Лесничий

Лесничий, уже само слово звучит, как дыхание хвои, как шаг по мягкому мху. Антон посвятил себя лесу…, в этом столько нежности и силы внутреннего света.

Смеркалось, он любил эту осеннюю пору, после томного прощального солнца, вечерело особенно приятно… В лесу тихая сказочная благодать, безлюдная жизнь продолжается в спокойствие, не суетливо…, где-то бесшумно и важно ступает длиннохвостая синица, иногда тишину нарушает дятел, ну что ж, его тоже можно понять, ему на блюдечке никто ни мошек, ни мелких крупинок коры не принесёт, вот он и долбит податливый ствол, это сыро-растущее дерево. 

В последних числах мая всё больше на елях, но иногда и осины часами долбит, как нанятый, а ведь и правду кем-то нанятый, если его клюв называют казённый. Бывало, проходя натоптанными тропинками, заслышишь знакомый стук, остановишься и заговоришь с ним:

- Ну ты парень и трудолюбивый, вроде меня, тебя тоже лекарем леса называют, и я, брат, тоже всех обиженных лечу…, вот зайца на опушке поймал, бежать не мог, небось петляя лапку повредил, так я поймал его и  вылечил, а намедни даже лису возле дома нашёл, умом-то Бог её не обидел, да силы видать не соизмерила, лежит покалеченная…, я голыми руками трогать её не стал, что не говорите, лисица не бабочка, а сетку накинув, укол сделал и подлечил, так она теперь к окнам
наведается, не колобка поджидает, а в точь, как собака, хвостом виляет..., что не говорите, благодарит.

Все эти старинные охотничьи забавы недоступны душе моей…, не пойму я убийства безжалостного, неоправданного во имя порочного сладострастия. 

Это ведь только с виду кажется, что лес безветренный не звенит, вечерами дремлет, нет, жизнь в лесу не замкнутая, а живая, своя, размеренная и спокойная… Летом оживает, радуется, весной просыпается, в ненастье страдает…

И когда дождь нещадно, сутками напролёт землю хлещет, ни у деревца, ни у кустарника нет ни зонтика, ни укрытия, ни дома тёплого с горячим чаем и успокоения ждать не от кого…

Всё как у людей… И боль у них, и стоны, и слёзы…, я всё с ними пережил за пять лет, работая бок о бок лесничим.

И где эти охотники, добрые и бескорыстные сердечные люди, какая любовь хранится в их генах, в душах и в сознании, и есть ли у них любовь ко всему живому…

Им бы только прилечь у костра с ухой наваристой и под охлаждённую брагу хвастаться, потом пристроиться в шалаше с припасённым свежескошенным сеном и, встретив на небе первую серебристо-розовую зарницу, безжалостно поджидать глухарей…

Я уж и не знаю толи по силе привычки, толи от врождённой, наследственной потребности, но у некоторых людей охота остаётся одним из главных удовольствий, к сожалению, с этим сталкиваюсь.

Ежели углубляться и философствовать на эту тему, то и рыбу ловить грешно, хотя апостолы рыбной ловлей занимались, и Иисус помогал им в этом.


Антон Строганов имел на этот счёт другое мнение и рос он со своими душевными принципами. С детства любил природу и всякую живность, никогда бабочку на иголку не пригвоздил, никогда мышонка за сухой кусочек сыра не прищемил, и в четвёртом классе переживал, как другие дети, смеясь, пинали маленького лягушонка.

А окончив десятый, отец предлагал ему на биолога идти.

- С красным дипломом везде зелёная дорога, - смеялась бабушка.
 
А Антон сомневался, ему не очень нравилось, как папа определял другие профессии, считая их скинутыми со счетов. Ветеринара называл собачим доктором, а профессию санитара леса вообще не рассматривал, когда, как Антон мечтал уехать в тишину леса, в мир взаимного согласия с природой.

Обстановка в доме его угнетала, хотелось быть дальше от глупой ревности, от вечных домашних скандалов, бабушкина ревность строилась на страхе потерять расположение и любовь сына, а мама не горела желанием делить тепло отца с бабушкой.

Может быть, я был и не прав, но мне, семнадцатилетнему парню казалось, что с маминой стороны было бестактно говорить бабушке, что все её ценят, но её слишком много.

Иногда грустно было слышать, как мама говорила, что молодой семье нужно дать возможность дышать самостоятельно.

Но бабушка с юмором отвечала:

- Где вы видели тут молодую семью... 

Словом, снисходительно никто ни к кому не относился и внимания к бабушке особого не было, никто её здоровьем не интересовался и пироги не пеклись, поэтому посоветоваться с ней по поводу рецепта тоже нужды не было.

Каждый ощущал себя в семье ненужным и путь к взаимопониманию был отрезан…

Наверное, это тоже сыграло свою роль в том, что Антон решил учиться на лесничего, подальше от родного дома. В лесу он надеялся, ему не придётся делить право
первенства любить природу, заботиться о ней, не требуя отдачи…

И поехал он учиться Петербург, в лесотехническую академию… Чёрная речка, моментально вспоминаешь школьные литературные лекции и перед глазами встаёт картина раненного Пушкина, и отрицательно прославившегося Дантеса, невосполнимая трагедия России... 

В районе Чёрной речки я снял небольшую квартирку, в тридцати минутах от
университета, там и прошли мои годы обучения. Времени оказалось достаточно, чтобы вечерами проходить ветеринарный ликбез…

Нина тоже поступила в этот же университет, но её любовь с природой была несколько другой. Она родилась в Петербурге, в семье архитекторов, где город с рождения благословлял эту профессию. С ней было очень интересно, она знала не только каждый уголок города, она знала каждый дом и кому, в какие года он принадлежал.

Они сразу выделились из общей студенческой группы, оба рослые, независимые и как-то сторонившиеся вечерних компаний под гитару. Эта отчужденность их довольно быстро и соединила.

Стоило Антону спросить:

- Тебе в какую сторону…

И оказавшись, что в одну, со смехом обрадовались.

Нина рассказала, что наперекор родителям пошла в этот не престижный университет, а не в архитектурный, где всё обеспечено. Антон признался, что в его семье папа биолог и другая профессия не рассматривалась.

И это непокорность, ещё крепче их сблизила…

И что оказалось последним поворотом ключа в совместную жизнь, так это то, что Нина, как и Антон, были одинаково опьянены красотой города, её архитектурно-музейной частью.

Конечно, аристократический, элегантный город не может даже сравниться с купеческой везде снующей, вечно опаздывающей Москвой…

Им одинаково признаться был по душе и Петербургский климат, и Блоковская загадочная туманность. Одинаково подставляли руки летнему бисерному, прозрачному дождику и в осень согласны были с длинными, тяжёлыми дождями, не ступай из дома понапрасну…

- Слышал, - спросила как-то его Нина, - когда Ахматову хоронили, недовольный март по-своему переживал, до костей пробирал своими пронизывающими, как завывающий плач, ветрами…, природа всё чувствует своей особенной душой… 

- Я этого в Москве не слыхал, - улыбнулся Антон, - но согласен, потому что слышу дыхание природы, жалобы и радость.

Нина видела своё будущее в оформлении парков в стиле прошлой эпохе, для этого по вечерам, она брала гончарные курсы. Она с упоением рассказывала, как это было изящно и красиво когда-то…
 
Зинаида Николаевна Юсупова много времени посвящала созданию роскошных собственных парков, украшая их вазонами для цветов, заботясь о сочетаниях тонов и совместимости… О её садах легенды до сего времени доходят… 

Вот и Нине хотелось заниматься украшением садов, парковых аллей, возродить
потерянный интерьер Петербурга прошлого столетия…

Нина рассуждала о своей будущей работе с точки зрения поэзии, живописи, архитектуры, об их взаимодействии. Язык цветов, их цветовое оформление, это нечто большее, чем профессия садовника. Украшение простора, это тоже искусство, оно радует и воздействует на чувства, на обоняние, на вкус и на зрение, и вызывает определённые эмоции.

И я совершенно её понимал, и радовался за её душевный выбор, только вместе с тем страдал… Потому, что у нас была одинаковая любовь и страсть к будущей работе, только ей требовался для счастья ещё неоформленный простор, где она построит Версальский парк с каскадом водопадов, чтобы потом этот кринолинов парк радовал всех своим великолепием и пел…, а мне хотелось омолодить, оживить всеми забытый дремучий лес, чтоб он словно заново родился и зазвенел, и птицам чтобы никогда не хотелось улетать...

У нас с Ниной сложился замечательный духовный союз, и трепетное отношение друг к другу…, но общей дороги никто из нас не видел, поэтому о замужестве речь никто не заводил...

Почему-то я невольно вспомнил маму и бабушку, они не хотели делить свою любовь к папе, а мы с Ниной? Почему никто их нас не хотел расстаться со своей мечтой во имя любви…

Теперь не рождаются девушки, которые поедут на каторгу за любимыми, за мужьями-декабристами, да и русскую классику теперь не читают, а с чувством эмпатии, люди не рождаются, способность к сопереживанию нужно развивать и развивается она через русскую классику. А без сопереживания и душа русская перестаёт быть загадочной, потому что загадка и кроется в том, что имея всё – и парковые аллеи, и несметные богатства, Мария Волконская, Александра Муравьева, Екатерина Трубецкая, все они…, поехали в дальнюю морозную погоду на санях, да на перекладных, потому что чувствовали, что любовь — это взаимная поддержка и сочувствие в соединении с духовной, и интеллектуальной жизнью.


Рождаются ли теперь такие юноши, как Орфей…, он же тоже пошёл за любовью, не за славой, не за подвигом, а за той, чьё имя звучало в каждой ноте его лиры. Как и жёны декабристов, он выбрал путь вниз, в тьму и неизвестность, потому что мужчины тоже идут за любовью, великий певец, спустился в царство мёртвых, чтобы вернуть любимую.

Он ведь не просто рисковал, он перешёл границу жизни и смерти, для него мир перестал существовать без неё. Стыла ли его кровь от предстоящего расставания…, иссохла ли его душа от одиночества…

И что уж тут говорить, когда спустя пять лет, он вспоминал о ней, пусть даже с грустью, ничего не зная о её жизни, вспоминал, как болезненно они расставались, считая неизбежностью…, представлял созданный ею парк кружевных виньеток и надеялся, что она счастлива…

Он же и лес расчистил, и тропинки выровнял, и лес помолодел, словно заново родился…, только лес не зазвенел…, мечта осуществилась без любви, в нём не было души, в которой звенит любовь и птицы улетели…



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.