Дневник Анастасии. Холод внутри

Дневник Анастасии Ковалёвой

Санкт-Петербург, 23 апреля 1908 года

Запись 1

 

Сегодня мне исполнилось двадцать лет.

Я не стала отмечать.

Госпожа Львова поинтересовалась:

— «Настя, ты уверена, что не хочешь чаю?»

Я ответила:

— «Не сегодня».

 

Она поняла меня. Не спросила больше ничего.

 

Я взяла перо. Бумагу. Чернила.

И вот — начала писать.

Не потому что хочу быть услышанной.

А потому что если не запишу этого сейчас — забуду.

Или стану другим человеком.

Человеком, которого я не знаю.

 

Москва. Ходынское поле. 18 мая 1896 года

Мне было восемь.

Сестре — тринадцать.

Мама — собранная, напряжённая, радостная.

Она взяла нас за руки.

Обеих.

Крепко.

Как будто знала,

 

Сегодня мы выйдем из дома — но вернёмся не все.

 

Она говорила:

 

«Держитесь за меня. Никогда не отпускайте руку. Так вы будете в безопасности».

 

И я не отпускала.

Пока они не исчезли.

 

Сестра

Её звали Ольга.

Старше меня.

Всегда знала, что делать.

Когда толпа стала слишком плотной, она потянула меня в сторону.

Под дерево.

Там, казалось, было пространство.

Но это было не так.

 

— «Смотри, Настя, там кто-то читает книгу вслух!»

Мама рассмеялась:

 

«Когда вырастешь, научишься так же».

 

Я не хотела книги.

Хотела пряников.

Или воды.

Было жарко.

Люди толкались.

Я чувствовала, как мама сжимает мою руку всё сильнее.

Как будто боялась.

 

Потом — давка.

Я не помню, как началось движение.

Просто почувствовала его.

Как будто кто-то ударил меня изнутри.

Рука матери выскользнула первой.

Потом — сестры.

Я осталась одна.

Среди тысяч людей.

Никто не заметил, что я потеряла всё.

 

После

Меня нашли.

Вытащили.

Отвезли.

И сказали:

 

«Теперь ты живёшь здесь».

 

Мне дали новое имя.

Новый язык.

Новый дом.

Но ничто из этого не заменило то, что ушло.

 

Мать

Сегодня я узнала, что она умерла.

Не в этом городе.

Не в больнице.

В одном из приютов для бедных.

От чахотки.

Одиноко.

Без прощания.

 

Никто не сказал мне раньше.

Может, не знали.

Может, не считали важным.

Но теперь я не могу выбросить это из головы.

Она ушла, не зная, что со мной сталось.

А я — не зная, как она уходила.

 

Сестра

О ней нет даже слуха.

Нет следа.

Нет имени в списках.

Если бы я могла, я бы спросила у кого-нибудь:

 

«Вы её видели? Вы знаете, куда она пошла?»

Но никто не помнит.

А я не могу забыть.

 

Почему я пишу?

Потому что если не запишу — однажды решу, что это приснилось.

Что их не было.

Что я сама придумала лица, голоса, руки, которые держали меня.

 

Правда не рождается сама.

Она требует свидетеля.

Даже одного.

Даже маленького.

Даже того, кто был слишком юн, чтобы понять, что происходит.

 

Я не хочу быть частью мира, который не хочет знать правду.

Я хочу быть тем, кто помнит.

Кто говорит о тех, кого не стало.

Кто даёт им слово, хотя они уже не могут сказать его сами.