Маятник Голгофы. Часть 1

 «Свойство учителя — не колебаться в том, что сам он говорит».
(Иоанн Златоуст)



I. Ночь перед выбором

Йехуда, носивший имя, означающее «Прославленный Господом», в эту ночь хотел остаться один. Он поднялся на одну из иудейских гор, на самой окраине Иерусалима.

Солнце клонилось к горизонту. Горы тянулись рядами, напоминая застывшие волны древнего морского прилива.

Ему нужно было всё обдумать и принять окончательное, мучительное решение.

В тишине предвечерья доносились звуки — резкие и звонкие, как сама жизнь гор: стрёкот сверчков, шорох маленьких зверьков, бегущих в свои норы или, наоборот, вышедших на поиски пропитания.

Они — голодные, настороженные — стремились остаться невидимыми для хищников, которых здесь было в изобилии: и в долинах, и в лесах.

Горы вокруг Иерусалима — скорее холмы, приглаженные миллионы лет назад волнами древнего океана. Но всего в нескольких километрах к северу начинались настоящие горы — крутые, густо покрытые лесом, в которых обитали львы, леопарды и медведи.

Именно в одном из пригородов Иерусалима, где некогда не существовало названий, а жители звались просто «людьми из пригорода», 1 апреля родился Йехуда, сын Елизаветы.

Теперь он сидел на вершине горы и смотрел, как меркнет Иерусалим. Ветер из долины принёс запах зелени и долгожданную прохладу.

Свет уходящего дня ещё подсвечивал обветренные вершины, будто покрывал их чистым золотом. Внизу, в лощинах, прятались кусты, цепляясь за камни.

Йехуду утешали знакомые с детства звуки — они возвращали его в годы, когда он с братьями и друзьями бегал по крутым тропам к их тайному убежищу — пещере, выдолбленной в белом камне.

Он узнал спокойную поступь горного козла и почти неслышимый соскользнувший камень — знак приближающегося льва или леопарда. Это было там, на соседней горе. Здесь же царила тишина.

Йехуда воспринял этот звук как знак: для зверей — предостережение, для него самого — весть о приходе Нового Времени.

Он не знал, что участие в предстоящих событиях сделает его частью основания новой веры для всего человечества.

Йехуда ощущал свою принадлежность к великому роду Давида. Он помнил, как в детстве их семью встречали с почётом во время путешествия в Назарет — к родственникам.

II. Раннее утро

Утро пришло быстро, как всегда в горах. Сначала небосвод посерел, потом заалел на востоке, и в одно мгновение вершины вспыхнули, словно их коснулось невидимое пламя.

Йехуда спустился вниз. Под ногами похрустывала трава, блестящая от росы, и пахло свежестью, какой не найти в городе.

Он остановился на мгновение, всматриваясь в Иерусалим, — бело-жёлтый, сияющий в лучах восходящего солнца. Город, где вершались дела земные и небесные, где переплетались власть, вера и предательство.

Йехуда чувствовал, что и его путь скоро приведёт к решающему выбору, и от этого выбора не отвертеться.


III. Воспоминание

Йехуда шёл знакомой дорогой, и каждый шаг напоминал ему о детстве. Он видел перед глазами те же самые склоны, по которым когда-то бегал босиком вместе с братьями и соседскими мальчишками.

Он помнил пещеру в белом камне — их тайное убежище. Там они прятались от зноя днём и разжигали маленькие костры вечером, рассказывая друг другу истории о царях, пророках и о великом роде Давида, к которому принадлежал и он сам.

Йехуда ощущал гордость и тяжесть этой принадлежности. С малых лет он понимал: от него ждут многого.

И теперь, когда всё близилось к развязке, воспоминания о тех играх и мечтах становились особенно острыми — словно прошлое пыталось удержать его, не дать сделать последний шаг.


IV. Весть

Когда Йехуда вернулся в город, шум улиц и базара ударил по ушам после тишины гор. Люди суетились: кто торговался, кто спорил, кто спешил по своим делам.

Но среди обычного гомона он услышал слова, которые сразу привлекли его внимание: кто-то говорил о новом Учителе. О Человеке, который творил чудеса и собирал вокруг себя учеников.

— Это пророк! — горячо убеждал один.
— Нет, не пророк, — возражал другой. — Это обманщик, бунтовщик. Его надо опасаться.

Йехуда слушал, не вмешиваясь. Но в душе его загорелось любопытство: он почувствовал, что эти разговоры — не случайны, что именно они приведут его к встрече, изменившей всю его жизнь.


V. Встреча

Йехуда впервые увидел Его на площади. Учитель стоял среди людей и говорил просто, но каждое слово ложилось в сердце, словно давно там ожидало своего часа.

Его голос был не громкий, но ясный, уверенный. Не требовалось крика, чтобы все внимали.

— Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное…

Толпа молчала, как зачарованная. Даже те, кто пришёл с насмешкой, невольно внимали.

Йехуда почувствовал странное: радость и тревогу одновременно. Он понял — именно этот Человек изменит его судьбу.


VI. Сомнение

После первой встречи Йехуда долго не мог уснуть. Слова Учителя звучали в ушах, будто повторялись внутри него снова и снова.

Но вместе с восхищением пришло и сомнение.
Кто Он на самом деле? Пророк? Сын Давидов? Или опасный мечтатель, готовый навлечь беду на весь народ?

Йехуда вспоминал строгие слова раввинов о лжепророках и наказании за ложь. Но что-то в голосе Учителя, в Его взгляде — тихом и в то же время исполненном силы — не давало Йехуде отойти, будто удерживало его невидимой рукой.

Он понимал: просто наблюдать со стороны уже не получится.


VII. Решение

Йехуда снова пошёл за Учителем. Толпа окружала Его всюду, и всё же казалось, будто слова обращены лично к нему.

Он видел, как больные вставали на ноги, как слепые открывали глаза, как самые отчаянные находили утешение в Его присутствии.

— Следуй за Мной, — сказал Учитель, глядя прямо в Йехуду.

Это было не предложение и не приказ. Это было приглашение, которое нельзя было отвергнуть.

Йехуда почувствовал, что сделан выбор — и возврата уже нет.


VIII. Среди учеников

Вскоре Йехуда уже был среди ближайших учеников. Их было двенадцать, и каждый отличался своим характером, своей судьбой.

Пётр — горячий и порывистый, готовый броситься вперёд первым.
Иоанн — тихий, задумчивый, словно всегда прислушивался к неведомой музыке.
Фома — осторожный и сомневающийся, но верный.

Йехуда же оставался в стороне, наблюдая. Он ещё не привык к новой жизни, ещё не знал, как вписаться в этот круг. Но одно было ясно: рядом с Учителем он чувствовал ту силу, которой никогда прежде не испытывал.

И в то же время — странную тяжесть, будто на его плечи ложилась невидимая ноша.


IX. Тени сомнений

С каждым днём Йехуда всё глубже проникался словами Учителя. Но вместе с тем росла и тревога.

Он замечал, как за ними наблюдают фарисеи, как между собой перешёптываются первосвященники. Взгляды их были холодны, враждебны.

— Он нарушает закон, — говорили они. — Он опасен.

Йехуда слушал и понимал: однажды всё это закончится столкновением. Но каким? Будет ли это победа — или гибель?

В сердце поселилось сомнение: он ли сделал правильный выбор?


X. Наставление

Учитель заметил тягостное молчание Йехуды и подошёл к нему:

— Твои сомнения — не грех. Они помогают увидеть истину, — сказал Он тихо. — Но знай: тот, кто идёт по пути Слова, должен быть готов к испытаниям.

Йехуда слушал, чувствуя, как слова проникают глубоко в сердце.

— Я готов, — сказал он, хотя внутри всё ещё бушевало.

— Тогда следуй за Мной, и помни: истинная сила — не в мечах, а в любви и вере, — продолжал Учитель.

И Йехуда понял, что его жизнь теперь — это служение, которое невозможно будет разделить или отказаться от него.


XI. Первые испытания

Йехуда вошёл в круг учеников. Он наблюдал за каждым, изучал их характеры, привычки, реакции.

Учитель поручал им простые дела, но каждое было испытанием: учиться слушать, помогать нуждающимся, не поддаваться страху.

Йехуда видел, как ученики спотыкаются, как борются с собой, и понимал: каждый шаг требует мужества.

И он сам учился с ними, хотя уже носил внутри ответственность, которую никто не мог разделить.

Он был и наблюдателем, и участником, и хранителем того, что ещё никто не мог понять.


XII. Мария из Магдалы

На развилке дорог Йешуа впервые увидел её — одинокую женщину с огненными волосами, сияющими бронзовым отблеском.

Она привлекала взгляд каждого путника, словно была знаком — не от мира сего. Йешуа заметил её не сразу, но почувствовал внутреннее притяжение.

Ученики окружили её, и среди них были как усмешки, так и насмешки. Но Йешуа шагнул вперёд, заслонил её собой и положил руку на её голову, ощущая тепло её волос.

Запах дороги, цветов, пыли и чего-то чистого смешался в воздухе, и Йешуа понял: это встреча, которая изменит их пути.

Мария была доступной и одинокой, но в её взгляде скрывалась сила и решимость.

— Я хочу услышать Тебя, Пророк, — сказала она. — Ты зовёшь к Любви, равной для всех.

Йешуа увидел в ней душу, не сломленную жизнью. И впервые предложил идти с ним, быть среди учеников.

Она пошла.


XIII. Йехуда инициированный

Только Йехуде Йешуа доверял свои мысли, сомнения, планы.

Он знал: только Йехуда понимает миссию. Чувствует. Несёт.

Когда нужно было уйти в одиночество, Йешуде Он доверял Марию. Особенно теперь, когда под её сердцем билось другое сердце — ребёнка Йешуа.

Йехуда ощущал ответственность, которую не мог разделить с другими. Он стал щитом для Марии, хранителем её безопасности и покоя.

Именно в этом моменте он понял, что его путь неразрывно связан с судьбой Учителя, что его миссия — быть опорой там, где слова бессильны.


XIV. Прощание без слёз

Вечер последней Пасхи.

Йехуда уговаривал:

— Оставь Марию дома. Она не вынесет этой боли.

Она знала, что прощание близко и уходила в одиночество, чтобы плакать без свидетелей.

В тот день ей позволено было только одно — идти с толпой до места, где смерть будет публичной.

Йешуа берег её от жёстких глаз, от грязных слов, от ярости толпы.

Йехуда же всегда был рядом. Невидим. С ножом на поясе. С сердцем, готовым защитить её от мира.


XV. Последнее прикосновение

Иисус не мог отказать Марии в её желании прикоснуться к нему в последний раз.

Он позволил — но не в толпе, где ей угрожала опасность быть раздавленной или побитой камнями.

Он знал: солдаты вскоре снимут его тело с креста и бросят на камни. Но хотел, чтобы её прикосновение было не в страдании, а в любви.

Он был ещё человеком. И как человек — любил её. Любил их будущего ребёнка, которого она носила под сердцем.

Но должен был пожертвовать личным счастьем — ради счастья всех.

Мария понимала это. И не была бы Марией, если бы не приняла его Миссию.

Она — женщина, любящая до глубины души — чувствовала: он всё ещё человек. Он страдает. Он хочет жить. Хочет любить её — и того, кто ещё в ней.

Их двоих, пока они едины.

Мария знала от Йехуды: Иисус идёт путём, начертанным судьбой. По воле Света. Во имя Любви.

Он исполнит своё предназначение — потому что рядом с ним она. Потому что её любовь делает его путь возможным.

Она знала и верила: он вернётся. Вернётся к ней первой.

Словом и духом своим. Через неё он передаст завет ученикам. Через неё — вновь заговорит.

И когда пройдут земные годы, они снова встретятся, чтобы вместе разделить духовное бессмертие.

А пока — она выполнит обещание: уйдёт далеко от этого места, туда, где никто не знает её и их ребёнка. Где они смогут нести Его слово и Его дух — тем, кто жаждет веры. Веры, без которой нельзя ни жить, ни любить.


XVI. Начало и конец земного пути

Земной путь Иисуса начался давно — в год смерти царя Иудеи Ирода Великого, в четвёртом году до новой эры.

А закончится он — на кресте, в апреле 29 года нашей эры.


XVII. Крестоношение

Как пройти — в цепях, по узким улицам Иерусалима?

Как идти — всё время вверх, по мостовой, по камням, таща на себе огромный, в прямом смысле, крест?

Ободранным, почти нагим. Зная, что где-то рядом — ученики. Любимая женщина — с ребёнком в утробе. И мать — вечная твоя кредиторша, перед которой ты всегда в долгу…

Как пройти — и не выдать их взглядом толпе, не злой, но невежественной, ожесточённой в своём непонимании?

И тогда Иисус нашёл способ спасти их. И, возможно, спасти себя.

Он вспоминал тех, кто помог ему понять себя, выбрать путь и пройти его — до конца.

Размышления Иисуса прервали солдаты. Они остановились и сняли с него крест. Видно было, что и для них это «восхождение» оказалось тяжёлым.

Совсем рядом, ворча и ругаясь, другие солдаты рыли три ямы — лопатами и руками, размещая их аккуратно в одну линию с равными промежутками.

Солдаты сопровождения молча взяли длинные квадратные гвозди и тяжёлые молотки. Ловкими движениями — в которых чувствовался навык, возможно, приобретённый ещё до службы — они одновременно прибивали троих осуждённых к крестам, которые те сами внесли на эту гору.


XVIII. Вспоминая путь

Отец и мать. Они всегда были ему рады.

Он познал через них добро, любовь и величайшую ценность знания.

Иоанн. Встреча — у реки Иордан. Тогда он уже был знаменит — проповедник скорого прихода Мессии.

Иисус не сразу узнал в нём друга детства, с которым бегал по горам, вел долгие беседы.

Он пришёл к Иоанну узнать, почему его знают даже в далёкой Галилее.

Он хотел понять — в чём сила обряда омовения. И сам прошёл его.

В те времена это был символ очищения и покаяния.

Позднее этот обряд назовут Таинством Крещения.

Но когда Иоанн преклонился перед ним — слишком театрально, слишком торжественно, — Иисус увидел в этом предательство.

Он не поверил. И не простил. А значит — не мог быть другом тому, кому не верит.


XIX. Наставления

Вновь пришла благодарность отцу.

Тот учил терпеливо и с любовью. Указал — где искать знания. Научил странствиям и слушанию. Показал: люди — книга. Надо читать их беды.

Иисус странствовал по каменистой пустыне. Он не уходил от мира — он шёл в мир. И не утратил человеческого тепла в бесплотности духа.

Он нёс свет — словом. Он был предан вере. Но страстно ненавидел лицемерие и жадность её служителей. Он знал гнев.

Когда храмы превращались в базары — он брал плеть и изгонял торгашей. Он взывал — но тщетно. И тогда — действовал.


XX. Белая ослица

Он вспомнил, как Мария убедила его въехать в Иерусалим на белой ослице.

— Это символ чистоты и святости, — говорила она.

Он улыбнулся, несмотря на боль. Перед глазами — прощание с учениками. Трогательное. По всем обычаям.

Он просил у них прощения за то, что оставляет. И прощал их — за прошлые сомнения и будущие предательства.



XXI. Взгляд на несчастных
Иисус с усилием повернул голову и взглянул на этих несчастных. Он пытался послать им утешение — взглядом, дыханием, молчаливой волной сострадания. Но их уши были запечатаны собственными воплями. Его слова не могли дойти сквозь их боль.

XXII. Мысли о Йехуде
Он вновь погрузился в мысли — теперь о Йехуде. Иисус задавал себе вопросы и сам же на них отвечал:
— Почему в ту пасхальную ночь Йехуда был так взволнован? Это заметили и остальные? Конечно. Именно поэтому они указывали на него пальцем, обвиняя в воровстве из общей казны. Но он не крал. Да, он брал деньги — тайно. Но лишь для того, чтобы отдавать их бедным, тем, кто не мог иначе, кроме как просить. Он жалел их — за унижение, за хлеб, купленный позором.

Той ночью Йехуда тревожился не из-за обвинений. Нет. Он уже чувствовал: другого пути для них обоих не осталось. Назначая его казначеем, мы учли всё — умение считать, возможности украсть, купить землю, дом. Но я знал его доброту. Знал, как он нежен в душе. И был уверен: он этого не сделает. Никогда.

XXIII. Солдат и копьё
Мысли Иисуса прервал солдат, приставивший острие копья к Его боку. Солнце клонилось к закату. Спускаться с горы в темноте никто не хотел.
— Эти двое, хоть и были крепче, уже не дышат. А этот всё ещё поднимает голову, будто хочет взглянуть на небо… — вслух размышлял солдат, не зная, что делать.

А Иисус продолжал вспоминать. После омовения ног Он дал знак — готовить стол к Песаху. Все принялись за дело, а Он отвёл Йехуду в соседнюю комнату. Это был дом прозелита по имени Марк. Там были только они — двенадцать учеников и Он. Хозяин ушёл, как предписывал закон. Дом стоял на возвышении. Апрельский вечер. Солнце освещало устало и печально лица тех, кто собирался на последнюю трапезу.



XXIV. Последняя трапеза
Пасхальный стол был накрыт так же, как в любом еврейском доме в этот вечер — скромно, символично, чтобы напомнить о рабстве в Египте. Он, Иисус, сидел в центре — на месте хозяина. На столе было вино, маца — символ Исхода, освобождения.

Он, словно скользя взглядом над столом, различал каждое блюдо:

Зероа — обжаренное мясо на косточке, память о пасхальном агнце.

Бейца — варёное яйцо, символ праздничной жертвы.

Марор — горькие травы, напоминание о горечи рабства.

Харосет — смесь яблок, орехов, вина и корицы, как глина, с которой трудились рабы.

Зелень — сельдерей, петрушка, картофель, знак весны и обновления жизни.

Хазерет — тёртый хрен для мацы с марором, напоминание о горьком хлебе изгнания.


Он видел себя как бы со стороны — говорящего пророчество о предательстве. Ученики, опустив головы, молча слушали. А Йехуда поднял курчавую голову и взглянул на Иисуса покрасневшими от сдержанных слёз глазами. В его лице читалась мольба: пусть это ошибка, случайность.

Но Иисус, сделав паузу, вновь произнёс те же слова — как печать, подтверждение того, что уже нельзя изменить.

XXV. Поцелуй, предательство и искупление
Йехуда до последнего надеялся на иной исход. Глазами, молящими о пощаде, он взглянул на Иисуса еще раз. Но спокойный и уверенный голос Учителя убил последние его надежды.

Повтор сказанного был для Йехуды сигналом — началом исполнения предрешенного. Чтобы избежать лишних вопросов, Иисус заговорил о своей великой любви ко всем за столом, предсказывая каждому путь — уже без него.

На вопрос:
— Кто есть наш Отец?
Он ответил:
— Кто нас сотворил, тот и есть наш Отец. У Творца, как и у любого земного отца, есть свои замыслы — на каждого из детей по отдельности.

Иисус видел, как внимательно Йехуда слушает его. А глазами тот говорил:
— Я сделаю, как ты велишь, мой Господин, мой Учитель!

И стало Иисусу стыдно за то, что он уготовил Йехуде. Бледное лицо Йехуды усиливало выражение шока после окончательного понимания: план Учителя — неизбежен.

После глубокого вдоха Йехуда дрожащим, почти умирающим шёпотом попросил:
— Разреши мне поцеловать тебя в уста…

То, как он это произнёс, было похоже на последний выдох умирающего.

XXVI. Продолжение ужина
Затем ужин продолжился по правилам Первого Сэдера: пили вино, ели лёгкую пасхальную пищу. Рассуждения о предателе становились всё громче: «Кто он?» — кричали те, кто уже предал Учителя в душе.

Иисус видел, что чем больше пили ученики, тем громче клялись друг другу в верности. Теперь молчал лишь один — тот, кто был посвящён и всё ещё ждал чуда: что Учитель изменит решение.

После ужина все направились в Гефсиманский сад. Иисус отошёл в сторону, взяв с собой Иоанна, Иакова и Петра — попросил не спать в эту ночь. Но те, хорошо посидевшие за столом, сразу начали клевать носом. Скоро все заснули под старыми маслинами, ровно дыша с характерным посвистом крепкого сна.

Иисус видел себя идущим один в ночи — ожидая рассвета и начала своих физических страданий, которыми теперь завершалась Его миссия.


XXVII. Вопль и одиночество
Если бы не застывший комок крови и пыли в горле, горы вновь услышали бы его крик — тот же самый, что вырвался из груди Иисуса той ночью, от отчаянья не увидеть любимую, не увидеть сына. Прохлада раннего утра поглотила этот вопль — и не позволила разбудить троих, призванных охранять Его, но предавших Его сном.

Он видел, как они всё же проснулись — но только тогда, когда топот ног, звон мечей и стук копий уже неслись сквозь сад. Он видел их спины, убегающие, молча прощаясь. И некому уже было слышать слова Йехуды и видеть его поцелуй. А он, Йехуда, делал это с разрешения. Это был последний дар — за истинную веру. Не поцелуй опознания, а шёпот прощения за роль жертвы и будущие проклятия.

Иисус был свидетелем — как отсюда, из Гефсиманского сада, начинался его крестный путь как Христа — Помазанника. Он видел калейдоскоп пути на Голгофу: встречи с Пилатом, синедрионом, взгляд матери — отчаянный, страдающий, не верящий в смерть сына, взгляд любимой женщины, лицо мужчины в толпе, залитое слезами, толпу — проклинающую и равнодушную, и тех, кто всё ещё прячет слёзы.


XXVIII. Мучительная боль
Мучительно и невыносимо — ощущать, как позвонки медленно раздвигаются, теряя связь, разрывая нервы. Дикая боль, как раскалённый утюг, ползла по позвоночнику, заставляя разум замолчать, распахивая двери инстинкту: только выть.

Кровь уже не текла — вырвавшаяся после вбивания огромных квадратных гвоздей в запястья и стопы. Гроза приближалась: порывы ветра, чёрные тучи над головой. Иисус вновь видел себя ребёнком, хорошим и послушным, любящим родителей. Слышал голос матери — ясный, чистый. Видел первую встречу с Йехудой, их взаимное доверие, разговоры на вершине горы о «взрослых» вещах.

И вновь — облик матери. Её глаза: грустные и нежные, плачущие и светящиеся одновременно. Эти образы вытеснили боль. Он улыбался. Отец — будто рядом. Говорил с ним. Дарил радость и защиту. Он хотел позвать его. Но губы — сухие, треснувшие — уже не шевелились. Горло издало только тихий, умирающий свист.


XXIX. Последняя боль
Громкая, грубая солдатская брань прорвалась сквозь нарастающий гул в ушах Иисуса. Он понял — солдаты делили его одежду, традиционную, дорогую, одежду служителя иудейской веры. Он не осуждал их. Ему было искренне жаль этих людей — солдат, служивших Риму, утративших гордость, но обретших нужду.

В груди щемило. Это была последняя боль, которую он ещё мог чувствовать. Не телесная, а боль совести — перед матерью. За то, что обрёк её на самое страшное: видеть смерть сына. Матери — первые жертвы. Ещё до того, как тёмные силы — пробуждённые и направляемые властью — начнут грабить, насиловать и убивать их детей.

Сын просил прощения. В мыслях он стоял перед матерью на коленях, обнимал её ноги. Их сердца стучали в унисон. Теперь он понял: как бы велико ни было его сердце — оно не может вместить материнскую любовь. Не потому, что оно мало — просто её любовь Вселенская.


 Продолжение во второй части.