Письмо отца N9

Подружись с соседями, наверное, там встретились ребята твоего возраста и то, что узнаешь, всегда рассказывай и передавай другим и в то же самое время сам учись у них. Отдых в саду можно сделать лучше, чем где-либо, в каком-нибудь пионерском лагере. У меня на окне тоже огород: в ящике посажен лук и одна картошка. Лук понемногу срываю, а картошка растёт и тянется вверх. Погода у нас хорошая, в отдельные дни бывает иногда тепло, но как только подует ветер, сразу становится холодно. Травы ещё нет, чуть-чуть кое-где начинает показываться. Деревья зазеленеют дней через 10, не раньше. Вообще, мы все вам завидуем – и вашему тёплому климату и тому, что вы уже начинаете есть зелень и ягоды, а у нас этого нет и не будет скоро. Саша, ну что тебе посоветовать насчёт того, как сделать, чтобы твой класс не был на последнем месте и стал хорошим? Трудно посоветовать, не зная, по каким причинам и по чьей вине ваш класс отстающий. Мне кажется, в первую очередь нужно ликвидировать эти причины, а для этого нужно сильным ученикам сплотиться и повести решительную борьбу с отстающими. Для того чтобы класс стал хорошим, необходима большая и кропотливая работа, повседневная работа с отстающими. Конкретно что-либо посоветовать, не зная вашего класса, трудно, и ты меня поставил в затруднительное положение. Сейчас каникулы, и вы всё забудете до осени о своём классе. Да оно так должно и быть. Отдыхайте, набирайтесь сил и осенью будет видно. На этом кончаю. Крепко обнимаю и жму твою руку, твой папа.
3 июня 1965 г.» 
Александр Владимирович подошёл к книжному шкафу и стал встряхивать все книги в надежде найти хотя бы ещё одно письмо от отца из далёкого детства. 

Стопка пыльных журналов, записные книжки, старый атлас мира. Ничего. Он уже было отчаялся, когда из толстого тома Детской энциклопедии — той самой, что советовал отец в письме, выскользнул пожелтевший конверт. Знакомый почерк отца, но адресовано письмо было маме. Сердце ёкнуло – читать чужие письма, даже родителей, даже постфактум, казалось неправильным. Но пальцы сами развернули листок.

«Вера. Писал сегодня Сашке. Объяснил ему про сад, про прививки. Он у нас мальчик умный, просто другой. Не такой, как я. Я всё пересчитал. По календарю. Врач один знакомый объяснил про ранние роды и про то, что семимесячные тоже бывают крепкими. Я… я был неправ. Не перед тобой — ты меня простила, я вижу. Я был неправ перед ним. Слово-то какое страшное сказал при нём. «Не мой». А он мой. Всё в нём моё: и упрямство, и эта странная, не от мира сего честность. Розетку, поди, до сих пор помнит. Как же я за него тогда испугался… Мне теперь надо это слово «родной» в него вложить, чтобы намертво. Чтобы он знал. Только не знаю, как. Пишу ему, а он, наверное, боится мне верить. Ты с ним поговори. Ладно? В.»

Александр Владимирович осторожно положил письмо рядом с первым. Он больше не искал. Он сел в кресло, закрыл глаза и впервые за много-много лет представил не того сурового исполина, который учил его жизни, а другого отца. Неуверенного, виноватого, пишущего ночью два письма — сыну и жене — и не знающего, как залечить нанесённую им же рану. Тот отец был таким же живым, растерянным и любящим, как и он сам сейчас.

Навалилась тихая, спокойная усталость, как после долгой дороги. Он подошёл к окну. На улице темнело, в окнах напротив зажигались огни. «Спасибо, папа, — прошептал он в стекло. — Я знаю».

2024 год.