Инструмент бога

Жизнь Андрея была типичной для двадцатилетнего «компьютерного монаха»: мониторы заменяли ему окна, онлайн-чаты и игры -  социум, а пицца из микроволновки вкупе с энергетиком – витамины и пищу. Когда началась война с Украиной, его впервые ощутимо продуло сквозняком реальности. Он очень боялся, что его заберут в армию, несмотря на купленную мамой справку от военкомата. Как выяснилось, боялся этого и его отец, который вдруг появился у них дома после многолетнего отсутствия.
— Беги отсюда, сынок, — говорил Борис мягко. — Здесь тебя могут мобилизовать, ты погибнешь во цвете лет!
Непризнанный художник с вечно горящими глазами, Борис уговаривал сына срочно репатриироваться в Израиль.  Так Андрей впервые узнал, что у него есть еврейские корни. А еще он почувствовал то, что никогда не испытывал к отцу ранее -  благодарность. Впервые отец говорил не о своих полотнах, а о самом Андрее.
Мать Андрея, красивая бизнес-вумен, с которой Борис никогда не состоял в законном браке, возражать не стала.
Израиль встретил Андрея морем, солнцем и душными Хайфскими улицами. Пару дней Андрей провел с отцом на съемной квартире. Борис предлагал арендовать жилье вместе — экономия, «мы будем ближе», «будем строить планы». Но Андрей быстро нашёл друзей в нижней Хайфе, а те затащили его работать в русский бар, где из обычного компьютерного задрота Андрей постепенно превратился в общительного и ловкого официанта, на которого засматривались посетительницы.
Отец его переехал в Цфат — познавать свои еврейские корни и каббалу. Там он сделал обрезание, купил чёрный сюртук, белую рубашку, кипу и засел за изучение Торы с благородным намерением вернуть миру давно потерянный смысл.
Сына, который наотрез отказался тратить единственный выходной на поездку в Цфат, Борис навещал редко. Обычно он заходил в его ресторан, морщился: «помойка», — и садился к Андрею на 15 минут, пока тому позволял перерыв.
— Ты должен понять, что значит быть евреем. Ты должен изучить нашу историю. Ты должен учить иврит. Ты должен окружать себя достойными интересными людьми, а не довольствоваться всякими гоями.
Слова отца Андрей благоразумно пропускал мимо ушей. Однажды Борис притащил два тома каббалы — кирпичи с комментариями, будто собирался построить из них для сына духовный бункер.
— Вот тут сказано о «тиккун олам» — исправлении мира. Ты не просто так здесь. Мы не просто так. Надо развивать себя ради всех. Ты должен это прочесть….
Слово «должен» у Бориса звучало как дверной звонок: настойчиво и неумолимо. Андрей сначала, как обычно, кивал, а потом не выдержал:
— Никому я ничего не должен. Я сюда приехал не потому, что сын еврея, а потому что не хочу в окоп. И хватит мне мозг выносить.
Борис проглотил вспышку гнева и уехал обратно в Цфат — гореть дальше своим метафизическим огнём. Он мучился от бессилия и невозможности что-либо сделать для сына. Местный раввин сказал ему: «Ты смотришь на сына и видишь сучки и трещины, но на самом деле смотришь в корни свои. Он показывает тебе то, что скрыто глубоко в тебе самом. Исправь это — и мир станет чище. Это и есть твой тикун, твоя работа для исправления».
Борис вышел из синагоги, обдуваемый прохладным ветром, и, пройдя тихой улочкой к перекрестку, услышал громкий, пронзительный голос. Турист в шортах, с красным лицом, отчитывал маленького сына: «Я сказал, сядь! Ты что, не слышишь? Ты всегда меня позоришь!»
Борис почувствовал, как неприятный, липкий комок подкатывает к горлу. Точно так же его собственный отец, инженер-конструктор, давил на него в детстве. Тот же тон. Те же слова.  В этот момент его будто озарило. Он всю жизнь боролся с эхом властного голоса своего отца, а теперь, сам того не замечая, стал таким же голосом для своего сына. Всё, что его раздражало в сыне, жило в нём самом — только спрятано под чёрным сюртуком и новой религией. И это раздражение — не приговор, а милость: подсказка, где копать.
Через несколько дней он явился в Хайфу, торжественный, как раввин на Хануку. Андрей сидел на пересменке, курил, и в его взгляде была лишь одна мечта: полчаса тишины в тени.
— Сын, я хочу тебе кое-что сказать... — начал Борис.
Андрей поморщился, ожидая очередную проповедь.
— Ты мой учитель, — продолжал отец. — Ты указал мне путь к исправлению. Ты — инструмент Всевышнего. Спасибо тебе.
Андрей посмотрел на отца с удивлением — неужели тот окончательно сбрендил в своем Цфате? Меж тем Борис встал, торжественно поклонился в пояс.
— Надеюсь, мы с тобой вместе пройдем путь к пониманию и вере!
Андрей затушил окурок и поднялся с липких ступенек.
—Извини, — сказал он. -  Мне надо работать.
Он вернулся на кухню, где под нагретой решеткой его ждали пылающие угли. Жаря гамбургеры, Андрей с горечью думал, что папаша и на этот раз пришёл вовсе не за тем, чтобы проведать его, он пришёл взять своё — очередную «ступень духовного роста» — и ушёл довольный. Какие бы пейсы он ни завёл, какие бы шляпы ни носил — счётчик внимания к сыну так и не щёлкнул. А ведь все, что ему было нужно– это просто перекинуться с отцом парой фраз, чтобы хоть на миг отвлечься от мыслей про опостылевшую работу.
Приближались сумерки, и все, что было видно глазу, постепенно стало менять свои очертания. Борис возвращался в автобусе обратно в Цфат. После встречи с сыном он чувствовал воодушевление. Пусть все прошло не идеально, но первый шаг сделан. Когда-нибудь мальчик поймет, как важны были эти их разговоры… Борис смотрел в окно на далекие огни арабских деревень, и ему казалось, что вечно ускользающий смысл жизни вдруг проявился перед ним во всей своей простоте и ясности: мы не только часть замысла Творца, мы и сам процесс сотворенья мира, вечный процесс, в котором несовершенство служит человеку, как топливо, где даже глубочайшая обида ничто иное, как скрытое под покровом невежества благо. И от этой мысли Борис  чувствовал, что вот-вот заплачет от счастья.  Инструмент Бога.
© Александр Детков, 2025 год.