Салфетка Серпинского и массовые репрессии

Вряд ли многие из читателей знакомы с таким геометрическим объектом, как салфетка Серпинского. Между тем, в математике этот объект играет важную роль. Салфетка Серпинского представляет собой квадрат, который рекурсивно делится на меньшие квадраты с удалением центрального. Это делает её похожей на швейцарский сыр с дырками. Как и в куске сыра, в салфетке Серпинского есть множество «пустот», созданных рекурсивным удалением квадратов, что придаёт ей пористую, решетчатую структуру. Но в отличие от сыра, эти отверстия расположены строго упорядоченно и образуют самоподобный узор фрактала. Салфетка Серпинского и есть фрактал.
Кстати говоря, важность рекурсии состоит в том ,что она позволяет описывать сложные структуры и процессы через простые правила, которые применяются многократно к самим себе. Это делает её ключевым инструментом в математике, информатике и понимания многих природных явлений.
Например, в природе мы встречаемся с рекурсией, когда наблюдаем ветви деревьев или узор снежинок на окне морозным утром.
Казалось бы созерцание салфетки Серпинского настраивает на умиротворённый философский лад. Нет ничего более успокаивающего, чем рассматривать повторяющийся рисунок фрактала. Но попробуем взглянуть на  салфетку Серпинского с другой точки зрения- с точки зрениям наших социальных реалий.
Что может быть общего у салфетки Серпинского и такого явления, как массовые репрессии, с которым сталкивались в прошлом и продолжают сталкиваться сейчас целые народы и страны?
Давайте сперва определимся в том, что такое массовые репрессии. Мы часто используем это понятие в своей обиходной речи, как само собой разумеющееся, не особенно вникая в его суть.
В истории, массовые репрессии не такое уж редкое явление. Хотя его и нельзя назвать распространённым. Всё-таки, это всегда выход за пределы социальной и политической нормы.
Власть в периоды серьёзных кризисов, когда на кону стояло само её существование, стремилась расправиться со своими политическими противниками, уничтожить оппозицию и просто критиков режима. Со временем, репрессии утрачивали свой точечный, избирательный, характер, и превращались в дубинку, которую власть время от времени обрушивала на головы широких общественных слоёв.
Исходя из этого, можно определить массовые репрессии, как систематическое применение государством насилия, террора или дискриминации против больших групп населения по политическим, этническим, социальным или религиозным признакам.
 Среди самых известных примеров массовых репрессий, сталинские репрессии, этнические чистки в Югославии и Руанде, средневековая инквизиция и охота на ведьм в Западной и Центральной Европе в средние века.
Тем не менее, именно XX-й век стал пиком массовых репрессий. Возникли идеологические тоталитарные режимы, провозгласившие своей целью прямое угнетение и уничтожение своих политических противников и представителей чуждых социальных и этнических групп. Впервые возникли массовые проекты, которые стремились переделать общество под новую идею. В этих проектах человек воспринимался не как личность, обладающая врождённой самоценностью, а как элемент определённого класса или расы, подлежащих уничтожению по идеологическим мотивам.
В XX-м веке происходит небывалое развитие государственного репрессивного аппарата, сопровождающееся внедрением разного рода технических новшеств. Железные дороги, телеграф и радио позволили контролировать огромные территории и оперативно управлять компаниями террора против несогласных. А современные методы убийства (газовые камеры, пулемёты, авиация) многократно увеличили масштабы террора.
Первая и Вторая мировая войны не только создавали атмосферу постоянного присутствия «внутреннего врага», но и давали государствам вполне аргументированное оправдание для насилия против собственных граждан.
Конечно, массовые репрессии, как мы уже сказали выше, существовали и раньше. Но они не носили такой системный, идеологически направленный и технологически выверенный характер.
В XX-м в. массовые репрессии приобрели индустриальный и глобальный характер.
Несмотря на внешние отличия, массовые репрессии объединяет общая логика. Правящий режим пытается режим, находясь в состоянии глубокого кризиса, пытается решить стоящие перед ним проблемы через уничтожение врагов- реальных или воображаемых. Государства и лидеры объясняют свои проблемы наличием «вредителей», «шпионов», «еретиков», «врагов народа» и т.д. Репрессии призваны снять долю ответственности за происходящее в стране с властей и переложить её на некие сторонние силы. Ещё одна цель массовых репрессий – это консолидация власти. Массовый террор парализует общество, вгоняя его в состояние страха, и делая невозможным сопротивление. Одновременно, массовые репрессии призваны устранить потенциальных конкурентов среди правящих элит ( например, сталинские чистки).
Немаловажную роль среди причин ,подталкивающих власть к проведению массовых репрессий, играет соблазн воспользоваться таким инструментом, как социальная инженерия. Последователи левых идей мечтали через террор создать классово чистое общество или вывести нового человека, лишённого  тех недостатков, которые были свойственны предшествующим поколениям людей.
Массовые репрессии использовались как демонстрация силы со стороны правящего режима: сопротивляться бесполезно, всякий, кто помыслит о сопротивлении, незамедлительно будет уничтожен. Люди, всерьёз напуганные размахом репрессий, волей-неволей начинали контролировать своё поведение и высказывания, чтобы не попасть под удар со стороны власти.
Массовые репрессии были сопряжены с определёнными экономическими выгодами. В 1930-е - 1940-е годы сотни тысяч людей, особенно живших в крупных городах, улучшили свои жилищные условия за счёт тех, кто был расстрелян или отправился в Гулаг. Огромные ресурсы были перераспределены в пользу тех, кто проводил репрессии.
Таким образом, мы можем сказать, что логика массовых репрессий состоит в удержании и укреплении власти, мобилизации общества в рамках определённой идеологии, устранении реальных и мнимых угроз.
Но, довольно часто, массовые репрессии выходят из –под контроля правящих элит и приобретают самоподдерживающийся характер. Большую роль в этом играет инерция, свойственная репрессивному аппарату. Чтобы оправдать своё существование, он постоянно должен раскрывать «заговоры» и находить новых «врагов». Репрессии становятся нормой жизни правящих элит, определяя их мировоззрение и жизненные перспективы. По другому, они уже не могут существовать. Чем больше репрессий, тем больше власти у репрессивного аппарата и, тем сильнее, он становится заинтересован в продолжении репрессий. Как тут не вспомнить широко распространённую в сталинские годы практику, когда репрессивным органам сверху спускались лимиты на расстрелы и аресты, да и сами они брали аналогичные обязательства, стремясь оправдать доверие высокого начальства. Это превращало террор в механический процесс : в первую очередь, нужно было выполнить план по расстрелам и посадкам, а не доказать вину конкретного человека, соблюдая все тонкости юриспруденции. Это тот случай, когда машина террора отрывается от своих первоначальных задач и начинает перемалывать человеческие жизни во имя карьерных интересов бюрократического аппарата.
На этом этапе, в дело, как правило, вступают механизмы саморазрушения системы. Массовые репрессии начинают пожирать своих: следователи становятся обвиняемыми, партийные кадры- жертвами.
Верховная власть уже не всегда контролирует происходящее, хотя и продолжает пользоваться, прямо или косвенно, результатами массовых репрессий. В этом смысле,  «Большой террор» в СССР, одновременно, был инициативой Сталина и продуктом инерции репрессивной системы. Тысячи местных функционеров «перегибали палку», чтобы продемонстрировать преданность вождю и обезопасить себя от обвинений в недостаточно активной борьбе с врагами народа.
Теперь попробуем оценить реакцию общества на массовые репрессии. В тоталитарных режимах, общество не было пассивным свидетелем массовых репрессий. Оно активно поддерживало их. По крайней мере, делало вид, что поддерживает. Люди писали доносы друг на друга, участвовали в митингах с требованием расстрелять врагов народа.
Зачем они это делали? Неужели все были настолько одурманены пропагандой, что утратили последние остатки здравого смысла?
Всё намного сложнее. Основная масса людей, конечно, не была солидарна с властью и вовсе не хотела никого уничтожать. Однако, страх диктовал свои правила коллективного и индивидуального поведения. В СССР люди были напуганы красным террором, который большевики развязали против своих противников в годы Гражданской войны. У многих были расстреляны близкие. Поэтому, слово «террор» воспринималось ими не как некая далёкая и непонятная абстракция, а как вполне реальное событие, жертвой которого мог стать каждый.
С точки зрения психологии, многое в нашем отношении к массовым репрессиям определяет личная оценка опасности, связанной с ними. У каждого из нас есть субъективная оценка интенсивности риска. Благодаря этой оценке, мы решаем, насколько вероятно можем стать жертвой репрессий в каждый данный момент времени.
Когда где-то рядом с нами происходят репрессии, риск для каждого из нас ощутимо растёт, и чем ближе это событие,  по отношению к нам или нашим близким, тем выше степень оценки риска.  Даже без новых инцидентов, связанных с репрессиями, риск не обнуляется сразу, некоторое время, его удерживает  в сознании инерция страха.  Должно потребоваться время,  чтобы ощущение страха перед репрессиями затихло, утратило свою актуальность, отошло на второй план.
Ощущение личной опасности, связанное с репрессиями, возникает далеко не сразу. Первые  случаи репрессий воспринимаются как нечто чуждое и не имеющее к нам никакого отношения. Однако, по мере распространения репрессий, картина нашего восприятия этого явления, меняется. Даже те, кто первоначально не испытывал никакого страха, теряют чувство безопасности и начинают испытывать страх. Поле опасности захватывает всех. В немалой степени этому способствует повторяемость (итеративность)и видимость репрессий.
Как известно, массовые репрессии происходят волнами. Одна волна сменяет другую. В какой-то момент времени интенсивность репрессий падает, кажется, что они пошли на убыль, но потом репрессии снова нарастают. Эти волны мы можем представить как итерации, выражаясь языком математики. С каждой такой итерацией воронка репрессий затягивает всё большее количество новых людей. Риск каждого человека оказаться в поле зрения репрессивной машины возрастает.
Это напоминает русскую рулетку. Кому-то удаётся уцелеть, при одинаковом с другими риске, но с каждым разом шансы на выживание всё ниже. Ханна Арендт в своей работе «Истоки тоталитаризма», как раз ,проводит идею о том, что массовый террор в тоталитарных режимах становится самоподдерживающимся процессом, где конечной целью является уже не борьба с конкретными врагами ,а демонстрация тотальной уязвимости. Тимоти Снайдер в «Кровавых землях» отмечает, что насилие нарастает волнами и затрагивает всё более широкие группы населения.
В принципе, репрессии можно моделировать, как «заражение страхом», волны репрессий напоминают вспышки эпидемии.
Между салфеткой Серпинского и массовыми репрессиями прослеживаются структурные аналогии. Во-первых, это итеративность процесса. Салфетка Серпинского строится путём повторяющегося удаления всё новых и новых частей из квадрата по определённому правилу. Массовые репрессии  происходят волнами, когда из общества снова и снова «вырезают» целые группы людей по всё новым критериям. Во-вторых, это фрактальность процесса. В салфетке Серпинского картина дырчатости повторяется на каждом уровне: чем глубже смотришь, тем больше мелких «пустот». В репрессиях встречается подобная логика: внутри уже «очищенных» групп находят новых «врагов», процесс продолжается и уходит вглубь. В третьих, разрушение целостности: в итоге салфетка становится почти пустой, хотя формально структура сохраняется. При массовых репрессиях общество тоже сохраняет видимость структуры (государство, учреждения, институты), но человеческий и культурный «материал», наполняющий эти структуры, оказывается уничтожен. В четвёртых, определённая  последовательность и порядок. У Серпинского в построении фрактала  наблюдается математически строгий порядок. В репрессиях мы тоже видим бюрократическую, «рациональную» логику, которая ,тем не менее, ведёт к разрушению общества и государства.
Можно сказать так: массовые репрессии — это социальный фрактал разрушения, где каждый виток воспроизводит тот же механизм исключения, что и предыдущий, пока «ткань» общества не становится похожей на салфетку Серпинского: формально целая, но вся из дыр.