Иосиф Бродский. Калининград

Он приезжал в Калининград за три года до того, как я пошёл здесь в детский сад - осенью 1963- го. Высадился на том же Южном вокзале, откуда нам пришлось годы спустя переезжать в Калугу. Пробыл день, а кто утверждает - больше. Конечной точкой Бродского был Балтийск. Задача - сделать репортаж о местной спортшколе и отдать её в журнал "Костёр" - опального поэта в начале 60-х нигде не печатали, и друзья давали ему возможность заработать даже в пионерских журналах.

На самом деле Бродский приезжал за другим. Точнее - к другому. Тому, в великих идеях которого он обнаружит созвучие своим и обнародует эту схожесть много позже - в своей Нобелевской лекции: "Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее - хотя, возможно, и не счастливее..." Короче - о первооснове эстетики. О фундаментальности красоты - двигателя морали. О том, по сути, "звёздном небе" над головой, что отвечат за "моральный закон" внутри. Как следствие - о трагедии, постигшей город великого философа, стёртый с лица земли вопреки его внешнему совершенству.

В итоге рождается знамнитое стихотворение "Кёнигсберг" ("Старому архитектору в Рим"):
"В коляску – если только тень
действительно способна сесть в коляску
(особенно в такой дождливый день),
и если призрак переносит тряску,
и если лошадь упряжи не рвет –
в коляску, под зонтом, без верха,
мы молча взгромоздимся и вперед
покатим по кварталам Кёнигсберга..."

Холодный дождь и сейчас (в августе) встречает неуютом путника в Кёниге. Можно попытаться восстановить маршрут Бродского в нём. Есть даже реконструкция этого маршрута у местного музея "Дом Китобоя". Называется "Открытка из города К" - по названию второго калининградского стихотворения будущего Нобелевского лауреата.

Итак, поэт наверняка побывал на чудом уцелевшей могиле Канта, примкнутой к пребывающему тогда в руинах (эту картинку я запомнил в детстве) Кафедральному собору, обошёл развалины Королевского замка (я запомнил, что частям, где служил мой отец , давали приказ растаскивать танками его каменные останки), невольно прошелся вдоль доминирующих у Северного вокзала апартаментов своих будущих гонителей - органов госбезопасности, постоял на набережной Преголи. Представил бомбовое месиво, случившееся здесь двадцать лет назад:

"Дождь щиплет камни, листья, край волны.
Дразня язык, бормочет речка смутно,
чьи рыбки навсегда оглушены,
с перил моста взирают вниз, как будто
заброшены сюда взрывной волной
(хоть сам прилив не оставлял отметки).
Блестит кольчугой голавель стальной.
Деревья что-то шепчут по-немецки".

Поэт пытается уловить этот шёпот. Или - стон. А может - свой собственный, вызванный жестоким разладом, случившимся накануне на личном фронте. А может - начавшимся в его отсутствие шельмованием в "Литературке" (мерзкое - "Окололитературный трутень"). Короче - близким разрушением собственной судьбы, почти что столь тотальной, какое уготовили бомбардировщики королевских сил Великобритании в 1944-ом, затем - советские войска в марте 1945-ого обречённой на казнь архитектурной жемчужине Балтики.

"Пир... пир бомбардировщиков утих.
С порталов март смывает хлопья сажи.
То тут, то там торчат хвосты шутих,
стоят, навек окаменев, плюмажи.
И если здесь поковырять (по мне,
разбитый дом, как сеновал в иголках),
то можно счастье отыскать вполне
под четвертичной пеленой осколков..."

Всего за день (повторимся: некоторые считают - за два) Бродский сумел глубоко проникнуться сутью этого трагического места и выставить самый точный диагноз здесь случившемуся. Что многих заставляет считать эпитафию Кёнигсбергу-Калининграду, сочиненную будущим Нобелевским лауреатом, самым лучшим стихотворением о городе. Что, впрочем, сегодня почти никак не подтверждается внешними признаками. Разве что - случайно обнаруженным нами в одном из самых дальних углов экспозиции огромного Музея изобразительных искусств Калининграда скромгоо бюста выдающегося поэта. Впрочем, без всяких упоминай о том, что же связывает этого поэта с городом великого Канта. А именно - его великих стихов о нём.