведь я один занимался разработкой, день и ночь!" Вот тут-то он мне и начал "вправлять мозги". Мол, раз я работаю в организации, то автоматически многие ее работники приложили свой труд к моему успеху. "Коллективный труд!". Даже уборщицу Мариванну вспомнил, которая "создавала чистоту для вдохновения"! Я просто рассвирепел, Наташ. Увидел в этом чистую воды несправедливость, циничное деление недобытого медведя! В сердцах предложил Валентиновичу самому составить этот благодарственный список, раз ему виднее, кто там "приложился". На том и порешили. А я... пошел мокнуть под этим дождем. Лучше холодная вода, чем такое лицемерие.

Натали молчала, обдумывая услышанное. Потом осторожно взяла его руку.– Мне, конечно, нелегко понять всей тонкости твоих профессиональных размышлений и всех неписаных законов, заведенных в твоей организации, – начала она мягко. – Но в этом принудительном делении... чувствуется какой-то шариковский подход – "взять все да и поделить!" Однако, – она посмотрела ему прямо в глаза, – ты же сам пользуешься благами цивилизации, не принимая прямого участия в их создании? Вот и приходится платить "налоги", только не государству, а системе. Это как... скрытый коллективный сбор. Так заведено. И это вынуждает принимать правила игры. Или... – она вздохнула, – или надо искать другую страну, другую систему, с иными условиями. Но это так сложно...

Сергей опустил голову, его взгляд стал задумчивым и печальным.– Я... я думал, что этой премии хватит на расширение нашей квартирки, – произнес он тихо, с какой-то детской уязвимостью в голосе. – Мечтал, чтобы у тебя наконец появилась своя комната, свое личное пространство, уголок. Где ты могла бы рисовать, где не мешали бы мои бумаги... Но теперь, – он махнул рукой, – этой мечте, похоже, не суждено сбыться. Премия "растворится" в коллективе.

Натали быстро встала, обняла его сзади, прижавшись щекой к его мокрым от дождя (или от чего-то еще?) волосам.– Но это же не последний твой труд, Сереж! – воскликнула она с искренней верой в голосе. – Уверена, что ты еще не раз удивишь всех своими идеями! Еще не вечер для наших планов. А эту премию... – она сделала паузу, и в ее глазах блеснула авантюрная искорка, – эту премию я предлагаю потратить на новогодний туризм! Съездим куда-нибудь волшебное! Сбросим этот ноябрьский мрак и декабрьскую стужу. Может, даже махнем на море? Встретим Новый год под пальмами!

И словно туча развеялась. Тяжесть с плеч Сергея спала, его лицо постепенно просветлело. Уголки губ дрогнули в намеке на улыбку.– На море?.. – переспросил он, и в его глазах впервые за этот долгий вечер появился живой интерес. – Это... это идея.

И вот уже дождь за окном стучал не так тоскливо. Они придвинулись друг к другу, забыв о недоеденном ужине, и начали листать путеводители и сайты в поисках места, где их новогодняя сказка могла бы стать реальностью.

Уже середина декабря, а первый снег только решил украсить Москву. Натали смотрела в окно, любуясь белыми хлопьями. Вдруг в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? Соседка что ли? Вроде никого не жду», — терялась в догадках Натали. Большущий букет из разнообразных цветов закрывал лицо позвонившего. Оказалось, Сергей. «Видишь, руки заняты», — оправдался он.«Какая прелесть!» — обрадовалась Натали. «И в связи с чем?»«Есть повод», — загадочно произнес он, стряхивая налипший снег. Пройдя в комнату, он вывалил на стол кучу купюр. «Сегодня выплатили, я и не ожидал, что будет так много. Гуляем сегодня! И вот это вино продегустируем, Валентиныч сказал, что оно стоящее». В его глазах светилась гордость – наконец-то он не просто «гость из прошлого», живущий на ее пенсию, а человек, вставший на ноги, получивший признание и достойную оплату за свои научные труды.

Натали стала готовить закуски, приговаривая, что здесь не только на поездку хватит, но еще и останется. «Надо будет подумать, на что истратить». Осушив первую рюмку, Сергей вдруг протянул ей маленькую красную коробочку и, театрально встав на одно колено, проговорил: «Натали, я очень люблю тебя и очень хочу, чтобы ты стала моей законной женой!»Натали, принимая колечко с бриллиантом, попыталась отшутиться: «Дорогой, я тоже тебя очень люблю, и мой стаж этой влюбленности намного больше твоего. Я и так твоя жена, чего ты еще хочешь?» Ее сердце сжалось от неловкости. Как объяснить, что формально она давно принадлежит другому?«Я хочу, чтобы было все по-взрослому, с печатью в паспорте!» — настаивал Сергей, все еще стоя на колене, его взгляд был полон надежды и решимости, которую он копил все эти месяцы, обретая финансовую независимость. «Свадьбу не обязательно закатывать, так отметим в узком кругу. Я уже и Егора пригласил». Он заметил, как опечалилось лицо Натали, и воспринял это как ее нежелание устраивать торжество: «Но если ты совсем не хочешь никого приглашать, отметим вдвоем».

Натали молча встала из-за стола и, скрывшись в спальне, вернулась, держа в руках свой паспорт. «Я... я официально замужем», — растерянно произнесла она, открывая нужную страницу и протягивая документ.Сергей с недоумением взял паспорт. Дрожащие пальцы скользнули по странице, нащупывая знакомую графу. И вот она – печать ЗАГСа. Дата. Он уставился на нее, лицо его начало медленно меняться, будто под ним шевелилась лава. Недоумение сменилось ледяной ясностью, а затем – темной, клокочущей яростью. «Как... как это так?» — голос его был хриплым, чужим. Он поднял на Натали взгляд, полный немого ужаса и обманутого доверия. «И... давно?» — выдавил он, сжимая обложку паспорта так, что костяшки пальцев побелели.«Там отмечена дата... Больше двадцати лет», — тихо ответила Натали, уже видя, как яростью наливаются его глаза, как напрягаются скулы. *Двадцать лет в ее времени, в ее реальности. Для него же – лишь три года с момента их встречи в 1929, да этот почти год совместной жизни здесь, в 2004-м.*«ДВАДЦАТЬ ЛЕТ?!» — грохнул он, вскакивая так, что стул с грохотом опрокинулся назад. Он швырнул паспорт на стол, рядом с деньгами и недопитым вином. «Значит, ты ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ была замужем?! И МОЛЧАЛА?!» Его крик сотрясал стены. «Когда мы встретились там, в двадцать девятом... Когда ты привезла меня сюда... Когда мы жили здесь, в этой квартире, последний год... Я был для тебя чем? ТАЙНЫМ ЛЮБОВНИКОМ? ПРИЖИВАЛОМ ПРИ ЖИВОМ-ТО МУЖЕ?!» Он шагнул к ней, его дыхание было тяжелым, горячим. «Всё встало на свои места! Почему ты никогда не пускала меня в свою прошлую жизнь? Почему не знакомила с друзьями? Почему я жил здесь как тень, на твои деньги, и думал, что это из-за моего положения, из-за того, что я "гость", что я еще не встал на ноги?! А оказывается, ты просто БОЯЛАСЬ, что кто-то узнает о твоей ДВОЙНОЙ ЖИЗНИ?!»Натали попыталась вставить слово, протянула руку: «Сережа, послушай, это не так... тогда, двадцать лет назад... это был формальный брак, он давно мертв... Я боялась тебе сказать, когда ты только появился здесь, ты был так уязвим... А потом...»«ФОРМАЛЬНЫЙ?!» — перебил он с язвительным, бешеным хохотом. «С печатью в паспорте?! И ты двадцать лет – ДВАДЦАТЬ ЛЕТ, Натали! – хранила этот "формальный" секрет?! А вчера? Позавчера? Когда мы обсуждали будущее? Ты лгала мне в глаза! Каждый день лгала!» Он схватил со стола паспорт, тряся им перед ее лицом. «Ты сознательно скрывала это! Всё время, что мы ВМЕСТЕ! И сегодня... СЕГОДНЯ!» Он ткнул пальцем в коробочку с кольцом. «Сегодня я, дурак, встал на колено! Думал, наконец-то могу предложить тебе что-то достойное, не быть обузой! Предлагал руку и сердце! А ты... ты смотрела на это со своим грязным, двадцатилетним секретом! Тебе СМЕШНО было? УДОВОЛЬСТВИЕ получала, глядя, как я стараюсь "заслужить" тебя?»«Нет! Сережа, я люблю тебя! Я просто не знала, как сказать... Боялась, что ты не поймешь, что уйдешь...» — голос Натали дрожал, по щекам текли слезы.«БОЯЛАСЬ?! Боялась признаться МНЕ? Человеку, который РЯДОМ? Которому ты клялась в любви?» — его лицо исказила гримаса боли и ненависти. «Нет, Натали. Ты не боялась. Ты УДОБНО устроилась в своей лжи! Ты считала меня НЕДОСТОЙНЫМ правды! Все эти месяцы, пока я ютился здесь, питался твоей пенсией, пытался адаптироваться в этом сумасшедшем времени... Я чувствовал себя должником! А ты... ты знала, что у тебя есть законный муж! Может, он еще объявится? А? Или он давно в могиле, а ты просто забыла оформить бумажки?» Он метался по комнате, сметая рукой со стола салфетки. «Твоя осторожность... Твои "нельзя, Сергей, там могут узнать"... Да это не из-за моего прошлого! Это ты свою шкуру берегла!»«Прекрати! Это чудовищно!» — крикнула Натали, тоже вставая. Ее страх начал сменяться гневом от его несправедливых, жестоких обвинений.Но Сергея было не остановить. «Чудовищно? ЧУДОВИЩНО – это твоя ложь! Ты украла у нас НОРМАЛЬНЫЙ СТАРТ! Ты превратила нашу любовь в грязную тайну! Я доверял тебе! Слепо! А ты... ты построила наш союз на песке лжи!» Он задыхался от ярости, не находя слов. «Всё! Всё твое поведение, все твои страхи – теперь понятно! Гора лжи!»Натали смотрела на него, на его перекошенное злобой лицо, на его кулаки, сжатые до хруста. В глазах стояли слезы обиды и бессилия. Ей вдруг страшно надоело оправдываться перед этим взбесившимся человеком, который не желал слушать и понимать глубину ее одиночества до него и сложность ее ситуации. Она резко отвернулась.«Надоело», — прошептала она сквозь зубы, но так, что он услышал. «Надоело, что ты орешь на меня, как на последнюю тварь, не желая вникнуть». Она направилась к прихожей, стала быстро натягивать пальто, шарф.«Куда?!» — рявкнул Сергей.«Пройтись. Остыть!  Надеюсь, ты не станешь запивать "это горе " алкоголем!» — бросила она ему уже из прихожей, не глядя, и резко хлопнула дверью.

Идти было некуда. Побрела просто так, лишь бы идти. Оказавшись в метро , Натали подумала , как бы Сергей после случившегося не бросил ее . Неприятный холод сковал тело от этой мысли.  "А куда он пойдет? — сама с собой рассуждала Натали, — ему и идти-то некуда." И вдруг ужасная мысль пронзила сознание. " Надо проверить, " — и понеслась к порталу. И о, ужас — портал был открыт." Как же так?  Зачем? Почему?"— фантазии страшнее одна другой заполонили ее сознание. " Неужели он вернется туда , в 1929 ? " Надо не допустить этого и бесстрашно шагнула в портал. Местных денег опять не было , и она почти бегом бежала к его дому. Свет горел во всех окнах. Нисколько не колеблясь и даже забыв посмотреть, как она сейчас выглядит, на какой возраст, Натали позвонила в дверь.

Дверь открыл профессор. Постаревший и поседевший.  Но Натали с отчаяния решила, что это ее любимый Сережа, и он опередил ее оказавшись здесь. Натали сквозь слезы запричитала : "Сереженька, милый , ты должен, ты обязан простить меня! Ты же понимаешь, что я не со зла..." Тут Натали заметила ошалевший взгляд профессора, устремленный на нее с недоумением. И к тому же из комнаты донеслось:"Сережа, кто там? "  " Да сумасшедшая какая-то. Похоже, обозналась, " — объяснил профессор. Натали  резко остановилась:" Может и обозналась... ", и опрометью выбежала из здания.  "Скорее домой, сама себя накрутила, а он дома, ждет ее,— объясняла она самой себе, — Вот только чей это был женский голос? Это точно не Алина. Кто же тогда? И похоже, она уже слышала этот тембр, но никак не могла представить хозяйку этого голоса."
Оказавшись около их дома, она остановилась перевести дух. Тут зазвонил телефон. Надо же сколько звонков было от него, пока телефон был заблокирован из-за другой эпохи. Натали сняла трубку, и уставший голос Сергея  произнес:"Ну, наконец-то. Возвращайся! " У Натали отлегло от сердца: " Он здесь, он дома. Да-да,  я уже в подъезде, поднимаюсь. "
Оба измученные заключили в объятия друг друга. «Только пообещай мне, что ты безотлагательно займешься разводом», — потребовал Сергей, его голос был глухим, но без прежней ярости. В его глазах читалась усталость и горечь, но и остаток надежды.«Обязательно. Все как ты скажешь», — заверила Натали, прижимаясь к нему, чувствуя дрожь в его руках. «Если вино еще осталось – пойдем пить мировую».« Осталось. Я к нему не прикасался – ты же запретила», — снимая с Натали пальто, заверил ее Сергей. Тень обиды еще лежала на его лице, но ярость уступила место опустошению и усталости от ссоры.
В спальне, принимая ласки Сергея, Натали решила не говорить о своей выходке с порталом. Не надо ему знать, что портал опять работает. И не надо знать, какой холодный ужас охватил ее там, в прошлом, и какой женский голос она услышала... Эти тайны, как и ее старый брак, она оставила при себе. По крайней мере, на сейчас.

Примирение хоть и произошло, но эта ссора – первая их крупная ссора – оставила тягостный, неприятный осадок. Ночь прошла тревожно: оба ворочались без сна, просыпались среди темноты, отягощенные невысказанным. Натали проснулась раньше рассвета. Приготовление завтрака стало механическим ритуалом, за которым скрывалась лихорадочная работа мысли. Она твердо решила: сегодня же съездит в московскую квартиру за документами для развода. Мысль об этом вызывала не боль, а холодную, методичную решимость.

За завтраком Сергей, избегая смотреть ей прямо в глаза, поделился новостью: ему выделили отдельный кабинет для новой темы, теперь он будет работать в офисе. Натали приняла это известие с подчеркнутым спокойствием, почти безучастно. Затем, отломив кусочек хлеба, сообщила о поездке в московскую квартиру , добавив, что планирует переночевать там. Правда заключалась в другом: ей отчаянно требовалось побыть одной, в тишине, чтобы обдумать каждый шаг грядущего разрыва с мужем , взвесить последствия.

Утро встретило ее хмурой серостью. Первый, недолгий снег растаял, обнажив мокрую, грязную изнанку улиц. Натали, ловко перепрыгивая через черные лужи, словно пыталась обойти саму грязь жизни. Электричка, толчея метро – все сливалось в монотонный фон ее мрачных раздумий. И вдруг – краем глаза, в соседнем вагоне, мелькнуло что-то знакомое. Куртка Сергея! Сердце екнуло. Сергей?! Он что, следит за мной? Мысль казалась нелепой, параноидальной, но досада, горькая и едкая, тут же отравила и без того угрюмое настроение. Но зачем? Почему? Мог бы просто спросить! Неужели доверие исчезло так бесследно?

Она уже подходила к подъезду своего бывшего дома, а вдалеке, как назойливая тень, неотступно маячила его фигура. Натали резко зашла в подъезд. Код входной двери Сергей не знал – это было ее маленькое, сиюминутное преимущество. Прислонившись к холодному стеклу подъездного окна, она наблюдала, как он замер в нерешительности на тротуаре. Почти машинально, скрываясь , она достала телефон и сделала снимок. Фото – вещественное доказательство его слежки. Что он надеялся выследить? Мои секреты? Мои намерения?

В квартире царил хаос. Сын Николаша лихорадочно собирался в отъезд: вещи были разбросаны повсюду, рюкзак  зиял полураспакованными недрами. Оказалось, он едет на Бали. Пока один, чтобы освоиться, а потом к нему присоединится его  девушка. Натали, отодвигая на время собственные бури, вызвалась проводить его. "Было бы здорово, если бы ты прихватил с собой мою зимнюю куртку, – предложил Николаша, застегивая рюкзак. – Там жара, она  только место занимать будет". Натали кивнула, и тут же мысль кольнула ее: А ведь Сергею я еще ничего не говорила о сыне. Как-то не сложилось, не подворачивался момент. Значит, новая волна недовольства, подозрений? Пусть хоть телефон проверит! С почти вызовом она сделала несколько совместных фото с Николашей, тайно надеясь, что Сергей все еще где-то рядом и увидит ее с незнакомым молодым человеком. Но когда они садились в такси, тщательно оглядевшись, Сергея нигде не было видно.

Из аэропорта Натали решила вернуться домой. Ночевать в московской квартире, погруженной в послеотъездный хаос, не хотелось категорически. "Надо бы здесь сделать ремонт, – мелькнула у нее мысль . – Интересно, позволит ли Сергей потратить на это его зарплату?" Ведь юридически квартира принадлежала  мужу, а она с сыном лишь были в ней прописаны. Все сплелось в тугой, неразрешимый узел. И зачем ему вообще этот развод? – промелькнул вдруг неожиданный, усталый вопрос.

Вернувшись домой, Натали выждала пару часов, нарочито положив телефон на самое видное место на кухонном столе. Пусть проверяет, если хочет. Но вопросов о молодом человеке на фото не последовало. Эта тишина, это отсутствие вторжения в ее личное пространство неожиданно тронули ее. Сергей не копался в телефоне. Эта сдержанность, это уважение к границам невольно возвысили его в ее глазах, добавив каплю тепла в остывающие чувства. Решившись, Натали рассказала ему и о сыне, и о его отъезде на Бали. К ее удивлению, Сергей воспринял это спокойно, лишь сухо заметив: "Могла бы и раньше сказать о его существовании". Тогда, почувствовав некий моральный кредит, Натали высказала свое желание сделать ремонт в московской квартире, осторожно добавив: "...если ты, конечно, не против профинансировать это". Его ответ был почти мгновенным: "Конечно, бери сколько нужно. Может, мне помочь? Принять участие?" Но Натали резко, почти испуганно, отказалась: "Нет, нет, я сама справлюсь". Тему развода он не поднимал, и она тоже молчала. Мысль о бумагах, судах, дележе вызывала тошнотворную тяжесть. Неприятная процедура, – думала она, оттягивая неизбежное. Пусть хоть стены в Москве станут чище и светлее, пока их собственные жизни оставались такими запутанными и неясными.


Воодушевленная финансированием ремонта Натали бросила Сергею: «Надеюсь, ты справишься без меня?» На что услышала в ответ лишь легкое: «Конечно, не маленький же». Чмокнув его в щеку, она отправилась в московскую квартиру, оставив Сергея разбираться с бытом в одиночестве.
Говорят, что ремонт – это маленькое стихийное бедствие. Но Натали обожала это занятие: преображать пространство, наполнять его удобством, красотой, яркими красками и ощущением чистоты. С головой погрузившись в процесс, она первой же делом изучила горы объявлений о найме рабочих. Выбрала целых пять бригад – для страховки, чтобы потом отсеять лишних, – и в итоге остановилась на трех, специализирующихся на разных видах работ. Закупка материалов в ближайшем «Леруа Мерлен» стала отдельным квестом, особенно выбор обоев. Гладкие однотонные стены наводили на нее тоску. Она искала характер, цвет, фактуру. В этот раз ее пленили обои цвета мяты с редкими вкраплениями серебряных нитей и замысловатым абстрактным рисунком.
Старую мебель вынесли без сантиментов: что-то удалось продать через «Авито», что-то отправилось прямиком на свалку. Только книги вызвали сомнения. Раньше, в эпоху дефицита, они были сокровищем, макулатуру сдавали ради права купить новинку. Теперь же, когда любое издание доступно в электронном виде, зачем копить эти пылесборники? Несколько подходов в ближайшую библиотеку с тяжелыми сумками – и вопрос был решен.
Пару раз Натали звонила Сергею, чтобы узнать, как у него дела. Он отвечал сдержанно: «Все нормально, справляюсь». Звонок от него прозвучал лишь однажды, с коротким вопросом: «Когда возвращаешься?» «Не скоро, – отвечала она, – ремонт в самом разгаре». В голосе ее слышалось больше азарта, чем тоски. Когда рабочие закончили с кухней, Натали с воодушевлением заказала мебель, выбрав нежный бледно-розово-фиолетовый цвет. Обещали установить через неделю. А пока трапезничать приходилось в многочисленных окрестных кафе. Самым жестоким испытанием оказался сон – временное пристанище она устроила на балконе, застелив его старым матрасом.

Через неделю, поздно вечером, без предупреждения, в дверь постучали. Натали открыла и ахнула: на пороге стоял Сергей, с букетом цветов  и бутылкой дорогого вина. Неожиданно.
«Спасибо, конечно, милый, но… как-то неуместно сейчас, – растерянно улыбнулась она, окидывая взглядом царящий вокруг хаос. – Завтра рабочие будут полы настилать, но посмотри, как удачно натяжные потолки получились!» – радостно защебетала она, пытаясь перевести его внимание на плоды своих трудов.

Сергей молчал. Он стоял, впитывая вид разгромленной квартиры, запах краски и пыли, и только его глаза говорили о многом. Глубокие тени под ними выдавали усталость, а во взгляде читалась такая щемящая тоска, что Натали на мгновение сникла.
«Я соскучился, Наташ…» – выдохнул он наконец, и в его голосе прозвучала непривычная хрипотца и какая-то детская беззащитность. Он шагнул вперед, крепко обнял ее, прижав к себе так сильно, будто боялся, что она исчезнет. Его губы нашли ее щеку, затем лоб, как будто он проверял, реальна ли она. И только сейчас, в этом объятии, в знакомом тепле его «сильных и таких родных рук», Натали с неожиданной остротой осознала, как ей тоже всего этого не хватало. Как долги были эти дни в пыльном одиночестве.

«А где же ты спишь?» – спросил Сергей, оглядывая пустую, заваленную стройматериалами комнату. В его голосе звучала надежда на что-то большее.
Натали молча распахнула балконную дверь, указывая на импровизированное ложе.
«Но здесь же вдвоем не поместиться!» – вырвалось у Сергея, и в его интонации прозвучало не просто разочарование, а настоящая горечь. Его плечи слегка поникли. Он представлял себе этот вечер иначе – теплым, близким, уютным, а не на холодном балконе посреди строительного ада. Бутылка вина в его руке вдруг показалась ненужным, глупым атрибутом несбывшихся надежд.
«Да уж, не поместиться, – тихо согласилась Натали, видя его сникший вид. Она потянулась, чтобы погладить его по щеке. – Потерпи, дорогой. Пойдем лучше прогуляемся? Я хоть подышу морозным воздухом, а не этой вечной ремонтной пылью».
Сергей вздохнул тяжело, почти безнадежно. Его мечта о простом вечере вместе рухнула. Он мечтал о тишине и покое рядом с ней, а не о ночной прогулке. Но спорить не стал – в его глазах читалось покорное принятие. Разочарованный, но подчинившись, он молча вышел из квартиры, бережно придерживая теперь уже казавшиеся лишними цветы и вино.

Натали, оживленная его приездом и счастливая возможностью поделиться успехами, с воодушевлением рассказывала ему о всех перипетиях ремонта: о выборе бригад, о муках с обоями, о проданной мебели и новых планах. Сергей же шел рядом, в основном молча, лишь изредка кивая. Он слушал ее довольное щебетание, и в его сердце боролись радость от ее присутствия и горечь от этой непреодолимой стены – стены ремонта, стены ее увлеченности, которая оставляла так мало места для них двоих.
У метро, перед расставанием, он крепко взял ее за руки. «Наташ, обещай…» – голос его был тихим, но настойчивым, а взгляд – серьезным и чуть умоляющим. – «Как только появится хоть минутка, свободная минутка… заедешь? Хоть ненадолго. Домой».
Натали кивнула, легко пообещав: «Обещаю!». Она улыбнулась ему на прощанье. Сергей долго смотрел ей вслед, прежде чем повернуть к своей электричке, с букетом, который так и не подарил, и бутылкой, которую они не распили. Чувство ненужности и холодной пустоты в груди не отпускало.
Натали понимала, что Сергей разочарован . Но это не было местью с ее стороны.  Это  был горький, неосознанный вопль души, жаждущей, чтобы наконец ее боль была увиденной и прочувствованной тем, кто когда-то ее причинил. Сколько раз вновь и вновь возвращаясь туда , в 1929 из-за него, но не к нему, она чувствовала себя лишней и не нужной. Сейчас это была  не расчетливая месть, а бессознательное желание, чтобы он увидел и почувствовал ту горечь отчужденности, вторичности и неудобства, которую она испытывала годами. Она хотела , чтобы он понял: "Вот как это – быть тем, кто приезжает с любовью и тоской, а натыкается на стену чужих приоритетов и неготовности принять тебя по-настоящему. Вот как это – чувствовать себя лишним в мире другого человека, даже если тебя любят".
Про себя она же подумала:" Подожди, милый, я обязательно вернусь к тебе, но надо оформить развод. Думаю, это сейчас важнее невыпитой бутылки вина.

Электричка везла Натали в город детства. Там она прожила почти тридцать лет, прежде чем переехать в Москву, выйдя замуж. Еще до школы, побывав первый раз в столице у подруги матери, она влюбилась в этот город безоглядно. До сих пор жило в памяти то волшебное впечатление, когда она с родителями после метро ехала на троллейбусе по вечерней Москве, переливающейся мириадами огней. Казалось, сам воздух там был напоен энергией и возможностями.
Вот и сейчас, проезжая знакомые остановки — Гжель, Виноградово и другие — она вспоминала, сколько раз ей приходилось пользоваться этой самой электричкой. Сначала, когда ездила в институт на сессии, потом — за покупками: в их провинциальном городке невозможно было приобрести ни приличные сапоги, ни качественную верхнюю одежду. И очень часто — в местную командировку. Руководство ее проектной конторы, где она работала, находилось в Москве, в Сокольниках, и в ее обязанности нередко входило возить на подпись договора и другие важные документы. Ей даже нравились эти поездки. Возвращалась она не только с бумагами, но и с заветной докторской колбасой, сыром, конфетами — теми самыми вкусностями, что в их городе без блата достать было просто нереально.
А потом в ее жизни появился Сережа. Тогда на горизонте возникло сразу три претендента из Москвы. Местных ухажеров она даже не рассматривала — мечтала только о столице. И она остановила свой выбор на нем, Сереже, разглядев в нем несколько положительных качеств, кроме одного, самого главного — он никогда не говорил, что любит ее. Однако согласился жениться, когда Натали сама сделала ему предложение. Немаловажным бонусом была ее двухкомнатная квартира, которую она получила от организации за добросовестный труд. Но, к сожалению, деньги, вырученные от ее продажи перед переездом, быстро обесценились в лихие девяностые. Натали сумела приобрести на них лишь пару золотых цепочек да золотые сережки — жалкое подобие былых надежд. И вот теперь она окончательно решила оставить мужа, который, как она давно поняла, никогда по-настоящему ее не любил.
Открыв квартиру своим ключом, Натали обнаружила там только рыжего кота, равнодушно наблюдавшего за ней с подоконника. Войдя в свою бывшую комнату, она сразу почувствовала едкий, знакомый запах кошачьей мочи. Кот, видимо, облюбовал ее матрас для своих нужд. Осмотревшись, она с горечью обнаружила, что и ковер тоже был безнадежно испорчен. Скатав его в тугой рулон, она собралась вынести на помойку, и в этот момент вернулся Сережа. Давно они не виделись, но он был все таким же холодным и закрытым, как всегда. Натали, не тратя времени на прелюдии, выпалила: «Нам надо развестись».Он не то чтобы удивился, но и не стал сопротивляться, лишь спросил равнодушно: «Когда ты хочешь?»«Я хочу сегодня! И уехать тоже хотела бы сегодня, — решительно заявила Натали, указывая на сверток. — И, кстати, выброси матрас, обоссанный твоим котом, и ковер заодно — воняют невыносимо». Она хотела было добавить, что не мешало бы пропылесосить и на кухне все перемыть, но передумала. Ей стало уже наплевать на его хроническую неряшливость. Сколько лет ей приходилось ходить за ним с тряпкой, вытирая лужи у раковины, крошки со стола и грязные следы на полу! Сначала она принимала это как неизбежность, потом это начало ее бесконечно раздражать. Вот ее профессор… совсем другое дело. Одна только мысль о нем согрела ее душу и вызвала легкую, едва заметную улыбку на усталых губах.«Мне надо отдохнуть после обеда», — объявил пока еще муж. Натали, сдерживая нетерпение, ушла в гостиную и стала безучастно смотреть телевизор, не вникая в смысл мелькающих кадров.
В ЗАГСе все оказалось проще, чем она ожидала. Подали заявление о расторжении брака по обоюдному согласию. Сотрудница сообщила, что через две недели можно будет прийти за Свидетельством о разводе. Натали вспылила: «Почему так долго? У нас же обоюдное и давно продуманное решение!» Оказалось, что сегодня просто некому оперативно напечатать документ. Натали, ловко подложив несколько денежных купюр в папку с заявлением, предложила пойти навстречу и ускорить процесс. Навстречу пошли, и уже через час она держала в руках заветный документ. Радости Натали, как говорится, не было предела. Она чувствовала себя птицей, вырвавшейся из клетки.
Обратно на автобусную станцию шли молча. Чтобы разрядить неловкость, Натали рассказала, как недавно провожала их сына в аэропорт, и мимоходом упомянула о бардаке, в который он превратил свою московскую квартиру. Добавила, съязвив: «Нечему удивляться, видно, отец передал ему такие свои гены чистоплотности». «Надо там сделать ремонт. Ты не хочешь принять в этом участие?» — предложила Натали, уже зная ответ. «Нет денег на это», — отрезал Сережа. Она настаивала: «Давай возьмем кредит?» А он в ответ: «А отдавать чем?» Его прижимистость, граничащая со скупостью, всегда выводила ее из себя. Она вспомнила, как годами уговаривала его дать денег на установку пластиковых окон в их старой квартире, а он вложил все в подержанный автомобиль, который потом продал в убыток через несколько месяцев, так и не сумев сдать на права. «Как хочешь, — махнула рукой Натали. — Я сделаю ремонт сама и жить буду там. А ты можешь оставаться в этой двушке... с котом. Ты всегда им дорожил больше, чем мной. Хотя, сейчас это уже действительно не важно».
На последнюю электричку она уже не поспевала, но ночевать в этом доме, полном горечи и кошачьего запаха, не хотелось категорически. В последний раз оглядев квартиру, в которую она вложила столько сил — и при получении, и во время бесконечных ремонтов, и при обустройстве — Натали без малейшего сожаления пошла на автобусную остановку. Было совсем поздно, почти глухая ночь, когда она наконец вернулась в Москву. Уставшая до изнеможения, но невероятно довольная от сознания выполненного обещания самой себе. Ей страшно хотелось тут же поделиться радостью с Сергеем (именно так ласково она звала профессора в мыслях), но будить его не стала. Все самое важное они успеют обсудить завтра. Завтра начиналась новая жизнь.


Проснулась поздно, с тяжелой головой – всю ночь ворочалась, сон не шел. Мысли путались, тревога, как назойливая муха, жужжала где-то внутри. Решила: позвоню Сергею после обеда, поделюсь своим беспокойством, услышу его спокойный голос – и станет легче.
Обед прошел. Набрала номер. Длинные гудки разрезали тишину, упорно уходя в пустоту. «Занят, наверное…» – подумала, стараясь отогнать нарастающее беспокойство. Через час – снова набор. И снова – мертвая тишина в трубке. Тревога, холодная и липкая, сжала горло. Отправила СМС, пальцы дрожали: «Приеду сегодня к вечеру.» Ни ответа, ни души. Никакой реакции.
Вся дорога превратилась в попытку самоубеждения. «Работает. Телефон разрядился. Занят важным делом.» Но рациональные доводы разбивались о камень нарастающей паники. Сердце ныло, предчувствие беды, темное и необъяснимое, сковывало дыхание.
Ключ щелкнул в замке. «Сергей?» – тишина в ответ. Вошла. В прихожей – неестественный порядок? Нет. Гостиная предстала печальным зрелищем: вещи валялись, будто после налета урагана – футболки на спинке дивана, журналы на полу, пульт под столом. Кухня встретила горой немытой посуды в раковине, чашки с засохшим кофейным осадком, тарелки с остатками еды. Запах застоя. Только кабинет… Кабинет был островком стерильного порядка. Книги ровными рядами, стол чистый, ни пылинки. Контраст был пугающим. «Пора бы ему уже вернуться с работы…» – прозвучало в голове слабой надеждой. Но час прошел. Два. Тиканье часов на стене отдавалось гулко в пустой квартире. Натали, чтобы хоть как-то занять руки и отвлечься, перемыла всю посуду, смахнула пыль, кое-как прибрала в комнате. Усталость, физическая и моральная, свалила с ног. Прилегла на диван в гостиной – и провалилась в тяжелый, беспокойный сон.
Ее вырвал из забытья резкий звук ключа в замке, грохот открывающейся двери, гулкие шаги в прихожей. «Наконец-то!» – облегченная волна смыла часть тревоги. Она вскочила и пошла навстречу. И застыла. Сергей стоял в дверном проеме, еле держась на ногах. Запах перегара ударил в нос. Лицо одутловатое, взгляд мутный, блуждающий. Увидев ее, он неуклюже ухмыльнулся. «Ааа… – протянул он сипло, – лягушка-путешественница прибыла…» И потянулся губами к ее щеке, потеряв равновесие. Натали инстинктивно отпрянула. Он закачался, еле удержался, схватившись за косяк. «Ну, как хочешь…» – буркнул он обиженно, почти злобно, и, шаркая ногами, проследовал в свой безупречный кабинет. Дверь захлопнулась. Через мгновение донесся глухой стук – он рухнул на диван.Натали стояла посреди гостиной, оцепенев. Что это было? Шутка? Злоба? Просто пьяный бред? Сердце колотилось, в глазах стояли слезы обиды и страха. «Ладно… – прошептала она себе, – ладно… Подождем утра. Утром все прояснится. Утром он протрезвеет…» Она легла обратно, но сон бежал от нее. Каждый шорох заставлял вздрагивать.
Его приход она почувствовала раньше, чем услышала – шаги были тяжелыми, но уже твердыми. Дверь скрипнула. Он вошел. Ни слова. Ни «извини». Ни «как спалось?». Он просто лег рядом. Его руки были грубыми, требовательными, чужими. Она замерла, превратившись в кусок льда. Голос не слушался, крик застрял комом в горле. Он действовал молча, методично, игнорируя ее оцепенение, ее попытки отстраниться. Только когда все закончилось, и он, так же молча, поднялся и ушел, затворив за собой дверь, она почувствовала влагу на щеках. Горькие, жгучие слезы текли сами собой, оставляя соленые дорожки на подушке.
Тишина в квартире снова стала гулкой, но теперь она была иной – мертвой, раздавленной. Натали встала. Механически собрала свои вещи. Села за стол на кухне, где вчера мыла его грязные тарелки. Взяла листок бумаги. Ручка дрожала в руке.
Сергей,Моя психика имеет три больных места: неряшливость, пьянство и... И по всем трем ты вчера прошелся. Теряюсь в догадках, зачем ты это сделал. Что это было? Желание унизить? Показать, кто здесь хозяин? Или просто тебе было все равно?Все же надеюсь, что мы сможем увидеться при более благожелательных обстоятельствах. Но сейчас... сейчас я не могу здесь находиться.Натали.
Она положила записку на стол в кухне, на самое видное место. Последний раз окинула взглядом эту квартиру – квартиру хаоса, пьяного кошмара и молчаливого насилия. Взяла сумку. Вышла. Замок щелкнул за ней, поставив жирную точку. Она уехала в Москву. Должны были привезти кровать. Новая кровать. В новой жизни. Без него.

Бежать! Бежать из этого проклятого дома, от этого чужого, страшного Сергея! Никогда больше не видеть его, не слышать, не чувствовать этот запах беды! Хватит! Я себя не на помойке нашла!" – мысль ударила, как молния, очищающая небо после урагана. Впервые за долгое время внутренний голос звучал не тревожным шепотом, а кристально ясным, стальным набатом. Это была не надежда, а приговор. Приговор их прошлому, его поступкам и их будущему вместе. Ощущение было почти физическим – как будто тяжелые цепи, годами сковывавшие душу, лопнули. В порыве горького торжества и справедливого гнева она распахнула тумбочку, выгребла оставшиеся деньги – его деньги, заработанные в Москве. Пусть почувствует, каково это – остаться с пустотой. Она оставила его без копейки, как он оставил ее без достоинства и безопасности. Это был не грабеж, а символический акт возврата себя.
Через день, видимо, протрезвев и столкнувшись с ледяной пустотой квартиры и кошелька, пришло СМС:
"Наташ... Мне так стыдно предстать перед твоими глазами. Прости! Прости! Прости! Умоляю! Не понимаю, что на меня нашло. Это было какое-то затмение, помрачение. Я с ума сходил от страха, что ты уйдешь... По-прежнему люблю тебя больше жизни... И сам себя не прощаю. Не могу..."
Натали прочла. Слова "люблю" кольнули, как иголки в старую рану. "Люблю"? После этого? Стыд? Слишком поздно. "Затмение"? Слишком удобно. "Страх, что уйдешь"? Он сам ее вытолкнул в пропасть. Любовь не извиняет насилие. Любовь не стирает изнасилование. Внутри все сжалось в комок ледяного отвращения. Сначала она бросила телефон на диван, решив не отвечать. Зачем? Пусть висит в этой тишине, как он оставил ее в своей. Но потом, сквозь лед пробилась ярость – тихая, разрушительная. Нет, он должен услышать. Услышать не ее крик, а окончательность.
На следующий день она нашла песню. Голос Пугачевой, хриплый от прожитых драм, выл о разбитых звездах и невозвратности. "И кто виноват..." – это был не вопрос, а приговор. Она вложила ссылку в СМС. Ни слова от себя. Только эта песня – поток боли, прощания и бесповоротного конца. Каждая строчка била в цель:
"Прощай, прощай…—Выстукивает дождь." – Как тот дождь за окном московской квартиры, когда она уезжала.
"Я ухожу, а ты еще не знаешь, Что никогда меня ты не найдешь..." – Он искал? Он осаждал! Но найти ее, настоящую, ту, что любил когда-то, он уже не сможет никогда. Она умерла в ту ночь.
"Пойми, навсегда погасла звезда, Та, что была нашей судьбой, Доброй судьбой..." – Вся их история, все "доброе" – сгорело дотла в пламени его поступков.
"Знай, что меня нет для тебя, нет на земле. ... Нет на земле." – Это был ключ. Финал. Ее исчезновение из его вселенной.

PS: "Я проверяла, портал открыт. Можешь возвращаться в свой 1929. Больше я не потревожу тебя!" – Смертельный удар. Он хотел вернуть прошлое, идеального профессора? Вот он, его билет назад. В мир, где нет этой Натали, видевшей его монстром. Она стирала себя из его реальности, даруя ему иллюзию побега, который был для нее побегом настоящим. Горькая, беспощадная ирония.
Сергей позвонил сразу, как только прочитал. Звонок взвыл, разрывая тишину. Натали взглянула на экран, на это имя, которое теперь вызывало только дрожь. Она не подняла трубку. Не дрогнула. Звонки посыпались один за другим – настойчивые, истеричные, молящие. Каждый гудок был как удар молотком по гробу их прошлого. Она взяла телефон, пальцы двигались четко, холодно. Отключила. Потом, на следующий день, сменила номер. Старый номер, как связующая нить, был перерезан.
Он пришел. Стучал в дверь ее московской квартиры. Сначала настойчиво, потом отчаянно, потом в бессильной ярости. "Натали! Открой! Пожалуйста! Наташ! Я все объясню! Я с ума сойду!". Голос за дверью был чужим – хриплым, сломанным, жалким. Натали стояла за дверью, прислонившись спиной к холодной поверхности. Не двигалась. Не дыша. Сердце колотилось, но не от страха, а от адреналина окончательного выбора. Она смотрела в глазок. Видела его искаженное отчаянием лицо, помятое, небритое. Ни капли жалости. Только ледяное спокойствие пустоты после бури. Он бился в ее дверь, как мотылек о стекло, за которым уже нет света. Она не открыла. Никогда больше.
;;;
На завтра она уехала. Не просто уехала, а исчезла. В область. На квартиру к бывшему мужу. Это был не шаг назад, а тактическое отступление в безопасную гавань, пусть и не идеальную. К человеку, который, возможно, был скучен или несовершенен, но не ломал ее, не насиловал. Это был мостик к новой жизни, где воздух не отравлен страхом и предательством Сергея. Она оставляла его в его "1929-м" – в мире иллюзий, пьяного стыда и необратимых последствий. Дверь захлопнулась. Звезда погасла. Ее больше не было для него. Ни на этой земле, ни в какой другой.




Продолжение следует...