Глава 47

Из дневника Дмитрия
Мы идем со Славой И. по склону Николаевской сопки.
– Дима, тебе надо все воспринимать спокойнее, улыбаться и гнуть свою линию, – говорит мне Слава.
– Слава, невозможно улыбаться тогда, когда у тебя все кипит от негодования. Когда бестолочь указывает, как тебе нужно делать. Когда от тебя требуют тянуть тонны, а сами тяжелее ручки ничего не держали. Я первый год тоже держался, гнул свою линию. Но знаешь, нельзя бесконечно поглаживать голыми руками котелок, висящий на костре. Котелок нагреется, и любое прикосновение будет вызывать ожог. Понимания в технических вопросах ноль, но гонору! Не зря Шекспир писал «и более того, насмешки недостойных над достойным»…
– Когда так просто сводит все концы удар кинжала... – цитирует дальше Слава. – Снижай обороты. Будь спокоен. И они поймут, что ты профессионал.
Я молчу, вспоминая, как не так давно сам наблюдал кипящего негодованием начальника отдела формирования трасс, после его разговора с занудными юристами РСЦ. Думаю про себя – Ну не для этого ты пошел со мной по горе. Скажи, что ты должен сказать, друг.
– У меня был такой эпизод со «Спортэксом», – продолжает Слава, – когда Гуров поставил туда своего человека. Тетка совсем не в теме была, но властная, ничего слушать не хотела. Я тогда приехал к Алексею Клешко, а он мне и посоветовал успокоиться и помочь безграмотности нового начальника «Спортекса» проявиться.
Идет подготовка к соревнованиям, завозится оборудование. Мы возьми да и подсунь ей на подпись разрешение на провоз оборудования. А в середине списка у нас тротиловые шашки записаны, детонаторы.
– И что, подписала? – начинаю улыбаться я.
– Конечно, не читая подписала, – продолжает он, – и вот на совещании я раскладываю документы и предлагаю министру прочитать внимательно список.
Мы смеемся:
– Ты бы видел, какое у нее было лицо. Как министр возмущался.
– Пару таких эпизодов, – продолжает Слава. – И ее сняли.
– Слава, в моем случае немного другое. Знаешь, почему Матвеев, начальник канаток до меня, уволился? – пытаюсь подвести я к той фразе Славу, чтобы она прозвучала от него. Я догадываюсь, что он уже говорил о моей судьбе и с Корнеплодовым, и с министром, и его замами.
– Он был не на своем месте.
– Нет, друг, он уволился от постоянных унижений со стороны Арченко. От забюрократизированности работы в РСЦ. Я сам был неоднократным свидетелем того, как этого человека унижал социопат.
Слава переводит разговор на тему дальнейших планов. Он не хочет говорить про то, о чем оба понимаем, боится меня обидеть этой темой.
– Если меня уволят, – я беру тему разговора в свои руки, – я, скорее всего, буду восстановлен.
Слава молчит. Потом задает вопрос:
– Почему ты так думаешь?
– Почему думаю, что уволят, или почему думаю, что восстановлюсь?
– Второе.
Я угадал, со Славой уже говорили.
– Начну с пояснения первого вопроса. Конфликт зашел слишком далеко. Руководство просто не понимает, что сейчас делать. Проблема РСЦ с канатными дорогами вышла за рамки юридического лица, даже за рамки министерства спорта края, даже, наверное, за край. Как и в твоем случае, с ратраками. Но тебя тогда нельзя было уволить за твое обращение к Елене Вяльбе. Ты был не подконтролен. А я наемный работник. Поэтому меня выкинут, как отработанный материал, это вопрос решенный. Вынеся мусор из РСЦ, я повторно получу волчий билет.
Слава слушает молча.
– Теперь по второму. Людям нужна надежда. Ты помнишь, как ты меня звал в институте?
– Ботаник Кряжев, потом монстр Кряжев, потом легендарный Кряжев, тебя все так звали, – Слава улыбается. – Ты легенда. Даже Леша Клешко называл тебя так.
Мы оба молчим.
– Ага, а наши трусы назвали меня «управленческим самоубийцей». Но не в этом дело. Людям нужна надежда. Нужны исключения, которые дают надежду забитому населению, что можно восстановить справедливость и бороться с системой. Мое первое увольнение в ДЭО и потом восстановление показало всем, что наши суды, несмотря на административное давление, объективные и справедливые.
– Да здравствует наш самый гуманный в мире суд! – Слава повторяет слова Вицина из «Кавказской пленницы».
– Мы с тобой периодически становимся этими маяками в мире тьмы. Ты по-своему, я – по-своему. Поэтому мы и столько лет общаемся. Поэтому я почти спокоен за исход судебного решения и во второй раз. Система на моем примере покажет, что это – мудаки на местах не соблюдают законов, а там, в облаках, сидят честные и справедливые небожители, – я замолчал.
– Правда, не знаю, за что меня уволят. Слишком много мне уже предъявляли.
– Дима, ты не боишься?
– Слава, мы оба адекватные люди, здоровый человек всегда боится. Боится высоты, неизвестности, за себя, семью. Но всегда нужно делать шаг, иначе всю жизнь можно просидеть ровно на пятой точке. Ты же сам это понимаешь.
– В том-то вся и беда, что сейчас время такое. Большинство прогибается потому, что выстоять очень тяжко. Сколько подлиз, трусов и предателей повсюду. Все они жили и живут хорошо.
– Слава, а сколько людей честных и порядочных? Они живут или пытаются выжить. Но они есть! Кстати, пора начинать писать мемуары. Тебе же есть что рассказать миру! – я улыбаюсь...
– Дима, мне жалко на это тратить время, нужно столько успеть. Мы перевалили за экватор жизни, – Слава задумывается, молчит. – Дима, береги себя. Надеюсь, мы еще поработаем.
– Я надеюсь на это, Слава, но мне все чаще хочется возвращаться к своим мечтам, которые я предал когда-то. Мне будет тяжко опять погружаться в мир курятника, если восстановлюсь.
Мы жмем друг другу руки. Я иду вверх, к станции бугельной дороги. Слава вниз – в здание спорткомплекса.
На сердце у меня легко. Надеюсь, и у Славы также.