Не ведающий страха. Григорий Поженян

"Я родился 20 сентября 1922 года в Харькове. Отец - директор института научно-исследовательских сооружений, мать - врач харьковской клиники профессора Синельникова... Окончил 6-ю среднюю школу .Ушел служить срочную службу на Черноморский флот... Воевать начал в первый день войны в 1-ом особом диверсионном отряде. Первый взорванный мост - Варваровка, в городе Николаеве. Последний - в Белграде. Был дважды ранен и один раз контужен Начал войну краснофлотцем, закончил капитан-лейтенантом... Издано 30 книг, 50 песен». ( из автобиографии)

***
Если б душа
отделилась от тела,
сколько бы чаек
ко мне прилетело.
Сколько бы ласточек
в окна влетало.
Сколько б коней
в дом тропу протоптало.
Если б душа
отделялась от тела,
я не ходил бы тайком
на Пастера,
в дом, где живут
все друзья неживые,
где не лежат
и цветы полевые.
Может, потом
и случится такое
там, за нездешней
подземной рекою,
на перевозе,
где лодочник желтый
знает, зачем
и откуда пришел ты.
Но на земле
не случается чуда.
Тот, кто погиб,
не приходит оттуда.
Были юнцами,
не стали старее.
Тех, что погибли,
считаю храбрее.
Может, осколки их
были острее.
Может, к ним пули
летели быстрее?!
...Дальше продвинулись.
Дольше горели.
Тех, что погибли,
считаю храбрее.


ОСВОБОЖДЕНИЕ
С. Рассадину


В моих ушах,
контуженных войной,
не гул, не звон,
а чей-то позывной.
Но чей он
и который это год —
я все забыл:
и ключ, и гриф, и код.
В моих ногах —
осколки прежних лет.
Они со мной
покинут этот свет,
и вместе с ними
выйдут из огня
тот, кто стрелял,
и тот, кто спас меня.
В моих зрачках
(не я тому виной,
что жив остался,
просто я связной
меж теми, кто живут
и кто мертвы) —
в моих зрачках
зеленый цвет травы.
...Я все, что смог,
скребком годов соскреб.
Я не берег,
не подставлял свой лоб.
Не коротал
в чужой рубахе дни
и был на плахе
всем другим сродни.
В предчувствии
начала и конца —
светлее темь
спокойного лица,
уверенней разжатая рука,
добрее уходящая строка.
Иду на дно
и не иду ко дну...
Так две реки
сливаются в одну,
чтоб, растворившись в море навсегда,
плыла освобожденная
вода.


Погоня


Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали!
Ни продуктов, ни шифра, ни грязи
не хочу ни сейчас, ни потом.
Мне сказали:
— Взорвете понтон
и останетесь в плавнях для связи. —
… И остался один во вселенной,
прислонившись к понтону щекой,
восемнадцатилетний военный
с обнаженной гранатной чекой.
С той поры я бегу и бегу,
а за мною собаки по следу.
Все на той стороне. Я последний
на последнем своем берегу.
И гудят, и гудят провода.
Боль стихает. На сердце покойней.
Так безногому снится погоня,
неразлучная с ним навсегда.


Два главных цвета


Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зелёным
с белым гребнем на резкой складке,
то без гребня – свинцово-сизым,
с мелкой рябью волны гусиной,
то задумчивым, светло-синим,
просто светлым и просто синим,
чуть колышимым лёгким бризом.
Море может быть в час заката
то лиловым, то красноватым,
то молчащим, то говорливым,
с гордой гривой в часы прилива.
Море может быть голубое.
И порою в ночном дозоре
глянешь за борт – и под тобою
то ли небо, а то ли море.
Но бывает оно и чёрным,
чёрным, мечущимся, покатым,
неумолчным и непокорным,
поднимающимся, горбатым,
в белых ямах, в ползучих кручах,
переливчатых, неминучих,
распадающихся на глыбы,
в светлых полосах мёртвой рыбы.
А какое бывает море,
если взор застилает горе?
А бывает ли голубое
море в самом разгаре боя,
в час, когда, накренившись косо,
мачты низко гудят над ухом
и натянутой ниткой тросы
перескрипываются глухо,
в час, когда у наклонных палуб
ломит кости стальных распорок
и, уже догорев, запалы
поджигают зарядный порох?
Кто из нас в этот час рассвета
смел бы спутать два главных цвета?!
И пока просыпались горны
утром пасмурным и суровым,
море виделось мне
то чёрным,
то – от красных огней –
багровым.


***
Много сил у зимы,
но бывает она
под конец февраля
не мила, не сильна.
Не мила, не сильна,
и у южных морей
вдруг ослабнет струна
кормовых якорей.
Вдруг ослабнет струна,
вдруг подастся корма —
и на корточки к стенкам
прижмется зима.
А весенний зюйд-ост,
а рыбацкий левант
всколыхнет паруса
у оттаявших вант,
и погонит ручьи,
растревожив людей,
и затопит сердца
в шуме первых дождей,
и взойдет над землей
теплый серп молодой.
А зеленые льды
станут синей водой,
станут синей водой,
станут шумной волной, —
и дыханье земли
поплывет над страной.


ПЕСНЯ О ДРУГЕ


Если радость на всех одна,
На всех и беда одна.
Море встает - за волной волна,
А за спиной – спина.
Здесь, у самой кромки бортов,
Друга прикроет друг.
Друг всегда уступить готов
Место в шлюпке и круг.

Друга не надо просить ни о чем,
С ним не страшна беда.
Друг мой – третье мое плечо –
Будет со мной всегда.
Ну, а случится, что он влюблен,
А я на его пути,
Уйду с дороги – таков закон:
Третий должен уйти.


Два берега


Ночь была с ливнями,
И трава в росе,
Про меня «счастливая»
Говорили все.
И сама я верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки.

Утки все парами,
Как с волной волна.
Все девчата с парнями -
Только я одна.
Я ждала и верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки.

Ночь была, был рассвет,
Словно тень крыла.
У меня другого нет,
Я тебя ждала!
Всё ждала и верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки!



***

На колокольцах ландышей
качнулась синева.
От любопытства ласточек
кружится голова.
Весенние бессонницы,
зеленый дым берез.
Зачем же люди ссорятся
то в шутку, то всерьез,
К чему напрасно маются,
а сами, там и тут,
с чужими обнимаются,
своих не берегут.
Но есть одна заветная
до самого конца
любви полоска светлая-
свет ясного лица.
Любви дорога дальняя
длинна, но коротка.
Безумная, случайная,
на миг и на века.



Я - такое дерево...


Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зеленый,
Всегда зеленый — и зимой, и осенью.
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,
Чтобы я мог не разгибаясь гнуться.
Но я другое дерево.
Другое дерево...

Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копье, крыша или белая палуба.
А я не хочу, я не хочу чтобы с меня сдирали кожу,
Чтобы меня строгали рубанком,
Чтобы меня сушили или красили!
Нет, я этого не хочу!
Не потому, что я лучше других деревьев, нет..
Нет, а просто, просто...
Просто, я - другое дерево...

Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят, не сгорая, и это дает тепло.
А я хочу тянуться в небо!
Нет, не потому, что я лучше других деревьев, нет, я этого не говорю...
А просто, просто... Просто я такое дерево.
Я - такое дерево, такое...

Я - другое дерево. Другое дерево...
Такое дерево.


***
А был вначале, солгать не могу,
Буксиры молчали на том берегу.
На том берегу, на том берегу
На том берегу, где мы были...

А мы покидали свои города,
И в них оставалась душа навсегда...
И всё-таки, и все-таки,
И всё-таки мы победили.
И всё-таки, и всё-таки,
И всё-таки мы победили!

Ушанки чернели на алом снегу,
И губы немели на том берегу.
На том берегу, на том берегу,
На том берегу, где мы были...

За каждой спиною был свой Сталинград.
И в мерзлых траншеях - ни шагу назад.
И всё-таки, и всё-таки,
И всё-таки мы победили
И всё-таки, и всё-таки,
И всё-таки мы победили!

И выцвела соль у солдатских рубах.
Та соль возвращенья, как мед на губах.
На том берегу, на том берегу,
На том берегу, где мы были...

И сколько бы нас ни осталось в живых,
Жив голос погибших друзей боевых!
И всё-таки, и всё-таки,
И всё-таки мы победили
И всё-таки, и все-таки,
И всё-таки мы победили!