Война будет

-Эй, дружок, здравствуй.

Я еду на велике с работы через вечерний пустой рынок, киваю в ответ, притормаживаю, спешиваюсь, останавливаюсь в раздумье. Подать ему денежку, что ли? В последнее время он мне по пути часто попадается – здоровается, и я в ответ киваю.

Этот персонаж недавно у нас на рынке появился. Мне он интересен. Такие притягивают. На Деда Мороза похож. Или на Санта Клауса. Торбы свои расставил у голых прилавков, а сам сверху взгромоздился, улыбчивый весь. Голова – словно одуван оперившийся, белым пухом обросла. И на макушке белого облака – то ли шапочка растянутая вверх, то ли колпак. То ли гетры, то ли носки такие же растянутые снял, да обувку разваленную рядом примостил. Ноги проветривает. Качает ими, будто дитё малое. Будто созорничает сейчас, выкинет безобидную штуку и скажет – это не я, это так само собой вышло.

Нет, не грязный, не вонючий, не алкаш, очевидно же. Курящим его тоже не видал.
Хочется сравнить с Домовым, только  точнее – Базарный. Сейчас, летом, хорошо ему. Я его и раньше замечал, в бойкие рыночные выходные дни. Когда весь городок сюда, на торговую площадь перемещается.
Вокруг жизнь бурлит, «купи-продай» кипит, а он бродит по рядам с перекинутыми через плечо котомками, не нагличает, не попрошайничает, но всем своим видом показывает, кто он таков, и что ему надо. Как не подать, не угостить – продуктом каким, гривнами – бумажными ли, монетными?
И сейчас не просит, а будто к беседе приглашает... Почему – будто? Приглашает ведь.

-Что, Александр, с работы едешь? – лукаво щурит глаза.
Я инстинктивно напрягаюсь. Защитная реакция мгновенно запускает мурашек. Те резко шерсть по телу дыбят. Знает имя?.. Подумаешь, что тут удивительного?
–Чего спугался-то? – дедуля всё так же ровно щурит усмешку. – Городок у нас манюний, все всех знают. И я всех знаю. И ты меня тоже знаешь. Забыл просто. Мне-то годков больше, чем тебе. Местный я. Вот домой в который раз вернулся. В последний. А тут столько чужих за эти годы понабежало. Плохих много, бесами одержимых. Вот они и смущают народ, черти, злобой наполняют, - он вздыхает, мрачнеет, пожёвывает ртом, продолжает.
 
- А людей понимать просто, они все одинаковые. Только вглядись внимательно – и всякий, как на ладошке высветится. Ты вот – человек Александр. Я  человек – Георгий. Вижу, не злой ты, только нервный. Тоже чуешь нечисть. А терпения в тебе нету. Потому как без терпения с нечистью не поборешься. И вера не помешала бы, а её совсем маловато. Всё суетишься, думаешь – успеть туда-сюда. И мысли разные-дурные ворушатся в мозгу, покоя не дають. Сам себе как чего надумаешь, так и мучаешься потом этим напридуманным. А нужнО оно или не нужнО – сам не поймёшь, а спросить – не спросишь.

Тут я уже подуспокоился. Стал беседу поддерживать. А больше слушать.
-У кого ж спрашивать?, - говорю, - никто ведь ничего ни о чём не знает. А во всяких гадалок и экстрасенсов я не верю, брешут они.
-Зачем гадалки?, ты у меня спроси.
-Чего спрашивать-то?
-Ну, когда вечер наступит, например.
Я глянул на него подозрительным мельком.
-Так он уже наступил.
Он сразу уловил моё недоверие.

-Да шуткую я, а то подумаешь дед з глузду съехал? А ты не думай. Ты готовься… А там, кто ж его знает, может и съехал? Только не я, а весь мир наш шиворот-навыворот, задом наперёд скувырачивается. Я-то вижу…  Я давно это понял. Ещё когда в Немеччине служил. Много ума для понимания не надо. Хотение одно только, желание понять. Я ж военным был, офицером. Ага, а ты думал – дед просто так болтается, как болтун? Нетушки, вот когда Горбач обратно германские земли соединил, и нас с Дрездена вывели, тут-то мне всё и прояснилось. Будто пелена со зрения сошла. Не туда колесо истории скрипит, неправильным направлением… Так-то, дружок… 

Я молчал, слушал, но уже хотелось прерваться и уехать домой, в животе проснулся голодный червячина, и требовал кормления.
-Что, червячок засосал? – просиял дед Георгий, - А ты вот угощайся. Держи яблочко, - он покопался в торбе, выудил фрукт и протянул мне. –Спелое, наливное, не дефектированное, без червоточины.
-Нет, спасибо, - я, конечно, заопасался, а дедуля заулыбался.
-Брезгуешь.
-Ну…
-Не переживай, я не обидчивый и не заразный, зараза к заразе не пристаёт, у меня иммунитет, а у тебя – нет. Ни у кого из вас нет, и болеете, потому как тело своё не уважаете, не любите. Самих себя травите. Вот ты свежим яблочком брезгуешь, а хлебным винцом-то балуисся, - он погрозил мне пальцем, тем самым снова возбудив моих мурашек.
Конечно, я напрягся – всё-то он знает.

-Вот, опять настовбурчился, - хмыкнул дед, - а ты привыкни, что знаю я многое. И не просто знаю, а вижу. И напарник твой Лёнька плохо кончит. Эта пагуба его в могилу сведёт, дурака.
-Да я…
-Жалеешь его, понятно, только жалость эта боком выходит. А надо чтоб – Богом. Кривишься вот, в скорлупку лезешь, ироничничаешь, эх… Крещёный ведь, а веры в тебе нету.
-Ну, при чём тут это? – я пытаюсь защищаться. Не люблю подобных разговоров, хоть и понимаю, что от них не уйти в общении в такими персонажами. 
-А при всём, при том, при этом… Ещё при Союзе, в коем ты на свет выродился, бабки твои тебя к попу снесли, да тайком обряд сотворили. Хоть и кровей ты смешанных, а к нашему Богу обращённый. Сочувственник, хе-хе… Разонравливается тебе разговорец-то наш, а ты гонор-то поумерь. Я когда и по службе своей воинской по свету советскому шатался, и после неё – тоже гонорной был. Пока крылушки мне жизня не подрезала да зубья не повыдергала. Бери фрукту, грызи, у тебя-то ведь ещё не все зубья повыпадали.

Пришлось взять. Теперь уже и отказаться неудобно стало. Обтёр об штаны. Велик к прилавку прислонил. Перекус какой-никакой, пусть желудочный червь успокоится. А дед Георгий своё излагает.

-Я-то не святой, не думай. Святых не бывает. На то и люди мы.  Жена вот со мной потягалась по армейским командировкам, плюнула, да сюда, домой, к матери вернулась с двумя дитями моими-нашими. А я что, ну были и на стороне жонки, однако всё ж потом, как своё выслужил, куда деваться?, сюда же, к семье как бы. Ан нет, не нужон оказался… Распадение да разложение пошло – колесо не остановишь. Я к военкоматским чиновникам жалиться ходил, чтоб хоть какое жильё выделили. Всё ж таки офицер, хоть и бывший. Те, старые штабные крысы, сначала обещали, а потом, как новые заступили, незалэжные, так открытым текстом и послали… Там такой выдающийся жирный военком был, он и выдал, шо я, мол, эсэсеру служил – так вот туда и обращайся, говорит. «Это куда – туда?» – спрашиваю. А он мне: «Да хоть к Горбачёву, хоть к Ельцину, хоть к Путину, хоть к чёрту лысому. У нас щас вильна Украина, а ты на Московию работал, вот и иди, откуда пришёл, в Рашку свою. Скажи ещё спасибо, что пенсию тебе наше государство платит. Будь моя воля, я б тебя и её лишил». Что тут возразишь?.. Бес, он если вселился в людской организм, то считай – пропал человек. Тогда-то я ещё этого не понимал. Вышел в расстроенных чувствах, будто чёрной пеленой накрыло от такой жуткой несправедливости, иду в умопомрачении, сам с собой беседую… А очнулся уже на лавочке во дворе церкви нашей Свято-Николаевской, когда пелена понемногу рассеялась. Осмотрелся, думаю, как я здесь очутился?.. Тут-то и батюшка подошёл. «Что, - говорит, - раб Божий, - очухался? Вижу, плохо тебе, вот я тебя поймал, обормота, мимо идущего, да завёл во дворик. А то как бы чего плохого  ты не сдеял»… Вот так, дружок, верь-не верь, а тот самый поп, что тебя малОго окрестил, и меня спас… Как да почему? Не спрашивай, ты уже спрашивал. А я тебе уже отвечал. Знаю – потому что ведаю. Потому что в одном городе живём. Потому что одним временем дышим. Дохрумкал яблоко-то? Полегче стало?
-Типа того.

Подошла большая местная собацюра. Одна, без сообщников. Я внимательно слежу за ней, сталкивался с её дурным нравом: погнаться за велосипедистом – любимое занятие глупой твари. Было, специально с собой обломки кирпичей на багажнике возил, чтоб обороняться. 
-Эта за тобой охотилась? – спрашивает Базарный дедуля.
-Она, скотиняка, - киваю.
-Щас её покормим, и дело уладим, подобреет сразу, - он копается в торбе, что-то там выискав, кидает ей, та на лету ловит пастью – клац, - вот, пусть хлебушка пожамкает. Вот и меня тогда батюшка накормил духовным хлебом, пригрел на время, да на путь наставил. Посоветовал в Святогорье податься, в лавру. Я и пошёл. А что мне терять-то то было? Оказалось – самое то. Нашёл я себя там, нашёл. Трудничал, к истине причастился. Глаза духовные открылись. 

Он вздохнул. Внимательно поглядел на развалившуюся собаку. На меня.
-Ну ладно, пошли, проведу тебя немного. Надо на ночлег устраиваться.
-А где ж вы ночуете? – спросил я, спрыгнув с прилавка, беря велосипед. Собацюра приподняла башку, внимательно следя за нашими действиями. Но следом не пошла.

-Тебе-то зачем знать?.. Где найду, там и ночую. К себе всё равно не пригласишь. Да я и сам не пойду.
Мы вышли за периметр рынка. Я умостился на велик, собираясь ехать. Дед Георгий напоследок сказал:
-Ехай, ещё свидимся, побазарим здеся, на базаре, а то ещё где, если на то воля божья будет. Завтра, послезавтра, через месяц, через годы. Стренемся. Мне торопиться некуда. Где земля – там и я. Из неё вышел, в неё и вернусь, родненькую. Дел здесь много предстоит. Многотрудных дел. Скорбных. Это вам бы, молодым, сбежать, покуда ноги да кости здоровые… Ехай, а то вон – вишь, тучи собираются, - он ткнул пальцем в стемневшее небо, - видать, война будет… Уж я-то знаю...

21-26.08.25