Снегурочка и валенки

История эта - новогодняя. Новый год - время, когда сбывается несбыточное и чудеса можно потрогать руками. На самом деле - рассказ рождественский, но во времена былые я даже слова такого не слышал - Рождество. А Новый год был главным праздником огромной многонациональной страны, в которой все были равны в своей бедности, но молоды, веселы и беспечны.
С середины декабря в воздухе пахло хвоей и свежесрубленной елкой. В ранних морозных сумерках со стороны дровяных сараев плыли запахи опилок  и квашенной капусты. Меня, советского октябренка, приводили в Кукольный театр на елку, где за бороду можно было дернуть деда Мороза.
Это я очень любил, поскольку загадывал желание и оно непременно сбывалось. Возможно, потому впоследствии стал мистиком. Снегурочка хватала меня за заячьи уши и водружала на стул, заставляя читать стишок. Вот этого я не любил. Нынче в это трудно поверить, но... - мальчик я был скромный и публика,  разглядывающая мою плаксивую физиономию приводила меня в нервный трепет, а затем в ступор. А еще я стеснялся Снегурочки. Казалось - все вокруг знают о наших родственных отношениях и неприметно смеются над маленьким снегурочкиным протеже. Снегурочкой, этой Советской властью придуманной "дедушкиной внученькой", была моя любимая бабушка.
Бабушка заведовала городской медицинской самодеятельностью, а  "внученька" была ее любимой ролью.  Она и не подозревала, что творится в душе у зайчика водруженного на стул, как трясется его хвостик. Бабушка была человеком ярким. Каждый Новый год она героически проходила сквозь все елки, изредка меняя их на ведение свадеб и существенно пополняя бюджет. Слово бабушка никак не вязалось с красивой сорокапятилетней женщиной (плюс-минус, поскольку дату рождения в паспорте она подделала) и мы с ней даже пытались заменить его на разные ласковые варианты вроде "лисанька" и т.д., но не прижилось. И бабушка осталась бабушкой. Нас много что роднило. Например, главное блюдо новогоднего застолья, привычно выложенное в тазики. Создатель главного советского салата в гробу переворачивается от того, что там в тазиках смешано. Но салат был одинаково любимо бабушкой и мною. Да-да,  Оливье и сейчас мое самое любимое блюдо.
Бабушка готовила этот кулинарный шедевр не только на зимние праздники, но и летом и весной и осенью. Дома у себя и у нас, на даче и в гостях. Она так подсадила меня на Оливье, что даже ведро салата за сутки, съеденное мною на спор на третьем курсе не уменьшило моей любви к нему. Да, многое нас роднило, но конечно, что то и не нравилось. Та самая вечная Снегурочка, например.
Мы жили тогда в Рыбинске. В Рыбинске жили и бабушка с дедушкой. Бабушка работала старшей медсестрой в одной из больниц, иногда она брала меня с собой на работу. Именно там я полюбил больничную еду и людей в медицинских халатах. Папа  тоже был медиком. И вот, как то под Новый год папа сообщил - он поменял работу и мы переезжаем в областной центр. Для десятилетнего мальчика это была трагедия. А...а как же друзья по школе, ребята из нашего двора, а девочка, которая нравилась (да, да уже тогда);Но, главное, дедушка и бабушка - они же останутся в любимом Рыбинске. Рыбинск я любил. В то блаженное застойное время, когда страной рулил кооператив Лебединое озеро, и о котором сейчас принято вспоминать с придыханием, как о времени настоящей колбасы, сосисок и пива. В Рыбинске за пивом надо было стоять длиннющую очередь, а мясных изделий , как и мяса в городе моего детства отродясь не бывало. Рай для веганов, но их тогда не было, с ума сходили по-другому. Помнится, когда мы с детским хором поехали в Останкино на съемки Веселых ноток мальчики и девочки из Прибалтики приходили в столовую смотреть, как дети из Центральной России руками выхватывают друг у друга сардельки и запихивают быстрее в рот. Кстати, дети с акцентом впервые угостили меня жвачкой.
О, Боги, что за блаженство был этот бубуль-гум. Правда, в кафетерии возле дома были вкуснецкие песочные полоски и соки: томатный, яблочный, березовый и ткемалевый. Настоящие. Я любил, когда бабушка брала себе кофе, если напиток имел право так называться, а мне, сок и пирожное и мы степенно сидя за столиком через огромную витрину рассматривали проезжающие машины, определяя марки. А еще я с трепетным восторгом разглядывал тетю Гелю, которая заведовала пирожными и соком. У тети Гели была трехмесячная химия, торчащая из-под белого накрахмаленного колпака, золотой зуб, огромный бюст и, нанесший удар по моему детскому сознанию фиолетовый маникюр. Имени Зигмунд Фрейд, понятно, я тогда еще не знал. Кафетерий мы посещали по субботам. Запомнил я это потому, что по возращении домой нам приходилось переступать через пару блаженно растянувшихся поперек подъездной лестницы тел. Запахи в подъезде стояли соответствующие. И так с пятницы по вечер воскресения.
Так вот, о переезде.  Зима стояла не просто холодная, а рекордно морозная. В те, не столь давние времена, все зимы были снежные и мороз никого не удивлял. Лыжи беговые были атрибутом каждой семьи и ими активно пользовались. К печке или батарее, правда, не ставили - лыжи были деревянные. Но песню пели и гитар на подъезд было штук пять. В конце декабря ударило под сорок. Объявили актированные дни, но наш хор в полном составе 35 человек упрямо приходил на занятия в школу. Мама, взявшая на вооружение методы партизанской войны, окончательно решила квартирный вопрос и на 30е декабря забронировала старенький грузовой ЗиС для перевозки в Ярославль кой-какого скарба. Мама решила ехать с ЗИСом. Меня же отправили с бабушкой и дедушкой на ушастом голубом Запорожце. Гранфа и грандма жить друг без друга не могли, но порою собачились мама не горюй. Особенно при вождении автомобиля. У бабушки был свой взгляд на вождение агрегата, но прав не было и водить она не умела. У дедушки права были и после третьего предупреждения бабушка высаживалась на обочину. Дедушка уезжал на минуту в метель, через минуту он возвращался и все начиналось сначала. Ехали мы часа три.
А вот мама, которая выехала раньше....Мама заехала по дороге к бабушке на работу. Та, взглянув на мамины сапожки и демисезонное пальтишко, на ЗИС, на столбик термометра, где спирт перемещался между -27 и -29 молча ушла в медицинские недра и вернулась с полушубком и серыми валенками. "Надевай" безапелляционно сказала старшая младшей. Мама беспрекословно влезла в полушубок и валенки. Когда мама перебегала Соборную площадь, которая была тогда им. Ленина она обратила внимание на странные взгляды прохожих, которые они на нее бросали. Как то она не придала этому значения. В Ярославле, на квартире папа с коллегами и соседями ремонтировали квартиру, запивая ремонт дешевым сухим. Замерзшая, но счастливая мама в новогоднем настроении позвонила в дверь.
Дверь открыл незнакомый человек. Он странно глянул на молодую женщину и вовнутрь ее не пустил. Причем он не смотрел ей в лицо, он смотрел на ноги.
- Здравствуйте, я Валя Майнугина - сказала мама.
- Да, да, конечно - сказал он, вышел на площадку и прикрыл дверь. 
- Я - Валя, - озадаченно повторила мама.
- Вадим, - крикнул он в квартиру, - тут к тебе женщина....
В этот момент мама опустила глаза. Боже, на валенках, полушубке и т.д. Стояли большие, черные клейма "Рыбинская психиатрическая больница". Бабушка была старшей сестрой психбольницы. Появился папа и недоразумение быстро разрешилось. Много смеялись потом и допили все сухое, которого было много. Они были молоды. Потом полушубок отвез ЗИС назад, а валенки еще долго жили у нас. Потом пропали. Я был студентом, когда под Новый год умерла бабушка. И это была первая смерть, которую  я видел своими глазами. Бабушка приди ко мне во сне и сделай мне салатик. Или пришли мне кого-нибудь.

Я мистик, я жду. А Новый год скоро.