Эскиз ума

Тексты пишутся не для того, чтобы их кто-то понял,
А для того, чтобы истина не угасла.
      
Творение – это результат распада единого. Единое существует только в форме распадающегося творения. Прочность творения зависит от глубины распада. Мы никогда не увидим это единое, которое было началом творческого распада. Единое безначально и лишь обретает новое выражение в процессе самоуничтожения.

Нет Бога, который бесконечно наращивает свое могущество. Если в нем заключена неистощимая сила, то она должна уничтожать все предшествующие формы своего существования, чтобы в момент определенного единства продолжать быть.

Люди верят, что Бог сотворил подобный себе мир. Но как это возможно, если Бог до своего творения не имел никакого образа, которому можно было бы уподобиться? Это заблуждение наводит на мысль, что мир не результат прямого творения Бога, а следствие его саморазрушения. Каждый этап саморазрушения фиксируется в определенной идее мира, которая выдается за бытие сотворенной сущности.

Поскольку жизнь человека состоит из случайных событий, они не остаются в божественном сознании. Люди исчезают бесследно, так что можно сказать, что никто не рождался и не умирал. И вся цивилизация с ее культурой, в которой запоминаются и хранятся человеческие деяния, оказывается фикцией, создающей среду, в которой так и не родившиеся и не умершие люди пребывают.

Потеря онтологического Бога неминуемо приводит к появлению нравственного Бога как к Боговосшествию души. В онтологическом порядке Бог разложился до такой степени, что сотворил человека. Человек есть Богоразложившаяся сущность, поэтому его нравственность должна быть Богопочитаема, то есть Боговосполнена. Эта нравственность ничем не отличается от искусства абстрактного реализма: и в том, и в другом случае я открываю для себя перспективу сознания, в которой ничего не может произойти, поскольку в нем вечно преображается одно и то же. Человек нуждается в чистом божественном начале. В этом его нравственная цель. Он должен вернуть сущность сотворившего его бытия к первоначальному виду. А это единый, нераспавшийся Бог. Процесс божественного распада будет длиться до тех пор, пока человек не достигнет своей нравственной цели. А то, что чистая сущность бытия в нравственном сознании постигнет живое, есть истина. Истина, следовательно, не что-то, что истинной называется, а вера в неотвратимость Боговоздвижения в человеке, надежда на неиссякаемую силу, свершающую это, и любовь к деянию, воплощающему идею творения. Ведь возвращение Бога к своему чистому существу посредством человека и есть творение.

Боговоздвижение к существу бытия посредством человека есть жизнь. Достигнет ли Бог в своем разложении человека, а человек в своем созидании Бога – неизвестно. Их пути расходятся: Бог жертвует собой ради сотворения человека, а человек, несущий в себе Богоразложение, искупает совершенный посредством жертвы грех творения. Бог человеческой верой, надеждой и любовью преодолевает грех творения. Конца времен не будет, поскольку жертва Бога бесконечна. А это значит, что человек никогда не будет сотворен, что Бог никогда не приблизит человека к себе как свое подобие.

Святой Дух – это не имеющий никакого облика Бог, который вступил в связь с земной женщиной. Это продолжение и окончание мифа о древних богах, которые снисходили к земным женщинам для рождения героев или полубогов. Поскольку Бога в Святом Духе изобличить невозможно, он как вечное абсолютное существо недоступен для лицезрения. Иисус это существо считал Отцом, а себя его Сыном. Так что, вступив в связь с земной женщиной посредством Святого Духа, Бог стал Отцом, а женщина, которая никак не может быть Богоматерью, произвела Сына. Иисус Сын Бога в Духе и человек во плоти, вернулся к Отцу так же непостижимо, как и появился. Миф запечатлевает веру человека в свою божественную историю, в неистребимую потребность обрести Бога даже посредством присвоения себе права рассуждать от его имени.

В выражении: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» Бог упоминается только косвенно. Посредством Духа он стал Отцом, то есть сформировал личность Иисуса независимо от его природных свойств. Познав Отца в Духе, Сын вынужден принести в жертву ту жизнь, которую получил от матери, поскольку она использована только как материал для воплощения божественного начала в человеческом облике. В Духе Бог непостижимая тайна или Истина, поэтому нарекается Святым. Дух Святой именно потому, что только так Бог, оставаясь незримым и непостижимым, может явить себя людям. Став Отцом Иисуса в Святом Духе, он создает земную жизнь по своему подобию, не придавая ей никакого образа, поскольку не имеет его сам. В этом безобразном выражении жизнь Богоподобна и цель ее заключается в нахождении образа этого Богоподобия.

Миф – это сочинение, пригодное для разумного восприятия веры. Миф состоит из остаточных оснований, то есть из таких оснований, дальше которых смысл полагать невозможно. Христианский миф есть необходимое сочленение Таинства с Богоявлением. Богоявленное Таинство или Истина живут в душах людей до сих пор. Даже высокоинтеллектуальные невежды исполняют обряд Богопочитания хотя бы в виде протеста. Отрицать христианский миф при невозможности заменить его ничем другим слишком большое расточительство для земной жизни, которая до сих пор не интегрировала смерть в идею бытия иначе, чем в виде вымысла.

Дух – это искусство превращения Таинства Бога в Бытие Мира.

Идея вечного воскрешения есть цель и смысл человеческого существования. В смутном виде она выражена уже в Христианском мифе, где Христос воскресает после потери своего тела. И хотя воскресает он не в плоти, а в воображении мифотворцев, идея эта предопределила будущее: ведь зачем человеку жить, если он бесконечно смертен? Он должен жить вечно, но не в смерти, а в окончательном воскрешении, которое есть достигший себя Бог. Идея вечного воскрешения положила начало современной цивилизации, которая отвергла видимых богов, определив Бога как Таинство, дух как Таинство Богоявления, а мир как бытие идей. Ведь Бог, бесконечно распадаясь, создает идеи своего вечного воскрешения в бытии мира. Мир есть совокупность идей божественного распада в вечном воскрешении.

Вера есть разумная идея вечного воскрешения. Разум не может выдвинуть никаких аргументов против этой идеи, но и подтвердить ее ничем не может. Поэтому, выходя за свой пределы, он продолжает сохранять себя в виде веры. Ведь вера разумна постольку, поскольку разум мыслит ее идею как собственное недостижимое достояние.

Вечное воскрешение Единого посредством бесконечного распада есть цель творения.

В жизни нет никакого бытия. Любые порывы духа стираются безвозвратно. Смерть безгранично уходит в свое небытие. Так что бытия нет ни в жизни, ни в смерти. Оно – продукт сознания и только в сознании его мировая сущность существует. Смерть обесценивает всякую попытку утвердить вещь с себе как божественное таинство. Бессознательное таинство никогда не станет явью для себя в сущности небытия. Представление о сущности небытия столь же эфемерно, как и бытие сущности за пределами сознания. Бытие сущности, которая называется Бог и является таинством, мыслимо только для сознания, но его вечность никак не следует из его отсутствия.

Как же тогда утвердить веру в бессмертие, если оно неразрывно связано с понятием бытия? Бессмертие достигается в сознании идеи вечного воскрешения, и жизнь есть вера в возможность и необходимость достижения этой идеи. Бессмертие как вечное воскрешение в абсолютном времени, которое становится вечностью, и есть бытие, которое отличается от Бога только тем, что непостижимость его таинства становится окончательным откровением. Творение никогда не сможет заменить Бога, потому что оно бытие, а Бог непостижимое для бытия таинство. И хотя говорят, что бытие творения во всем уподоблено таинству Бога, этого можно только хотеть, но тождество бытия и таинства невозможно.

Можно ли спрашивать о бытии как о сущем? То есть, можно ли спросить: что есть бытие? Бытие как вечное воплощение в конце времен стало бы этим сущим. Вечное воскрешение в абсолютном времени и есть бытие. Но сущее ли оно как воплощенное предвидение Бога? Раскрытое ли это таинство в процессе становления творения? Может ли таинство достичь бытия в самооткровении? Бытие есть таинство самооткровения? Но что за ничто движет к этому таинству человека, жизнь которого и есть это непостижимое в становлении таинство?

Помимо тайны бытия, которая движет человека к вечному воскрешению, человек испытывает жизнь как безысходное ничто. Поэтому помимо подлинного искусства, которое движет к цели существования, ничтожное искусство жизни заключается в создании провокации. Провокация как основа искусства ничто получила множество названий и направлений. Большинство произведений, которые принято называть искусством сейчас, относятся именно к этой области: к области провокационного отчаяния по преодолению ничтожества жизни. Но жизнь ничтожна по своей природе, так что отчаянная провокация лишь тайное следствие наличия подлинного процесса, утверждающего смысл существования. Подлинное движение сущности к осуществлению, которое называется мыслью, задевает ничто, толкая его на что-то, что не ничто, но что все то же ничто. Искусство провокации стремится придать ничто статус нечто, но ничтожность этого нечто ничем не отличается от ничто.

Зачем нужен Бог? Чтобы человек не погряз в низости. Человек в самом себе стремится обрести бессмертие. Для этого ему нужна идея, в которой он мог бы обрести его. Он видит мир распавшимся на части, сознает его целостность в себе, но этой целостностью не является для себя. Он хочет убедиться, что мировое единство принадлежит ему. Это мировое единство в человеке называется душой. Душа хочет быть счастливой, а это значит, что мировое единство действительно является ее сущностью. Единство как сущность мира в душе и есть ее счастье. Это единство невозможно без идеи Бога: ведь только в нем нет частей и сущность есть чистое бытие. Человек самовозвышается к своему бессмертию, зная себя в Боге не по причине того, что Бог где-либо находится, а потому, что Бог есть кульминация его личности, в которой он не может умереть, потому что мысль не допускает этого. В большинстве случаев человек верит в Бога, не достигая в нем личного бессмертия. Умирая на пути к нему, он верит, что не будет потерян безвозвратно, что соприкоснется с чем-то бессмертным, потеряв себя. Став бессмертным в своей смерти, он не достигает бессмертия при жизни, поскольку верит, а не знает. Только в знании человек обретает бессмертие, в вере же он лишь стремится к нему. Смертный человек обречен верить, потому что знание – это результат достигшего в себе Бога человека. Ему не во что верить, потому что мир собран в нем, даруя ему счастье и покой вечного блаженства. Таким образом, Бог есть идея, к достижению которой стремится человек, чтобы обрести и сохранить сознание своего бытия.

Душа полностью и беспрепятственно заполняет пустоту. Душа – это не имеющая лица сущность. Сущностью называется одушевленная пустота. Классическое заполнение пустоты душой приводит к появлению безграничной сущности. Это неопределенное понятие, выступающее как ощущение реальности, есть первая идея бытия сознания. Душа первична не только над тем, чего нет, но и то, чего нет, только в душе впервые узнает о том, что оно есть. Душа есть способ восприятия бытия идеальной сущности, из которой развивается понятие реальности существующего мира. Мир есть реальность души, поэтому сущность его является в понятии идеальной полноты.

Сущностью мира является душа установленного в границах ничто бытия. Явление мировой сущности носит предметный характер, душа этой предметности есть действительный дух становления. Духовное становление мира, которое обозначается появлением в нем вещей, разрушает душу на отдельные фрагменты бытия, расположенные в пространстве и времени. Дух как движущая сила единства не покидает их, но в собственном выражении становится Творцом. Дух есть творец мира, поскольку только в духе существенное удерживается в мировом выражении.

Сама жизнь хочет быть. Человек и создается в этом стремлении к бытию. Человек есть стремление к бытию. Бытие есть конкретная неопределенность сознания, в котором Боговоление призывает человека. Видеть Бога в конце трудов своих – цель бытия. Бог есть полнота бытия, в котором ничто обрело свое существо. Конкретность бытия как высшая форма сознания доводит жизнь до состояния одушевленной идеи. Эта идея и есть то счастье, в котором пребывает творение. Счастье – это эйфория духа, исполнившего свой долг.

Есть только один способ обнажить творение – сокрушить его. То, что откроется, и есть творение, но не то творение, которое скрывает себя в необходимости создавать идеи бытия, а то, подлинность которого является самоначалом. Время от времени такие революционные попытка сокрушения делаются, они же являются причиной войны, но подлинность открывается только благородной душе. Эта подлинность благородной души как самоначало и есть Бог. Первая сущность творения как начало бытия появляется в конце познания. Угнетенный своим существованием мир готов начать себя заново, но его новизна начинается им, то есть тем, чем он не владеет, а лишь является. Но надо, чтобы он сам начал себя, а не его Творец. Вот почему мир возмущен непринадлежностью себе, сокрытием своей вечности, смертностью своей судьбы.

Смерть постоянно сокрушает мир, который воскресает в своей подлинности. Поскольку эта подлинность обречена принять конкретное выражение, она себя утрачивает, становится божественным таинством вещи в себе. Совокупность воскрешений как представление о подлинности становится человечеством. Человечество – это совокупно воскресшее представление о подлинности.

Философия – это мироздание, которое превратилось в руины. Приходится заново вникать в вечное ничто, чтобы что-то извлечь из его непостижимых глубин на поверхность. Ничто сотворено прежде творения, поэтому только его сокрушение обнажит бытие сотворенного. Ведь ничто неминуемо есть бытие, если снять с него оболочку ничтожности.

Дух – это власть над процессом преображения первоначальной сущности в образ вечного воскрешения.

Посредством духа, который становится мировым я, достигается связь между первым и последним. Дух солидарен с замыслом Создателя. Просвещая ничто прежде возникновения его бытия, он создает образ истории мира, искусство абстрактного реализма.

Обнаружить в полноте ничто сущность понятия бытия – вот цель художественного произведения.

Труднее всего разрушить ничто. Но именно в его разрушении возникает самый мощный образ. Бессмысленно думать, что в последовательном процессе существенного наращивания можно достичь удовлетворения. Этот процесс бесконечен и бесплоден, хотя и создает отдельные уникальные характеристики мира. Исходит он из ничто и никогда за его пределы не выходит. Даже абсолютная сущность, выведенная посредством логического мышления, ничтожна. Поэтому бытие возникает не из следования из ничто, а из его разрушения. Первый акт посягательства на ничтожное достояние творения и есть достижение реальной сущности, в которой теряется ничто.

Сущность как потерянное ничто и есть бытие. Сущность нельзя уничтожить, потому что она и есть это уничтоженное ничто. Потерянное в себе ничто как бытие сущности есть реальность сознания, в которой человек обретает свое существо.

Сам факт бытия – это результат взаимодействия моего сознания и неизвестной мне материи. Но подлинное, бытие чего – ничто, вне этих пределов. Оно мне недоступно, поскольку я принадлежу ему, не имея над ним никакой власти. Я даже не могу обратиться к нему. Будучи им, я вынужден быть вне его.

Вечное олицетворение, которое от первоначальной сущности стремится к абсолютному воздаянию, есть абстрактное бытие сознания. Конкретность его выражения является временным олицетворением. Временное олицетворение лишь подтверждает наличие олицетворения вечного, которое предлично существует в стремлении к лику, лицеприятию и ликованию. Ликование есть кульминация творения, в нем вечный путь обретает свою вечность. О вечном пути вечности я знаю из откровения временного олицетворения. Его ясный вид, еще не достигший вечного лика, предается предликующей скорби. Но трудно отделаться от мысли, что абстрактное существо подлинности не выступает в олицетворении времени. Ведь только во времени вечное ликование преодолевает свою скорбь, очищает себя от бремени забытого в человеческой личности существа. Это затаенное существо личности хотя и причастно к будущему ликованию, никогда не вернет время своего бытия в живом олицетворении.

Лик есть жизнь идеи. Ликование времени отделено от вечного ликования наличием жизни этой идеи. В вечном ликовании жизни нет, поэтому идея ее безлика. Воплощение идеи должно достичь такого совершенства, чтобы олицетворение свершилось как воскресшая жизнь. Эта воскресшая жизнь как вечный лик божественной идеи ожидает творение в его завершении. Но может ли завершиться то, что начинается из уходящей в себя бездны? Может ли иррациональное начало, которое все глубже и дальше погружается в отсутствующую существенность, поставить предел творению в вечном воскрешении? Как может воскреснуть то, что в бездне не знает начала и не склонно к завершению? Бездносокрушение иррациональной сущности и вечное ликование стремятся навстречу к взаимному проникновению, и это совмещение бездны и ума есть Бог.