Оправдание. Глава 22

В окутавшей темноте — густой и движущейся, словно живой — возникло видение. Это был знакомый силуэт Энни Гэнджер, спешащей к нему издалека. Ее хрупкая фигура, эти почти белые волосы... Приблизившись она, улыбаясь, прошептала:

— Я рада, что ты жив!

Ее улыбка отозвалась в груди Седрика невесомым блаженством, будто его сердце стало пером мифической птицы...

Резкий звук телефонных гудков становился все громче, пока не вывел его из темноты. Седрик открыл глаза и огляделся: он лежал на полу в своей квартире, а рядом с ним — телефон. Видимо, Майлз задел его при падении.

Он водрузил трубку на рычаг, и назойливый шум оборвался. Затем Седрик хотел приподняться, но тут же острая боль пронзила его тело, оставив после себя тлеющие угли в каждом нерве. Майлз опустил взгляд на рубашку. На белой хлопковой ткани было много крови — это лишний раз подтверждало, что пуля не попала в сердце.

«Должно быть, оно болело не слишком сильно», — подумал Седрик и снова взял телефон в руки.

Дрожащими пальцами он набрал номер Рикардо. Гудки тянулись бесконечно, пока на том конце провода не раздался голос Селены:

— Да?

В голосе звучало спокойствие, которое сейчас было ему так необходимо. Сбивчиво, стараясь не вызывать у нее панику, он попытался объяснить произошедшее.

Реакция последовала незамедлительно:

— Мы вызываем скорую и выезжаем!

Опираясь спиной о тумбу, Седрик неотрывно следил входной дверью. К счастью, она была приоткрыта, так что Рикардо и Селена могли войти в квартиру беспрепятственно.

Внезапно его затрясло в ледяной лихорадке — силы покидали его с каждой секундой. Веки отяжелели, предвещая немедленный сон, но Седрик успел краешком сознания уловить, как дверь распахивается и в квартиру вбегает Рикардо.

***

Прошло две недели, прежде чем он смог прийти в себя. Сказались все раны, полученные им за последнее время. Однако он был молод, и организм восстанавливался относительно легко.

И вот однажды Седрик открыл глаза: больничная палата с бежевыми стенами, резкий запах формалина и хлорки, пропитавший все ткани. Свет, льющийся из окна, мягкий, как вата, окутывал фигуру Рикардо, стоящего у подоконника. Лейтенант, словно почувствовав взгляд Седрика, повернул голову.

— Наконец-то ты очнулся!

Седрик попытался улыбнуться, но губы, потрескавшиеся от сухости, лишь дрогнули. В этот момент он осознал только одно: он жив, а значит, все его проблемы — тоже. И Гэнджер...

— Послушай меня, — Рикардо прервал его мысли, голос лейтенанта был мягким, как вельвет. — Мне жаль, что так вышло. Что я не предотвратил это...

— Это вышло случайно, Рикардо, — Седрик попытался присесть, но боль в груди пригвоздила его к койке. — Ты не мог этому помешать.

— Ты был сильно истощен. Конечно, что-то подобное обязано было случиться. Главное — правильно объяснить все Хэнлонду.

— Он не поверит, — Седрик покачал головой.

— Я найду аргументы...

Родригес подошел ближе и сел на стул. Какое-то время лейтенант молчал, явно пытаясь спрятать взгляд. Седрик же старался заглянуть в эти теплые карие глаза. В конце концов, Рикардо решился заговорить:

— Я должен тебе кое-что рассказать, — он снова замолчал, пальцы сжали край простыни, светлая ткань смялась. — Сегодня у нас в детективном был звонок…



Утром в Управлении

Кабинет лейтенанта Родригеса, заставленный шкафами с картотекой, наполнился нервной энергией его бесцельных вышагиваний. Пальцы, впившиеся в ремень, оставляли влажные отпечатки на полированной коже. Глаза скользили по доске с материалами дела — беспорядочные заметки, фотографии, красные нити, соединяющие пустоту с отчаянием. Расследование превратилось в лабиринт с отсутствующим выходом.

Мысли устремились к Седрику. Недавно звонили из больницы — Майлз пришел в себя. Сегодня его можно будет навестить. Но что ему сказать? Как вытащить его из этого омута отчаяния?

— Лейтенант! — раздался сзади голос детектива Стерна.

Родригес обернулся.

— У нас звонок от анонима. Говорит, она располагает информацией об Эндрю Гэнджере.

Лейтенант незамедлительно бросился к телефону Стерна. Секунда перед тем, как Родригес взял трубку устремилась в вечность.

— Лейтенант Родригес слушает!

— Я... я не уверена, стоит ли говорить... — прозвучало сквозь сбившееся дыхание: — Но у меня есть информация, которая может быть важной.

— Кто это?

— Если возможно, я бы предпочла сохранить анонимность. Я некоторое время работала в медицинском учреждении… А потом… Я увидела фото одного пропавшего человека по телевизору... и он показался мне знакомым. Я вспомнила больничные записи. И сопоставила факты. То фото в новостях... это мог быть наш пациент.

— Вы готовы встретиться лично? — слова вырвались с глухим ударом сердца.

— Да, но только если это останется анонимным.

— Обещаю. Назовите место!



Сейчас в больнице

Родригес наклонился к Седрику, лицо лейтенанта нахмурилось, словно небо за окном, снова готовящееся разродиться колючим снегом. Седрик почувствовал, будто дыхание угасает в легких.

— Я должен проверить эту информацию, — произнес лейтенант. — Сегодня я сам отправлюсь на встречу с этой женщиной. Извини, я должен был тебя предупредить.

— Это конец, да?

— Не знаю.

— Меня посадят...

Рикардо встретил его взгляд. В глубине глаз лейтенанта — стальная преданность, но на периферии что-то мерцало — поблескивало в уголках. Не то сомнение, не то безнадежность.

— Я не брошу тебя, я же обещал… Медперсонал будет следить за тобой — я должен быть уверен, что ты в безопасности.

— Я же сказал, это вышло случайно.

— Я тебе верю. Это просто предосторожность.

— Хорошо...

На Седрика вдруг навалилась такая тяжесть, что, казалось, он вот-вот провалится сквозь больничную койку прямо в преисподнюю.

— Знаешь,— он вдруг задумался. — Когда я в первый раз увидел тебя, то подумал: этот человек никогда не продастся... Скажи, Рикардо, ты никогда не жалел о том, что пошел на сделку с совестью, помогая Хэнлонду защитить мэра?

— Я уверен, что поступил правильно, — лейтенант вскинул голову. — Нам необходимо было сохранить стабильность и порядок в городе и в полицейском управлении. Просто иногда… нужно делать непростые выборы. Шеф попросил меня помочь, и я не мог отказать. Если бы я не помог ему, на всех нас бы обрушился хаос.

— Скажи... А ты никогда не жалел о том, что тебе пришлось помогать мне?

— Нет, я принял решение спасти тебя сразу же, как шеф рассказал мне твою историю, — Родригес вновь смотрел на него с убежденностью.

— И ты действительно не думал о том, что если правда вскроется, тебя тоже ждет наказание?

— Значит, я должен был бы найти способ спасти нас обоих.

— А вдруг… — Седрик опустил голову, всматриваясь в рисунок из складок на одеяле. —  Гэнджер на этом не остановится, и тогда разоблачение коснется всего Управления... И даже мэра. Тогда, получается, что все напрасно...

— Не думай об этом сейчас, ты пытаешься охватить слишком много проблем. А тебе нужен отдых.

Смуглая ладонь Родригеса коснулась изуродованной кожи руки Седрика. Мгновенный контакт и моментальное отторжение — Майлз отдернул руку. Только полный сожаления вздох лейтенанта остался висеть в воздухе. А Седрик устало закрыл глаза — его веки опустились, словно две бледные шторки.

***

Ближе к вечеру Родригес направился на встречу с информатором. Небольшое заведение на севере города дышало пустотой. На столиках, покрытых тонким слоем воска, остались следы от стаканов. Женщина за одним из них — лет тридцати с лишним, но жизненный опыт добавил ей десятилетие. Пальцы нервно выписывали узоры на столешнице.

Родригес сел напротив. Женщина подняла не него потерянный взгляд.

— Прошу вас, называйте меня... Пусть будет Дэрил, — произнесла она сдержанно.

— Я вас слушаю, мисс Дэрил.

Она начала комкать в руках бумажную салфетку.

— У нас в больнице был пациент... Доктор Роуз все время следил за ним. У него была странная кома. Понимаете, каждый раз, когда ему становилось лучше, что-то вдруг происходило, и кома снова усугублялась… А потом пошли эти... странные несоответствия в документации.

— Какие?

— Некоторые записи о введении препаратов были будто подтерты или переписаны. В журналах учета медикаментов обнаружились недостачи определенных препаратов, особенно барбитуратов и седативных средств.

— Что-то еще, мисс Дэрил?

— В палате постоянно меняли настройки аппаратуры жизнеобеспечения. Показания мониторов иногда не совпадали с реальными показателями пациента. Доктор Роуз объяснял это «необходимой коррекцией» и «экспериментальным протоколом лечения»...

— Как на это реагировал остальной медперсонал?

— Конечно, мы стали замечать... Младшие медсестры, например, шептались о том, что доктор Роуз часто засиживался в той палате по ночам. Он настаивал на том, чтобы никто, кроме него, не подходил к пациенту, и сам контролировал все процедуры. Роуз стал раздражительным и замкнутым. Он часто говорил о том, что состояние пациента нестабильно и требует постоянного контроля. Его отношения с коллегами ухудшились — он перестал участвовать в общих обходах и игнорировал мнения других врачей...

— И вы считаете, что тем пациентом был Эндрю Гэнджер?

— Он был очень похож на человека на той фотографии! Но у него было другое имя....

Челюсть Родригеса свело судорогой. Однако ему нужно было сохранять на лице выражение непробиваемого спокойствия.

— Почему вы решили сообщить об этом только сейчас?

— Роуз был авторитетом, понимаете? Я боялась его. А потом меня уволили. Но недавно я узнала, что и его — тоже… — она поправила взбитые светлые кудри, крупное яркое кольцо в ее ухе покачнулось.

— Вы думаете, Гэнджер может быть еще жив?

— Я не уверена... Доктор Роуз мог... — женщина сжала губы, глядя в окно. — Скажите, меня накажут за молчание?

— Нет, вы будете считаться анонимным свидетелем, — Родригес говорил четко, стараясь не выдавать волнения. — В какой больнице вы работали?

— Святого Иоанна на Смолл-Вэлли-роуд.

Родригес почувствовал, как пульс ударил в голову. Лейтенант будто действительно был ищейкой, напавшей на след. И уже пришел в движение, прежде чем закончил прощание с Дэрил.

Дорога в больницу превратилась в гонку — машина летела сквозь город, будто преследуя свет собственных фар. Не Родригес обгонял время — сама правда мчалась впереди, ускользая на каждом повороте.

В фойе больницы Святого Иоанна на самой окраине города скучала пара санитаров. Родригес подошел к стойке регистрации и представился чуть взъерошенной сотруднице.

— Мне нужна информация о пациенте. Его доставили сюда больше полугода назад...

— Странно, — пробормотала женщина за стойкой, услышав имя. — Ваш коллега уже спрашивал...

— Коллега?

— Капитан, кажется.

В голове Родригеса будто взорвался снаряд.

— Этот пациент...

— Он в палате 322.

Родригес бросился на третий этаж, чуть не сбив с ног кого-то из посетителей. Лейтенант бежал по скользкому кафелю, стук ботинок гулко отдавался в полупустом коридоре. Стены, выкрашенные в блекло-зеленый цвет, казались бесконечными.

Наконец, дверь палаты 322. Ладонь на ручке, под пальцами — чуть липкий, холодный металл. Лейтенант толкнул дверь, и перед ним предстала картина: высокий мужчина, склонившийся над койкой, его тень, как большое чернильное пятно, накрыла бледное лицо пациента.

— Гэнджер?! — голос Родригеса чуть не сорвался в крик, эхом раскатившийся по неровным стенам.

***

Норфстилл постепенно погружался в ночь, словно в черный кисель. Седрик Майлз находился в своем палате в центральной больнице, слабый, измученный болью от следа пули в груди и от осознания, что скоро жизнь превратится в ад. Если бы за офицером непрестанно не следила эта полноватая медсестра со строгим лицом...

Время посещений давно подошло к концу, и Майлз понял, что Рикардо сегодня уже не придет. Глаза Седрика сами собой закрывались, и он погрузился в сон, пугающий своей реалистичностью.

Тело Майлза было сейчас на больничной койке, а сознание — в квартире Нэйтана Уайатта. За высокими окнами растекались сумерки: сизые мазки по горизонту и багряные прожилки над крышами домов. Свет от люстры дробится на осколки, рассыпаясь по комнате и создавая атмосферу одновременно и уютную, и в чем-то тревожную. Что-то висело в воздухе — не запах, а давление, словно сама комната в тайне готовилась сжать сердце Майлза, притворяясь гостеприимной. Сон был ярок, как вспышка, но неуловим, как блеск острия ножа.

Нэйтан, как всегда, сидел за барной стойкой и держал в руке стакан виски. Улыбка молодого Уайатта была отстраненно-печальной.

Не решаясь нарушить тишину, Седрик несмело подошел ближе, стремясь высказать все, что накопилось, но не мог подобрать нужных фраз.

— Зачем ты это сделал? — вдруг спросил Уайатт, пронзив тишину словом.

Седрик замер.

— Ты отправил моего отца за решетку! — Турмалиново-зеленые глаза Нэйтана опасно сверкнули под искусственным освещением. — Предатель!

— Но вы бросили меня! — Седрику удалось найти в себе силы заговорить, но его голос звучал приглушенно, словно не мог пробиться сквозь стену волнения. — Вы бросили меня на произвол судьбы посреди всего этого хаоса. Чего еще вы ожидали?!

— У человека всегда есть выбор, — сказал Уайатт, поднимаясь с барного стула и подходя к Седрику медленно, но решительно. — Ты действительно думал, что я ничего не сделаю, когда узнаю об этом? — Нэйтан встал рядом с Седриком и положил руки ему на плечи, усиливая хватку. — И ты ждал прощения?

Тревога заползала под кожу все глубже. Майлз изо всех сил пытался найти и удержать нужные слова, но они ускользали прочь. Боль от хватки Нэйтана становилась все сильнее, но внезапно Уайатт отпустил его.

— Знаешь, у меня никогда не было такого близкого друга. Ты был для меня уникальным человеком — забавным, но по-настоящему приятным.

Когда Нэйтан отступил, Седрик почувствовал не облегчение, а пустоту, словно из легких выкачали весь воздух.

— Значит, я был для тебя просто игрушкой, не так ли? Все это было просто игрой! — глухо закричал он, уловив истинный смысл слов Уайатта.

— Отец предупреждал, чтобы я не слишком привязывался к тебе. Но, честно говоря, в какой-то момент я почти пожалел о том, что мне придется оставить тебя.

Седрик прислонился к барной стойке, его локоть задел стакан с виски, и тот угрожающе покачнулся.

— Я человек, Нэйтан! У меня есть чувства! — воскликнул Седрик, пытаясь сдержать слезы. Его голос хрипел, срывался. — Неужели ты не понимаешь, что я был предан вам обоим? Но у меня не было другого выбора, кроме как арестовать твоего отца. Если бы я этого не сделал, они бы посадили меня в тюрьму на всю жизнь!

— Хватит оправдываться, Седрик! — Уайатт поднял руку, останавливая его. — Почему ты вообще решил, что я предпочту дружбу с тобой собственному отцу?

«Почему?» — эхом отозвалось в голове Седрика. Только теперь он осознал, каким глупцом был, полагая, что Нэйтан выберет его. Уже не сдерживая накатывающих слез, он прошептал:

— Чего ты хочешь? Моей крови, да? Хочешь, чтобы меня избивали и унижали в тюрьме, а ты будешь представлять себе мои страдания и наслаждаться? Ты привык обращаться с людьми, как с куклами. Ты первым предал меня. И мне оставалось только предать тебя в ответ!

Лицо, когда-то казавшееся таким близким, начало искажаться и плыть, как акварель под дождем, теряя форму и соединяясь в причудливом танце с очертаниями комнаты, пока не растворилось в густой черноте. Так закончился его последний сон о Нэйтане Уайатте.

***

— Седрик!.. — Майлз услышал знакомый голос, пробившийся сквозь стену тишины.

Он открыл глаза. Свет из приоткрытой двери резал зрачки — ярко-желтый, больничный, с оттенком беспомощности. В этом сиянии, как в дымке костра, возник силуэт Родригеса. Контуры его фигуры дрожали, расплывались — то ли от слабости зрения Седрика, то ли от влаги, выступившей на его ресницах. На мгновение показалось, что перед ним призрак: полупрозрачный, сотканный из больничного тумана. Или ангел-хранитель, на время сбежавший с небес.

Сзади, в коридоре, маячила знакомая тень — та самая медсестра в традиционной белой униформе с синим воротником, выражение лица строгое. Ее темные глаза, как две точки, сверлили спину Родригеса.

— Что... случилось... Рикардо? — губы Седрика еле шевелились. Слова выходили хриплыми, будто выцарапанные ржавым гвоздем на доске.

Лейтенант дышал тяжело, как человек, пробежавший несколько этажей. В уголках губ дрожала улыбка — странная, устало-торжествующая.

— Я боялся... что не успею... Что ты можешь... совершить ошибку...

Седрик почувствовал, как его пальцы судорожно сжались. Ткань одеяла прилипла к ладоням — влажным от холодного пота, липким от страха.

— Ты поговорил... с тем человеком?

— Да.

— Теперь... все кончено?

— Слушай... — лейтенант включил свет в палате.

Седрик зажмурился — после темноты это было как удар ножом в глаза. Лейтенант бросил медсестре короткий кивок, и та удалилась. Закрыв за ней дверь, Родригес облокотился о тумбочку рядом с дверью и произнес:

— Ты должен был рассказать, что капитан угрожал и мне. Ты ведь переживал из-за этих угроз?

Седрик кивнул. Движение далось ему с трудом — шея одеревенела, как у манекена. Затем, преодолевая сухость во рту, выдавил:

— Ты знаешь? Но откуда?

— Он сам сказал мне.

— Сам? — Седрик попытался приподняться на локте, но острая боль в груди вновь вернула его на подушку. — С чего бы это?

— Ему больше нет смысла скрывать, — ответил Рикардо, но Седрик не понял его.

— После того, что я сделал, он решил оставить меня в покое? — Седрик впился глазами в лицо лейтенанта, изучая каждую морщинку, каждый отблеск света на смуглой коже. Он искал ответы, как слепой ищет стену в незнакомой комнате.

Рикардо тяжело вздохнул. Его пальцы начали барабанить по тумбочке — нервный, прерывистый ритм, напоминающий морзянку.

— Нет, тут другое, — начал лейтенант, а затем посмотрел на руки Седрика, лежащие поверх одеяла. — Тебе не стоит переживать. Шрамы от ожогов тебя не уродуют…

Седрик медленно поднял руки перед лицом. Кожа на них была неровной, бугристой, как кора обгоревшего дерева.

— Зато меня уродует кое-что другое, — Его голос сорвался в шепот. — Моя мать права: я ведь настоящий монстр, Рикардо!

— Не надо ставить на себе крест, Седрик. Все еще можно исправить.

— Как? — Седрик прошептал так тихо, что это было скорее движение губ, чем звук.

— Ты же спасал тех людей во время пожара!

— Когда это было!

— Но ведь это было! А как ты рисковал жизнью, при задержании бывшего босса и его людей? Разве это ничего не значит? Ты сделал много хорошего в своей жизни. Да, было, конечно, и плохое, но...

— Но? — в горле застрял колючий ком, шипами впиваясь в слизистую.

— Все еще можно исправить, — повторил лейтенант.

— А что делать с Гэнджером? Как ему это объяснить?

Он не разделял веру Рикардо. Более того, ему казалось, что все эти аргументы звучат сейчас лишь с одной целью — подбодрить его. А на самом деле это все пустые слова. Эфемерные, они не могли залечить его душевных ран.

— Я уже объяснил ему это, Седрик, Рикардо вдруг развел руки в стороны — широкий жест, будто он пытался обнять весь мир. На лице лейтенанта снова появилась странная улыбка.

— И что, он тебе поверил? — изумился Седрик.

— Да, и Энни уговорила его...

— Энни?! — воскликнул Седрик, снова приподнимаясь. — Теперь она возненавидит меня, — затем прошептал он, закрывая глаза и откидываясь на подушку в полном изнеможении. — Она все знает! Знает, что я убил ее брата! Какой ужас…

Рикардо подошел к нему и наклонился так близко, что Седрик почувствовал на лице его дыхание — теплое, с запахом кофе и мятной жвачки.

— Ты не убивал его.

— Что? — Седрик замер, будто сердце остановилось на секунду. — Что ты... сказал?!

Рикардо сел на край койки. Улыбка лейтенанта теперь была ясной, как солнечный луч сквозь облака.

— Я же говорил тебе, что он найдется живым.

Седрик уставился на Рикардо и почувствовал, будто даже глаза задрожали. Слова лейтенанта прозвучали для него, как набат церковного колокола.