Жертва. Выкуп головой. Миша Черкашенин

Историк Карамзин, начиная свой рассказ о казаках, упоминает трех
первых, по его мнению, атаманов: М. Неркашенина, пришедшего на
Дон из Путивля, Извольского (из вольных людей, «из воли», как звали -
непонятно) из Тулы и Сары-Азмана из Азова. Не вдаваясь в подробности, не оспаривая приписывания атаманов к тому или иному городу,
можно согласиться только с тем, что, вероятно, на Дону в первые века
существования казаков именно так выглядел их этнический состав.
Русские, или пришедшие на Дон из Северной России, из Руси
Московской, черкасы - пришедшие с территории современной Украины, и коренное кочевое тюркское население. Причем кочевым населением можно считать всех, независимо от национального происхождения. Люди на Дону, скорее всего, двигались вослед за стадами, по охотничьим или рыболовным стоянкам, а городки, начинавшие
возникать, играли роль опорных крепостей на пути кочевий и дорог.
Можно вослед за составителями Казачьего словаря-справочника
Губаревым и Скрыловым согласиться или оспорить предположение,
что Сары-Азман (первое упоминание -15 39 г.) это не человек, а тюркское племя. Можно даже попытаться перевести это самоназвание
какого-то тюркского народа; сары - половцы, азман - смешанные.
То есть нечистокровные половцы, вроде как болдыри - дети от смешанных браков. Предположительно, это либо донские татары - потомки половцев-кипчаков, либо степная мордва...
Самым интересным и, безусловно, реально существовавшим историческим лицом был Миша Черкашенин. Повторяю, именно так
следует произносить и писать это имя - Миша. Неизвестно, умень74
шительное это от имени Михаил или какое-то языческое древнее
прозвание. Черкашенин - это тоже прозвище, а не родовая фамилия. Оно не означало даже его национальной принадлежности, а скорее всего, только то, что родился он в Черкассах, либо днепровских,
либо донских (по аналогии с тем, что служилый татарин, пришедший
в Донское войско из Калуги, получал прозвище Калужанин, как среди иркутских казаков существует фамилия, ставшая родовой, - Устюжанин). Если бы он был черкасом по происхождению, то так бы и
звался - Черкас или Черкасов. Казаки с такими прозвищами упоминаются и в отряде Ермака, и на Дону.
Как образ Ермака, так и образ Черкашенина двоится и даже троится. Не исключено, что одновременно жили несколько атаманов
с таким прозвищем, как было несколько «ермаков», кроме ермака Василия Тимофеевича Алеева (?) из племени донских чигов (Чигина?).
Достоверно известно, что Миша Черкашенин атаманил в Черкасске (может быть, потому и Черкашенин?) в 1559, 1570 году и
с 1572 по 1580 год.
В 1576 году азовцы захватили его сына Даниила (это говорит о
том, что у Черкашенина в Старом поле на Дону оставалась семья) и,
несмотря на все просьбы о выкупе или обмене, убили его. Это месть
мусульман за то, что в 1556 году, спустившись на стругах по Кальмиусу в Азовское море, он жег и громил крымские улусы, в 1559 году
со своей станицей разбил крымцев на Северском Донце и постоянно
участвовал во всех боях с крымцами и азовцами, в частности в битве
при Молодях в 1572 году.
Согласно песенной традиции, азовцы нарушили воинские законы, «исказнив дитенка», то есть посягнули на неприкосновенность
семьи. Черкашенин получает право на месть и, в полном соответствии с казачьим средневековым менталитетом, страшно это право
реализует. Не имея сил для взятия всего Азова, поскольку большая
часть казаков занята на других войнах, он с малым отрядом нападает
на Азов и берет предместье, где вырезает всех - от мала до велика.
Говоря о казаках Средневековья, как и о Средневековье вообще,
не следует идеализировать казачий гуманизм. И турки, и татары, и
азовцы (среди которых и казаки), и, разумеется, все вольные казаки -
не уступали друг другу в жестокости. Песни донесли до нас описание
изуверских казней, каким подвергали не только «басурмане» казаков, но и казаки «басурман».
Азов-город с боем брали,
На стругах своих,
С живых турок кожу драли,
Не щадили их!
75
Эту, с позволения сказать, «песенку» я слышал в раннем детстве, не придавая значения словам и считая злодеями только турок, а живодеров-казаков - мучениками и справедливыми мстителями.
Что делать - таков мир Средневековья. Но страшно, когда дикое
средневековье вдруг просыпается сегодня, в XXI веке, например,
в Чечне. Как это ни ужасно, но прав оказался Достоевский, когда
заметил: «Только разреши с живых людей кожу сдирать, а охотники
и мастера сразу отыщутся!»
Миша же Черкашенин дорог нам потому, что он, дитя этого злодейского времени, кровь и плоть его, - родоначальник новой морали. Может, поэтому его и помнят, и поют о нем песни, что его подвиг
закладывает основы казачьего мировоззрения, которое очень скоро
будет отличать казаков от всех их противников. И, как ни парадоксально, сделает непобедимыми.
Вероятно, жестокость, с какой Миша отомстил азовцам, в том
числе и совершенно невиновным в гибели его сына, и таким образом
умножил зло в мире, не только не утолила его скорби, но еще и добавила угрызений совести, - ведь отдаваясь сладкому сатанинскому
чувству мести, атаман стал на одну доску с убийцами сына, стал таким же, как они, злодеем.
Одно дело быть Мечом Господним, карой виновным, но в этом
случае, казак - воин Христов, действует не по свой воле, а выполняет
волю Божью, другое - мстить, значит, умножать зло.
В казачьей народной философии очень четко различались понятия отмщение и месть.
Отмщение, на которое существует право только у Господа, - «Мне
отмщенье, и Аз воздам», - и месть, то есть право, какое человек берет на себя сам. На себя принимает Господню ношу.
А кто же ему дает такое право? Разве Милосердный и Всесильный Господь? Нет! Народ отвечал - гордыня! А гордыня - непрощенный грех, искушение дьявольское. То есть, уступая чувству мести, казак уходит из-под Божьей защитительной длани и, полагаясь только на собственные силы, неизбежно попадает во власть
дьявола.
8 казачьих областях существовала и существует, тлея, кровная
месть. Поэтому при советской власти там действовала статья Уголовного кодекса, предусматривающая пять лет тюрьмы «за отказ мириться». Эти пять лет автоматически «наматывались» на преступление, если
в суде доказывалось, что оно совершено из кровной мести.
Но человек, пошедший на кровную месть, осознавал себя отступником от православия. Говорил про себя: «Я человек - решенный», и
окружающие его жалели, как жалеют убогого и больного, и боялись,
76
как носителя печати сатаны. Хотя, разумеется, и помогали, чем могли, особенно родственники, потому что сочувствовали тому, кто решил остановить и покарать злодея. Однако, как учит народная философия, карать нужно не злодея, а пресекать злодейство. А одним
злодейством другое не пресечешь.
Вероятно, понял и прочувствовал это человек шекспировских страстей, Миша Черкашенин. Он уводит с Дона своих станичников и служит в нескольких русских городах атаманом городовых казаков и
атаманом польским, «на боевом поле», то есть командующим конными казаками в полевых операциях. В частности, в Старой Рязани и
в Серпухове.
Он видит все страшные дела, что творятся во времена опричнины, поэтому, вероятно, нет в его душе веры в царя - помазанника
Божия. С началом Ливонской войны Миша и (как приводится в некоторых источниках) его брат постоянно на войне. В 1579 году вместе
с Ермаком Тимофеевым (?) он штурмует Полоцк, командует служилыми татарами и казаками, разоряя польские тылы, а в 1581 году
садится в осаду от Стефана Батория во Пскове.
Вот здесь он и совершает подвиг, который позже, осмысленный
казачьей народной философией, и стал основой казачьего духовного кодекса.
Силы штурмующих и осажденных были не равны. Псков не имел
ни сил, ни возможностей обороняться. Только героизм защитников
позволял держать оборону при непрерывном обстреле и натиске
польско-литовско-немецкого войска.
Видя обреченность города, на который наступают силы сатаны,
силы зла, не имея надежды на подкрепление со стороны Москвы и
не испытывая уважения к Ивану Грозному, Миша Черкашенин совершает ритуальный акт, истоки которого нужно искать и в античной
философии, и в дохристианском, языческом мировоззрении степняков, и в православии, как в философской вершине и разрешении
всех накопленных в предыдущих религиях проблем: «смерть за други своя».
Некоей невидимой, неслышимой силе, которая сжирает город или
испытывает волю его защитников (казак не знает, добрая эта сила
или злая, а скорее всего, равнодушная, так сказать - историческая
закономерность), жалея людей, герой предлагает в выкуп города от
войны свою голову.
Истоки такого самопожертвования легко отыскать в менталитете степняков. Они закладывались именно в степи, когда, жертвуя
одним человеком или малым отрядом, идущим навстречу неисчислимому врагу или засевшим в обороне в городке и обреченным на
гибель, спасалось все племя или кочевье, получавшее возможность
77
уйти или спрятаться. Этот очень сложный мировоззренческий
и поведенческий комплекс осмыслен и освящен православием.
Так Достоевский делил все мировые идеи на три категории. Первая - католическая, в основе которой безусловное убеждение в собственной исключительной правоте и такое же безусловное подчинение всех этой правоте. Отсюда и социализм понимался писателем
как проявление католической идеи, то есть убежденность в том, что
людей можно сделать счастливыми, даже вопреки их воле. Можно
заставить быть счастливыми! Вторая - протестантская, которая существует только как антипод идеи католической.
И третья - православная, когда человек берет на себя право распоряжаться только собой, действуя по принципу: делай, как я, или не
делай, как я. Этот принцип завещан святым Серафимом Саровским:
«Спасися сам, и рядом спасутся тысячи». Но Серафим Саровский -
современник Пушкину, а Миша Черкашенин - Ивану Грозному. Его
понимание добровольной жертвы во многом опиралось на языческие представления о выкупе у божества. Вероятно, этот философско-религиозный комплекс связан с каким-то ритуалом, обломки какого мы видим в стряхивании первых капель из кубка в огонь и швырянии шапки в Дон после службы - то есть принесение головы
в выкуп.
Идея жертвоприношения, в том числе и человеческой жизни, прослеживается и в легенде о том, как Стенька Разин (имеющий мало
общего с реальным Степаном Тимофеевичем) бросил в жертву Волге «персиянскую княжну».
Совершив какие-то ритуальные действия, Миша Черкашенин
«принес свою голову в выкуп за город Псков». Далее в одних песнях
говорится, что «тут же его ядро в брюхо и ударило» (хотя он - человек заговоренный и его смерть не. могла взять; но смерти до того
были «отведены Глаза»: она Черкашенина не видела), а в других, что
он и его брат набили крепостную башню порохом и подорвались вместе с врагами.
О том же, что эта добровольная смерть являлась ритуальным действием, имела сакральное значение, свидетельствует то, что на следующий день поляки без боя отошли от Пскова.
Точно так же, в казачьей традиции, описывается выкуп головою
Ермака Сибири казакам в отчину.
Идея самопожертвования, принесения своей головы в выкуп стала основой казачьего морального кодекса, основой понятия исправности, обусловила их так называемое бесстрашие и развита в казачьей философии смерти, во многом определявших поведение казаков на протяжении четырех столетий.

Использованы материалы книги Б. Алмазова военная история казачества.