Нерпа хочет на мальчишник

В Карелии в этом году было непривычно жарко. Люди вроде бы устремились на Русский Север – вдохнуть живительную прохладу родных просторов, зарядиться родниковым ознобом Ладоги, умыться бодрящими беломорскими ветрами и все такое. А тут нА тебе – почти турецко-египетское палево. Даже как-то странно: жарко, как в мартене, а турков и арабов нету. Непорядок. Российскому ведь туристу, типа меня, вышедшему из девяностых, жара без турка – как баня без пива.
Надо отдать должное нашему народу: наш народ действительно потянулся, так сказать, к пенатам, истокам и колыбелям. Я не про Сочи с Крымом.
В молодежной среде гуляют, наверное, слышали, словечки, типа «монастыринг», «деревнинг»,  «избушкинг», «коровнинг» и тому подобное. Вплоть до «рыбалкинг на червякинг». Как сказали бы наверху: правильный патриотический тренд.
Жара жарой, но отдохнули мы хорошо. Удачный получился карелинг.
У нас была большая сборная компания. Двенадцать человек. Прекрасные люди.
Например, пара: Мишенька и Леночка. Общались Леночка и Мишенька между собой примерно так:
 - Мишенька…
 - Что, Леночка?..
 - Ты хочешь пипИ?
 - Хочу, Леночка. А ты?
 - Я тоже хочу, Мишенька… Ты такой милый…
Еще был папа Сёма с двумя дочками. Старшая – темпераментная котлета в шляпке с бантиком. Младшая – спокойная, молчаливая и невозмутимая, как настойка пустырника.
Подруги дочек. Старшая дочка со своей подругой все время пили карельский бальзам, запивая его томатным соком и громко ржали.
Были мы втроем: я, жена и сын.
Была очень разговорчивая девушка Глафира лет шестидесяти пяти. Она всё неутомимо снимала на смартфон и всё комментировала. Например, поскользнулась, ударилась коленом. Снимает на видео синяк на коленке. Комментарий:
 - Вторник. Четырнадцать ноль восемь двадцать восьмого седьмого две тысячи двадцать пятого. Сортавала, улица Ленина восемнадцать. Напротив здания ратуши. Архитектор Франс Анатолиус. Поскользнулась на тухлой калитке («калитка» - это карельский пирожок, кто не знает) с рыбой. Синяк на левой коленке. Примерно три на четыре сантиметра. Окрас - желто-фиолетовый. Приложен лопух в четырнадцать ноль шесть. Смазано диклофенаком в четырнадцать ноль семь. Легкое болевое ощущение. Отбой. До связи. 
Был еще одинокий волк Федор бальзаковского возраста. Его помню плохо.
Организовывал все дочкин папа.
Мы заранее сняли домик на окраине славного городка Сортавала. В переулке – не помню, то ли Жемчужном, то ли Изумрудном. Оттуда, из этих перламутровых ладожских окраин, планировалось: вдоволь нагуляться по городу, объездить его окрестности, поплавать на катере по Ладожскому озеру ну и, конечно, посетить Валаам.
Поездка получилась веселая.
Ехали с Ленинградского вокзала, который был на ремонте. Туалет, соответственно, – на втором этаже Ярославского. Там – легкая деловая суета у писсуаров и экзистенциальная напряженность у кабинок. Какой-то мужик, помню, в пробковом шлеме на голый череп (мужик потом ехал на нашем поезде с Ленинградского), с искренним недоумением:
 - Первый раз, чтоб по…ть, в другой город еду.
Двухэтажный поезд. На втором этаже на верхней полке скошенные, как на мансарде, окна.
Из окна этой мансарды я смотрел на северные пейзажи. Малахитовые болота. Сердитые похмельные ельники. Сосняки, словно шеренги бывалых гренадеров. Каждый – монументален, как отдельный памятник космонавтике. Трогательные березки, безнадежно мечтающие о гренадерах. Поля. Безлюдье, безлюдье. Заброшенные длинные то ли избы, то ли коровники с прогнувшимися до земли крышами, похожие на медленно ползущих гусениц.
Ближе к Сортавале меня постепенно что-то стало раздражать. Все сильнее и сильнее. Наконец я понял. Это были бесконечные финские названия. Потом это ощущение меня не покидало на протяжении всей недели, проведенной в Карелии.
Подчеркиваю: названия финские, а не карельские. Понятно, что народы родственные. Угрофинская группа языков, эпос «Калевала» и все такое. Но финны и карелы - далеко не одно и то же. Вроде русских с поляками. Карелы здесь, в Приладожье, жили испокон веков. А финнов сюда загнали шведы. В противовес карелам. Потому что карелам шведы сразу не понравились. И наоборот. А чему тут нравиться? Шведы, к примеру, приобщали карелов к своей лютеранской вере следующим образом. Первый раз не сходил на службу в лютеранскую кирху – выпороть до полусмерти. Второй раз не сходил – отрубить голову. Выпороть для начала – это, надо думать, проявление европейской толерантности. Вот карелы отсюда и стали массово сбегать. А вместо них явились финны. А потом, когда шведов наши окончательно добили, финнов не только не прогнали, но и устроили им оранжерейные условия: автономия, конституция и так далее. Александр Первый постарался. Потом много чего еще было. Но это все геополитический нудёж. А факт остается фактом: куча финских названий, которых местные не помнят, не знают, и знать и помнить не хотят.
Я ничего не имею против финского языка. Но он мне упорно напоминает речь замерзающего заики. Ляппяярва, Лахденпохья, Сатисенъярви…
Когда я был школьником и учился недалеко от гостиницы «Космос», финских туристов мы называли так: «мноога-пуккала-маала-каккала». Вот тебе и вся скандинавская геополитика. Но хватит о грустном.
Как уже говорилось, в Карелии было жарко, и нам все время хотелось искупаться.
Интернет говорил: в городе Сортавала мест, разрешенных для купания, нет. Ближайший официальный пляж – километрах в пятидесяти. Народ кругом купался в желтоватой торфяной водичке. Стремно? Стремно. Что делать? Нам хотелось на какой-нибудь пляж.
Сортавала – чудесное место. Здесь так тихо и несуетно.
Здесь масса памятников так называемого финского национального романтизма. Финский национальный романтизм - это когда можно мешать любые стили. Полная свобода эклектики. То есть если, скажем, я надену пыльную буденовку, испанское накрахмаленное жабо, фрак, советские физкультурные штаны и ласты – это будет мой личный финский национальный романтизм.
Здесь, в Сортавале, можно купить чай из березовой чаги с клюквой (типа полена с шоколадом), консервы «медвежье мясо» (напоминает что-то вроде «тушенки из швейцарца»).
Здесь на стенах так много написано о любви. «Я люблю тебя» (улица Кирова). «Олежка плюс Анютка» (улица Гагарина). «Нас не разлучить» (улица Горького). Когда мы из своего дома в каком-то там (опять забыл) Лазоревом переулке, долго бредя по пыли дачно-коттеджной зоны, наконец сворачивали на заасфальтированную улицу, нас встречала эротическая надпись «Люблю Олесю». Дальше была лавочка хлебозавода с очень вкусными карельскими пирожками-калитками, «Пятерочка» и водонапорная башня. На этой улице-сквере, под белесыми от пыльного зноя липами, стояли скамейки. На скамейках сидели, как гряда заброшенных муравейников, местные бомжи. Я спросил их однажды:
 - Скажите, любезные, а где в Сортавале можно искупаться?
Один из муравейников, несмотря на зной - в полосатой сине-красной лыжной шапке с белым помпоном, ответил:
 - А искупаться-то? А на Мальчишнике.
 - А что такое «Мальчишник»?
 - А пляж.
 - А где это?
 - А где все купаются.
 - А где все купаются?
 - А на Мальчишнике.
 - А где он находится, Мальчишник-то этот?
 - Где купаются-то?
 - Ну да.
 - А там! – муравейник решительно махнул рукой, куртуазно качнув помпоном, как плюмажем, в сторону водонапорной башни.
 - А там куда?
    - А там спросишь. Там тебе, где Мальчишник, любая говорилка скажет.
     - Спасибо.
     - А и на здоровье.
    В этот день мы долго гуляли, помнится по городу. Посетили музей Кронида Гоголева. Замечательный мастер-древорез. Так сказать, карнавально-жизнеутверждающий. Посмотрел на его резьбу – и помирать не хочется.
    Дальше все по списку: памятник рунопевцу, дом Берга и так далее. Но особенно мне понравилась скульптура нерпы на берегу залива. В ней было что-то жизнелюбиво-лукавое, очень напоминающее героев Кронида Гоголева.
    Ближе к вечеру в кафе, поедая все те же калитки, мы спросили у официантки:
 - Скажите, девушка, а где у вас в Сортавале можно искупаться?
 - В Сортавале-то?..
 - Ну, не в Хельсинки же…
 - В Хельсинках не подскажу, не была. А у нас в Сортавале, ясный сон, на Мальчишнике. Там все купаются. И вы купайтеся, удачи в помощь.
     - Там не грязно?
     - Это на нашем Мальчишнике-то?.. Боже с вами! Ясный сон, чисто. Туда иной раз даже нерпы приплывают. Когда жрать нечего.
    - А вот в интернете написано, что в вашем городе нигде нельзя купаться.
    Девушка обиделась:
    - Интернету, может и нельзя, а у нас там, на Мальчишнике, все купаются, как миленькие.
    - А где он, этот Мальчишник?
     - По мосту налево - и за скалкой.
     - А что такое «скалка»?
     - Скалка-то? Как это «что такое»? Ясный сон – скала.
    - А он платный?
    - Мальчишник-то?
    - Ну да.
    - Боже с вами! Это только клизьма в Париже платная, а наш Мальчишник – как ночь музеев. Купайтеся сутки круглые на здоровье, как миленькие. Удачи в помощь.
     - А почему он, интересно, так называется – «Мальчишник»?
     - Ясный сон – от мальчишек. Не девишником же его звать…
     - Ясный сон… Хотя… Ладно, спасибо. Сходим как-нибудь за скалку, «как миленькие»…
     - Удачи в помощь.
    На следующий день мы поплыли на Валаам. Туда плыли два катера-метеора – «Преподобный Серафим» и «Андрей Первозванный».
    На причале народу было много. Кто-то перекрикивался:
     - Вася!.. Мы на каком?!. На «Серафиме Первозванном»?!.
    В ответ:
     - Нет, Люся!.. На «Андрее Преподобном»!..
    Не знаю, как Вася с Люсей, а мы плыли на «Андрее Первозванном». Отличный метеор. Сорок минут – и мы на месте.
    Наше посещение Валаама было историческим. Потому что нам явно была «удача в помощь». Дело было двадцать девятого июля. Как мы узнали во время экскурсии, как раз в этот день на Валааме встречались Путин с Лукашенко. Просто ясный сон какой-то! Кстати, никто ничего на Валааме не отменял. Все было тихо. Только запланированный у нас в экскурсионной программе десятиминутный концерт певчих не состоялся, потому что игумен срочно вызвал их «на послушание».
    Экскурсию у нас вел интеллигентный молодой человек из Питера. Педагог младших классов. Бородка, очочки. На Валааме подрабатывал гидом. Вылитый разночинец из девятнадцатого века. Любимое выражение – «с Божьей помощью». Любимое словечко – «потихонечку». Их он употреблял в самых разных и неожиданных контекстах. Например:
     - Так за очень короткий срок с Божьей помощью потихонечку был построен храм…
     - И тут он заболел и с Божьей помощью очень скоро потихонечку помер…
    «Мистер Потихонечку» (мы его так между собой назвали) рассказывал обо всем очень интересно. С огоньком. Но особенно он оживился, когда мы вышли из монастыря и пошли бродить по острову.
     - А еще в настоящее время на Валааме, - рассказывал питерский разночинец, - обитает целая популяция лосей. Целых девять особей. Сначала на острове появился один лось. А потом потихонечку с Божьей помощью их вдруг очень быстро стало девять. Потому что на острове с Божьей помощью нету волков. Волку тут места мало. Ему, как буржую, нужна большая территория. Волков нет, вот лоси тут потихонечку и блаженствуют. Вы заметили, что ни у одной рябины верхушки нету? Это лоси их почавкали! – улыбнулся он с умилением. – И пусть чавкают с Божьей помощью. Человечку – чайку попить. А лосяшке – рябинку почавкать. Хотя монахам в иных скитах чай пить не велено. А почему? А потому что чай располагает к суетным беседам. Но лось – не монах. Ему суетные беседы жить не препятствуют. Он и бессловесно счастлив. А вот еще появился однажды, - продолжал педагог заговорщическим тоном, - на Валааме-острове бобер. Да. Один. Соорудил запруду. Наверно, решил свою бобровую схиму принять. Пожил-пожил потихонечку, посхимничал-посхимничал – да вот и уплыл. Видно, не удался ему сей бобровый пОстриг. А зверюшки тут у нас разные живут. Лисы всякие, хорьки, зяблики… Но, конечно, самое любимое у нас создание – нерпа. Как говорится, в Москве – Царь-пушка, Китае – панда, а в Ладоге – нерпа. Нерпа – она почему любимая? Потому что она с Божьей помощью больше всех из зверюшек похожа на человека. Она, как и человек: а – любопытная, бэ – пугливая, вэ – коллективная, гэ – наглая… Вот такая она, наша нерпа…
    Тут я понял, что что я действительно – нерпа. Может быть, был ею в прошлой жизни, может – стану в будущей. И мне еще больше захотелось искупаться в Мальчишнике.
    В последующие дни мы ездили по окрестностям Сортавалы. Парк Рускеала, водопады. Все как полагается.
    Потом катались на катере по шхерам Ладожского озера. Искупались даже в одной из шхер. Замечательная теплая вода. Но мне все равно тянуло на таинственно-мистический Мальчишник.
    Капитан катера, бывалый пожилой мужик с обветренным лицом, багровым, как свиной окорок, и с басом, наваристым, как борщ, вещал:
     - Я сорок восемь лет за штурвалом, всякое видал… Я уж старый, как грится, как ноготь кавказского долгожителя. Меня ничем, вроде бы, не удивишь. Но такой жары не помню. Нет. Навидался, как грится, природных явлений. На озере у нас волна – до семи метров. Ну, в семь метров не плавал, врать не буду, а в четыре приходилось. Да… Поймал, как грится, бледного. Ничего, просушил кальсоны, дамам пардон… Всякое, как грится, кушал. Помню, однажды хорошо мы приняли на сиси, дамам пардон… Водки с пивом. А что, мы хуже, как грится, древних греков? Древние греки вино с водой мешали, а мы - водку с пивом. Юбилей был у товарища. Ну и вот я с утра плыву по родной шхере. С такого перебора! – глаза на ниточках.  И вдруг вижу: неизвестный мне остров… У меня аж глаза обратно в табло всосались. Я ж по этой шхере сорок лет, как грится, плаваю… И вдруг – остров. Чуть инсульт не скушал. А потом мне и объяснили: этот остров - надувной. Его для съемок фильма надули. «Последний богатырь» называется… Так что всякое видал, но такой жары – никогда… Вон глядите – нерпы… Любопытные мамзели, сил нет… дамам, как грится, пардон…
    Глядим: действительно – нерпы. Две штуки. Высунулись из воды – смотрят. Как будто резные, из дерева.
    Заканчиваю. Со всеми этими поездками и экскурсиями на Мальчишник я так и не попал. Там побывал папа дочек Сёма. Сказал: ничего особенного, неудобный спуск, камни, крапива.
    Но я, нерпа, не верю. Мальчишник – это моя Жар-Птица, мои Алые Паруса. Земной Рай. Вечный Праздник с резных досок Кронида Гоголева. В следующей жизни, когда я стану нерпой, обязательно попаду на Мальчишник. И буду там, как грится, потихонечку с Божьей помощью плавать. Как миленькая.