Оправдание. Глава 23

Некоторое время назад

Известие о том, что Седрик попал в больницу с огнестрельным ранением в грудь стало для Уильяма Гэнджера последним подтверждением. Его подозрения кристаллизовались в уверенность, как спирт превращается в лед при критической температуре. При первой же возможности, капитан направился в Портуэст, в квартиру в самом бедном районе, где, по информации Нэйтана Уайатта, скрывался Томас Фицджеральд.

Помещение напоминало скорлупу — тесное, с облупленными стенами, пропитанное запахом плесени и дешевого табака. Гэнджер оценил Томаса своим привычным взглядом мясника: Фицджеральд напоминал загнанного зайца — зрачки расширены, дыхание сбито, будто все это время он находился в капкане собственного предчувствия ужасающей расправы.

Гэнджеру не потребовалось физического насилия. Его пальцы впились в плечи Фицджеральда с цепкой точностью. Одного прикосновения, одного взгляда — оказалось достаточно, и сопротивление рухнуло. Признание вырвалось наружу, как гной из вскрытого нарыва: больше полугода назад Фицджеральд с Уоллесом оставили Эндрю у входа в одну из больниц Норфстилла.

— Мы не решились добить его — надеялись, что он сам умрет, — голос Фицджеральда скрипел. — Но позже к нам в диспетчерскую позвонили из больницы, и мы узнали, что он еще жив.

— Что было дальше?! — взревел Гэнджер.

— Мы уничтожили записи диспетчерской, а потом велели доктору...

Гэнджер сделал простое движение — сначала резкий рывок на себя, а потом толчок — и спина Фицджеральда с глухим стуком встретилась со стеной. В этот момент капитан больше походил на стихийное бедствие, чем на человека.

— Что?!

— Мы угрожали ему, чтобы он избавился от вашего сына!

Выжав из полубессознательного бывшего подручного Майлза все сведения, Гэнджер оставил его в этом убогом убежище и как можно скорее вернулся в Норфстилл. Правда, которую он обнаружил в больнице на окраине города, оказалась горше, чем он предполагал: его сын все это время существовал в подвешенном состоянии между жизнью и смертью, в палате, где потолок покрывали желтые пятна сырости.

Увидев Эндрю, Гэнджер мгновенно представил наручники на запястьях Седрика. Но дочь остановила его — ее привязанность к молодому полицейскому, вопреки логике и гневу, оказалась прочнее стальных кандалов.

Энни была твердо уверена: прощение — единственный путь к исцелению. Но Гэнджеру было сложно принять эту истину. Однако, в конце концов, Энни вместе с Родригесом удалось убедить капитана отложить решение судьбы Майлза. До пробуждения Эндрю. До его окончательного вердикта.

***

Сейчас

После откровений Родригеса Седрик долго молчал, его пальцы методично сминали край одеяла, будто пытались что-то слепить из больничной ткани. Голос офицера дрожал, когда он спросил:

— И что... что произошло после того, как они запугали врача?

Лейтенант стоял у окна. Он отвел взгляд на город, который ранняя ночь превратила в пустынные декорации. Пауза растянулась, наполняясь густым, почти осязаемым напряжением. Седрик подался вперед, его дыхание участилось. Он боялся услышать продолжение рассказа.

— У Эндрю были поддельные документы... — лейтенант произнес это так, будто пробовал на вкус каждое слово — осторожно, аккуратно. — Как те, что показывал мне Моррис. Знаешь, что самое ужасное? Если бы хозяин дома сразу сообщил о пропаже жильца… Но он боялся группировки и не решился обратиться в полицию. А Уоллес с Фицджеральдом приложили все усилия, чтобы правда не всплыла. Понимаешь, найти человека через полгода — задача не из легких даже при благоприятных обстоятельствах. Но как добиться этого, если группировка нанесла серьезный удар по работе не только полицейского управления, но и других учреждений, в том числе и медицинских?..

Седрик почувствовал, как внутри все сжимается от осознания. Он закрыл глаза, и его губы дрогнули в беззвучном стоне: «Боже, во что я ввязался, согласившись работать на Билла!»

— В августе я организовал проверку всех больниц, — продолжил Рикардо. — И Роуз, тот самый врач, сразу понял, кого мы ищем. Он сделал все, чтобы Эндрю остался «призраком». Когда состояние пациента начало улучшаться, он вводил препараты, продлевающие кому. Не убийца по натуре, но достаточно запуганный, чтобы переступить через врачебные принципы. Потом увольнения, смена персонала... Новые врачи даже не подозревали об истинном состоянии Эндрю и о том, кем он на самом деле является. К тому же, Гэнджер сильно изменился внешне, и его не узнали по фотографии, которую мы распространили. Это позволило Роузу и дальше скрывать правду. Он ведь не был в курсе, что группировка уже окончательно потеряла влияние в городе, и что Уоллес и Фицджеральд давно сбежали из Норфстилла. А затем уволили и Роуза…

— Эндрю очнется?  — в своем голосе Седрик услышал и облегчение, и страх.

Лейтенант замер, его взгляд снова устремился куда-то за пределы больничных стен. — Без вводимых Роузом препаратов состояние Эндрю стало значительно улучшаться. Капитан добивается, чтобы его перевели сюда. Шансы… есть.

Седрик продолжал растерянно смотреть на лейтенанта, все еще пребывая в состоянии некоего полутранса. Его сознание медленно переваривало услышанное. Но реальность уже просачивалась в восприятие, неотвратимо и неумолимо.

***

После этого разговора в палате прошло еще два месяца. Седрика уже давно выписали из больницы, но все это время он продолжал физически и эмоционально восстанавливаться. Шеф Хэнлонд предоставил ему бессрочный отпуск, чтобы Майлз мог полностью посвятить себя реабилитации.

Он продолжал ходить на изнуряющие процедуры физиотерапии. Однако теперь его тело, ослабленное после всех ранений, не сопротивлялось любым движениям. Мышцы больше не сводило судорогой, а в груди при каждом глубоком вдохе не вспыхивала острая боль — как было, когда он еще пребывал в больнице.

Но психологическая реабилитация давалась тяжелее. Седрик часами мог сидеть, уставившись в одну точку, прокручивая в голове события последних месяцев. Видения собственной смерти, лицо Энни, ее слова поддержки, Рикардо, Гэнджер, Эндрю... — все перемешивалось в его голове, не давая покоя. Каждую ночь его преследовали кошмары — то он снова видел себя с пистолетом у груди, то слышал телефонный звонок, который когда-то вырвал его из темноты. А зловещая тень иногда все так же появлялась в углу его комнаты.


Однако врачи отмечали прогресс, пусть и медленный. Майлз начал выходить на короткие прогулки в небольшой парк неподалеку от дома, где свежий воздух и шелест листьев помогали хоть немного отвлечься от тяжелых мыслей. Постепенно Седрик начал возвращаться к обычной жизни. Он заново учился готовить себе еду, водить машину, общаться с людьми.

В эти месяцы он часто думал об Эндрю. Мысль о том, что их судьбы так тесно переплелись, не оставляла его. И хотя Эндрю еще не принял решения относительно его будущего, Седрик понимал — его собственное исцеление неразрывно связано с исходом этой истории. И каждый раз, когда кто-то заводил разговор о будущем, его охватывала паника. Сможет ли он когда-нибудь стать прежним? Вернет ли себе доверие окружающих? Простит ли его Гэнджер, а главное — простит ли он себя сам?

Эндрю же удалось вырваться из объятий комы, и его состояние  улучшалось. Сначала появились первые признаки осознанного поведения, затем начали возвращаться рефлексы, стабилизировалось давление.  В медицинских записях появлялись обнадеживающие заметки: «Пациент реагирует на световые раздражители», «Отмечена первая попытка самостоятельного дыхания», «Наблюдается улучшение координации движений». Каждый такой момент становился маленькой победой в долгой борьбе за возвращение к полноценной жизни.

Несмотря на прогресс, врачи предупреждали Уильяма и Энни о возможных осложнениях: остаточных явлениях после длительной комы, проблемах с памятью, возможных нарушениях координации. Но с каждым днем оптимизм медицинского персонала рос, а вместе с ним крепла и надежда на полное восстановление Эндрю.

Этот процесс напоминал замедленную кинопленку — Эндрю постепенно набирал силу, пока не настал момент для последней сцены.



Тот самый день

Они сидели в машине Рикардо, припаркованной у входа в  центральную больницу. Седрик уставился сквозь лобовое стекло на монолит медицинского учреждения, ставшего новым пристанищем для сына Гэнджера. Снежинки, как белые мотыльки, беззвучно бились о лобовое стекло.

— А если он захочет отомстить мне? — спросил Седрик, не поворачиваясь к Рикардо.

— Он еще не решил окончательно, как относиться к тебе и твоему поступку. Я рассказал ему все, что мы с тобой знаем о произошедшем в тот день. Теперь ты должен поговорить с ним.

Спокойствие Рикардо согревало Майлза, но страх все еще копошился внутри, цепкий и неотвязный.

— Идем? — Рикардо уже открывал дверь, впуская внутрь морозный воздух.

Ответом стал беззвучный кивок.

Фойе больницы встретило их знакомой стерильной прохладой. На одном из стульев ждала Селена.

— Его палата на втором этаже, слева, — сказал Рикардо, обращаясь к Седрику. — Проводить тебя?

— Нет. Я должен сделать это один.

Рикардо и Селена остались на первом этаже, будто сама судьба отсекла их от происходящего. Седрик же один направился к Эндрю. Он медленно шел по коридору, и каждый шаг отдавался болью в груди, будто его рана снова кровоточила. Он неуверенно подошел к двери палаты Гэнджера и протянул дрожащую руку. Казалось, он слышал лишь оглушительный стук собственного сердца. Он вздохнул — воздух был наполнен запахом лекарств и тревоги. Резкое движение, щелчок механизма, и дверь распахнулась…

Небольшая палата была залита неестественно белым светом. У окна — приборы с бесконечными проводами мерно попискивали, отмечая каждое биение сердца пациента.  В центре палаты — койка, а на ней... не человек, а скорее его бледный образ. Эндрю Гэнджер превратился в набор углов и впадин: скулы, прорезавшиеся под истонченной кожей, пальцы-прутики, лежащие на одеяле. Возможно, только глаза остались прежними — черные, как нефть. Но сейчас их не было видно — Эндрю, казалось, спал.

Седрик сам не заметил, как очутился на стуле у койки. Его собственное дыхание было словно чужим, слишком громким в этой будто священной тишине. Взгляд застыл на Гэнджере. Седрик пристально всматривался в него, замечая что-то особенное в его лице…

— Офицер, — голос Гэнджера тихо проскрипел.

Седрик вздрогнул от неожиданности.

— Вы не спите?

— Нет, я ждал вас, — каждый слог давался Эндрю с усилием.

Тогда Седрик сорвался — слова понеслись, спотыкаясь и накладываясь друг на друга:

— Я не хотел в вас стрелять... Боже, я бы никогда… Я не хотел убивать… Простите меня!  — голос сломался, оставив только шепот.

Эндрю закрыл глаза — веки с синеватыми прожилками опустились медленно.

— Мне сказали… вы не помните, что тогда произошло.

— Да. У меня амнезия. Частичная. Я помню выстрел, но не помню, что было до этого и после. Как будто смотрю плохую запись с вырезанными кадрами.

— Понятно. Я расскажу вам, — сказал Эндрю, глядя на Седрика печальными черными глазами.

Седрик впился взглядом в Гэнджера, затаив дыхание. Каждое слово Эндрю прожигало его душу. Тот говорил очень медленно, и было заметно, как тяжело ему это дается.

Эндрю приехал в город больше года назад, чтобы открыть собственное дело, но средств не хватало. Тогда он решил занять деньги в частной кредитной конторе. Предприятие казалось ему перспективным, однако вскоре бизнес прогорел, и Эндрю остался должен кредиторам. Но директор конторы, прежде чем закрыть ее, продал долг Гэнджера Биллу Уайатту. Уайатт начал угрожать Эндрю, и тот решил потратить остатки кредитных средств на фальшивые документы и аренду дома. Он не хотел уезжать из Норфстилла, надеясь восстановить бизнес и вернуть долг. Но не успел: Уайатт выследил его и прислал своего подручного — Седрика.

Гэнджер был разгневан тем, что полицейский явился за долгом. У них началась ссора, завязалась драка. Эндрю в ярости набросился на Седрика, тот оттолкнул его, и Гэнджер, ударившись о стол, задел лежавший на нем нож для писем. Все произошло мгновенно. Седрик, вероятно, решил, что Эндрю собирается напасть на него с этим ножом, выхватил пистолет и выстрелил…

Седрик впился пальцами в колени, ощущая, как реальность перестраивается вокруг этих слов.

— Этого не может быть! Я ничего не помню! — воскликнул он.

— Пуля задела мне голову... Сначала вы попытались оказать мне помощь, но потом испугались и убежали... А позже пришли те два полицейских, — глухим голосом завершал рассказ Эндрю. — Я понял, что они явились заметать следы и избавиться от тела…

Вдруг Эндрю пристально посмотрел на Седрика, и в его взгляде читались строгость, сомнение и жажда правды. Сейчас Гэнджер был судьей — единственным и справедливым.

— Я должен спросить… Вы могли убить меня тогда? Намеренно?

— Нет! — ответ прозвучал без раздумий. — Я понимаю теперь, что это был испуг... рефлекс…

— А если бы вы узнали, что я выжил?

— Я бы никогда не стал искать вас, чтобы лишить жизни.

Седрик понимал: Гэнджеру нужны ответы на эти вопросы, чтобы решить, как относиться к нему и тому, что он сделал.

— Если вы говорите правду, то это все меняет. Но мне нужно еще раз обдумать всю эту историю… Из-за моего отца не переживайте — я поговорил с ним, он больше не причинит вам вреда.

Седрик молча опустил такую тяжелую сейчас голову, а затем тихо пробормотал:

— Простите меня, пожалуйста. Вы же потеряли почти год своей жизни. И ваш отец, и сестра... — он не смог произнести ее имя.

Голос Эндрю вырвал его из тягостных мыслей:

— Кома... изменила меня. И если вы тоже изменились... значит, тех людей больше нет. Но... мне нужно убедиться.

— Я готов доказать.

— Мне нужно время, чтобы поверить. Но знайте — если я решу простить вас… Это будет ваш единственный шанс. И, по большей части, только… ради моей сестры.

— А что вы скажете журналистам?

— Я подумаю и об этом.

Седрик кивнул, встал и направился к двери.

— Офицер! — окликнул его Эндрю.

Майлз медленно обернулся, чувствуя, как неровно бьется сердце.

— Позаботьтесь об Энни… Я знаю, она любит вас!

Седрик молча кивнул и вышел.

В коридоре на стульях сидели Уильям Гэнджер и Энни. Их неподвижные фигуры словно охраняли дверь палаты, а на их лицах запечатлелась смесь боли, ожидания и веры.

Энни встрепенулась и поднялась, встретив взгляд Седрика. Ее пальцы сплелись в немой мольбе. В ее глазах, глубоких и грустных, читался немой вопрос: «Что будет теперь?»

Седрик опустил голову, пряча лицо в тени. Что он мог дать ей? Юноша в двадцать с небольшим лет, изломанный сильнее, чем его обожженные руки. Его лицо уже не так красиво, как раньше, а под сердцем — шрам от случайного выстрела, который чуть не отнял его жизнь.

Тишина между ними стала почти осязаемой стеной. Эндрю Гэнджер еще не простил его, а Нэйтан Уайатт вряд ли когда-нибудь сможет это сделать и будет искать другой способ отомстить. Прошлое тянуло Седрика вниз, и он знал — одним движением эту тяжесть не скинуть. Но он вдруг ощутил в сердце едва заметную нить — тонкую, протянутую через пропасть. Она дрожала, будто на ветру, но не рвалась. А где-то в глубине, под грузом вины и страха, теплился огонек — надежда, тот непобедимый свет жизни, что цепляется за скалы даже в бездне.