Фаланга

     Перед самым выводом нашей воинской части из Афганистана случилось мне заболеть. Причём, сильно. Ни с того ни с сего поднялась высокая температура, и никакими таблетками не получалось её сбить. Пару суток переносил эту неприятность на ногах, а на третьи слёг. Совсем обессилел. Пища не лезла в горло, а если что-то и съедал через силу, то всё это тут же исторгалось назад. Мой организм всегда реагирует на высокую температуру подобным образом. А она, температура, держалась градусов тридцать восемь, тридцать девять, ночами поднимаясь до сорока. Когда у нашего штатного санинструктора истощились идеи о моём лечении, я, уведомив командира роты, поплёлся в санчасть.
     Там меня принял дежурный врач – молодой лейтенант – розовощёкий, улыбчивый и говорливый. Я в ту пору тоже был лейтенантом, правда, второго года службы. Познакомились, сразу перешли на «ты».
     - Говоришь, четвёртые сутки? Плохо. Так и загнуться недолго. А вдруг ты заразный?
     - Не знаю. Может и заразный…
     Я сидел на шатающемся стуле и думал лишь о том, как бы сейчас с него не свалиться. Молодая медсестра измерила температуру, взяла кровь на анализ. Доктор отвёл меня в одиночную палату, помог переодеться и лечь в постель. Поставили капельницу.
     - Как думаешь, мне скоро полегчает?
     - Будем надеяться. – Весело улыбнулся лейтенант.
     - Завтра бы на ноги подняться. Неизвестно ведь, когда команду дадут. Мне на выводе со своим взводом нужно быть. У вас тут не слыхать, когда двинем? Что говорят?
     - Да разное болтают. Думаю, не раньше недели команда прилетит. Так что, валяйся пока.
     Наша часть, согласно общего плана вывода войск Ограниченного контингента, должна была вот-вот покинуть пункт дислокации. Почти всё было уже свёрнуто, упаковано, отгружено. Содержимое складов, не жизненно необходимое для оставшегося времени пребывания, вывезено ранее несколькими грузовыми колоннами. Жилой фонд и инфраструктуру мы оставляли местным властям, забирая с собой только имущество и вооружение. Самой последней из пункта дислокации должна была выходить колонна боевой техники. Так называемая «броня». То есть боевые машины и личный состав на них. Оставалось лишь получить от вышестоящего командования приказ на марш. А он всё не поступал. Я переживал из-за опасения слечь всерьёз и к началу выдвижения оказаться не в состоянии быть со своими солдатами. Честолюбие молодого офицера отказывалось принимать такой расклад. Ладно бы, угодил в санчасть в по причине ранения. Тут всё понятно, героя никто не осудит. А из-за какой-то там температуры… Позор!
     Тихонько, опираясь о стену, побрёл в туалет. Остановился у открытой двери приёмного отделения. Увидел медсестру, зажавшую ладонью рот в беззвучном смехе. Врач вёл приём пациента, молодого солдата азиатской внешности, совсем недавно прибывшего в составе последней партии из Союза. Парень плохо говорил по-русски, и доктор никак не мог понять, на что конкретно тот жалуется.
     - Болной. Я болной. Болной!
     - Что именно у тебя «болной»? – Передразнил солдата врач. – Живот болит?
     - Да, - оживлённо закивал головой солдат. – Болной.
     - А может голова болит?
     - Да. Болной.
     - Горло?
     - Болной.
     - А руки болят?
     - Да. Рукам болной. И ногам болной. Мен болной.
     - Неужели всё так плохо? Ну-ка, давай сюда градусник. Уже десять минут держишь. Ага, тридцать шесть и шесть. Что ж?! Температура критическая. – Доктор подмигнул медсестре. – Только вот от чего? Горло посмотрел, нормальное. Лёгкие послушал, хрипов нет. Сердце, давление в норме.
     - Головам болел!
     - Ну, давай, послушаем.
     Врач приставил стетоскоп к голове мнимого больного, прикрикнул:
     - Не думай!
     Солдат испуганно посмотрел на него.
     - Не думай, сказано! Мешаешь. Когда я тебе лёгкие слушал, просил не дышать. Ты не дышал. А теперь голову слушаю. Не думай!!!
     Воин уставился в одну точку и сдвинул брови. На лбу даже выступил пот. Я смотрел на сосредоточенное лицо симулянта, изо всех сил старающегося не думать, на трясущуюся медсестру и сам еле сдерживал смех. Скажу сразу - смеялся не над плохим знанием русского языка и уж тем паче, не над национальностью. У нас служили ребята из разных республик. В частности, во взводе под моим командованием были русские, украинцы, татары, казахи, белорусы, узбеки, таджики, чуваши. Весь интернационал нашей великой Родины. Это были отличные парни, хорошие солдаты. Каждый заслуживал уважения. Сейчас же я смеялся над нелепыми попытками молодого хитреца «закосить» под больного.
     - Нет, голова у тебя в порядке. – Констатировал доктор. – Хотя, что-то нехорошее в ней зарождается.
     - Болной! – С вспыхнувшей надеждой воскликнул воин. – И живот болной!
     Врач достал из ящика стола таблетку парацетамола. Аккуратно разломил её на две части.
     - Вот, возьми. Сразу выздоровеешь. Перед сном прими. Вот эту половинку от головы. А эту от боли в животе. Смотри, не перепутай!
     Это был старый армейский прикол, все его знали. Однако, симулянт бережно принял половинки и положил их в разные карманы.
     Доктор крикнул в коридор:
     - Ходжаев! Проводи его в подразделение.
     Сержант-дембель, служивший при санчасти (кстати, таджик), смеясь, увёл неудавшегося пациента.
     Вечером мне опять поплохело. Снова таблетки, какая-то инъекция, капельница.            Перед уходом врач зашёл ко мне, сел на стул возле кровати.
     - Слушай, точно не знаю, но похоже на паратиф.
     - Это что?
     - Ну, как брюшной тиф, только не совсем. Лечение, в основном, антибиотиками, витаминами. Параллельно антигистаминное применяют.
     - По-русски можно?
     - По-русски? Валяйся, ешь горстями таблетки и старайся выздороветь. Я сейчас уйду. Ночью здесь Ходжаев остаётся, парень смышлёный. Если что, зови.
     - А эта хрень… ну, паратиф, он как вообще? Очень опасно? Или так себе?
     - Любая болезнь опасна, если не лечить. Тебя лечим, так что всё нормально. Правда, ослаб ты. Сам виноват, сразу надо было прийти. В этой хвори главное, чтобы организм преодолел кризис. Судя по тому, сколько уже болеешь, кризис сегодня ночью, или завтра. А дальше на поправку пойдёшь.
     - Кризис? Ночью?
     - Да. Скорее всего сегодня. Может, выздоровеешь, - он пощупал мой пульс и озабоченно добавил, - а может и помрёшь. Вполне возможно. На всякий случай, пока...
     Удивлённо посмотрев на протянутую руку, я слабо пожал её и откинулся на подушку. Это у него шутки такие? Или привык правду пациентам говорить?  Но разве можно вот так вот, с плеча? Впрочем, стоит ли удивляться? На войне отношения проще. Тем более, мы с врачом ровесники, оба лейтенанты. Чего излишний политес разводить? Сказал, как есть, и на том спасибо.
     Ночью, и впрямь, мне стало очень плохо. Думаю, температура была за сорок. Метался в бреду. Пил воду и тут же исторгал рвоту в стоящую у кровати «утку». Пытался звать Ходжаева, но безуспешно. Очевидно, тот ушел куда-то, наплевав на свои обязанности. В туалет пришлось ползти на карачках. Всё тело било не то, что в ознобе, просто колотило. Происходящее понимал слабо. Решил, что, действительно, не переживу эту ночь. Было больно, тяжело, страшно. И обидно. Ну почему не в бою?! В смелом подвиге, на глазах у всех, так, чтоб орден посмертно. Так, чтоб мать гордилась. Чтоб в родной школе рассказывали. Нет ведь! На больничной койке, рядом с кучей таблеток и заблёванной «уткой». Ну почему? Почему?! Почему-у-у?!!
     Когда приходишь в себя после такого, не сразу понимаешь, жив ты, или нет. Сначала белый потолок больничной палаты и какая-то удивительная, неправдоподобная лёгкость во всём теле. Что со мной? Это я умер и «воспарил»? Нет, чей-то голос. А, ну да…
     В коридоре громкий, бодрый голос врача:
     - Вчера услышал анекдот, как Ржевский стрелялся на дуэли. Рассказать?
     - Расскажите. – Звонкий голосок медсестры.
     - Короче. Приходит поручик Ржевский к полковнику и жалуется: «Господин полковник, это возмутительно! Я вчера стрелялся с корнетом на дуэли». Полковник уточняет: «Надеюсь, поручик, из-за женщины?». Ржевский отвечает: «Я-то из-за женщины. А вот он, подлец, из-за дерева!»
     Заливистый девичий смех… Доктор заходит в палату. Кивает, осведомляясь как бы между прочим:
     - Ну что, живой? Вот и ладушки…
     Это был, действительно, кризис. И он миновал. Температура резко пошла на спад. Я смог подняться, держась за стенку, пройти в туалет. Выпил сладкого чаю, и организм принял это. В обед даже удалось съесть несколько ложек каши. К вечеру я запросился в роту.
     - Ты спятил?! – Доктор удивлённо вскинул брови. – Тебе в постельке валяться ещё минимум дня три.
     - Дел полно. Взвод к маршу готовить надо. Пойду.
     - Не пойдёшь!
     - Пойду! Силой, что ли, держать будешь? Мне надо, понимаешь? И вам ведь здесь хозяйство сворачивать пора. Так что, пойду.
     В результате недолгого спора я оставил врачу письменный рапорт, так называемую «отказную», а он надавал мне таблеток, расписав, как их нужно принимать. Прибыв в расположение, я доложил командиру роты, проверил готовность взвода, отдал необходимые распоряжения сержантам. Еле дотянул до ночи, чтобы лечь в постель.
     Жили мы в больших палатках типа УСБ -56. В такой палатке есть два входа с каждой торцевой стены. Это позволяет, при желании, разделить перегородкой внутреннее пространство на два отдельных помещения. Так у нас и было сделано. В больших отсеках жили солдаты, в малых офицеры. По два человека в каждом офицерском отсеке. Наш быт от солдатского не отличался. Палатки были давно обжиты, благоустроены. Внутри помещений настланы деревянные полы, стены так же изнутри отделаны досками. Спали мы все на нормальных казарменных кроватях, заправленных чистым постельным бельём. Имелись уставные тумбочки и даже прикроватные коврики. В общем, всё, как в нормальном армейском спальном расположении. Только потолок в помещении оставался матерчатым, двуслойным, с верёвочными растяжками по рёбрам.
     Оказавшись в своей постели, я понял, до чего ещё слаб. Стал бить озноб, началось головокружение. Навалился тяжёлый, тревожный сон, снова начался бред. Примерно в полночь неожиданно проснулся, весь мокрый от пота. Мне было плохо. Речь не о физическом состоянии, оно, разумеется, было далеко от нормы, речь о другом. Было страшно. Ощущение большой опасности и одновременно какого-то омерзения овладели мной. Объясняя это болезненным состоянием, пытался снова уснуть, но не получалось. Беспокойство нарастало. Решил разбудить соседа по помещению, такого же командира взвода.
     - Блин! Серёга, ну чего тебе не спится, а?! Снова хреново? Санинструктора позвать?
     - Нет, Андрюха. Хреново, но не совсем, чтоб уж очень. Тут что-то не так, понимаешь?
     - Блин, что не так?! – Андрей сел на кровати, включил светильник. – Снова блевать надумал?
     - Да нет же, говорю! Слушай, включи большой свет, пожалуйста.
     Недовольно бормоча, Андрей встал и щёлкнул выключателем. Под потолком вспыхнула яркая лампа. Мы оба зажмурились. А когда я открыл глаза, то сразу же увидел это…
     Прямо над моей кроватью, на низком потолке, вернее, на верёвочной растяжке, сидел огромный паук! Сидел и шевелил лапами. А может, это был не паук, что-то другое. Детально не рассмотрел. Помню только, что мне оно показалось размером с человеческую ладонь. Понимаю, что сейчас вы иронично улыбнулись. У страха глаза велики. Согласен. Линейкой его не измерял, а с испугу можно что угодно вообразить.
     Я тихо позвал Андрея, и когда тот увидел, отшатнулся:
     - Ничего себе!..
     Сразу отмечу, что с этой фразы не могу передавать все наши реплики дословно. Вы понимаете - два молодых офицера в экстремальной ситуации не станут общаться на изысканном литературном языке. Они обратятся к языку исконному, глубинному, лежащему в основе, как говорится. Из соображений нравственности вынужден заменять почти все слова, хотя повествование сильно теряет от этого в выразительности и достоверности, становясь немного неуклюжим, как любой дословный перевод.
     - Что это за создание? – Хрипло прошептал я.
     - А кто его знает? – Так же тихо ответил Андрей.
     - На паука похоже. Но таких огромных ещё никогда не видел. Честно.
     - Откуда эта тварь приползла?
     - Кто его знает? Как думаешь, ядовитая? – Я невольно натянул одеяло до глаз - Слышь, Андрюха, возьми линейку, скинь её на пол.
     - Достал! Сам скинь. Сейчас линейку дам.
     - Ты достал! Я пока буду подниматься, он на меня прыгнет. Скинь его, не морочь голову!
     Андрей, взяв линейку, вплотную приблизился к кровати. Всмотрелся.
     - Блин! Рыжий какой-то, волосатый. А здоровенный! Фаланга, наверное.
     - Да бей уже, меньше болтай! Достал!..
     Удар линейки оказался не очень точным. Вместо того, чтобы отлететь в сторону, паук сначала повис на одной лапе, а потом сорвался вниз. Прямо в мою постель…
     Отмечу, что вечером, ложась спать, я еле нашёл сил раздеться. Дрожащей рукой держал кружку, когда пил воду. Кряхтя, медленно ворочался, удивляясь собственной слабости. Но на что способен человек в испуге! Вы бы видели…
     С истошным воплем я свечкой взвился из постели почти под потолок и выпрыгнул на середину комнаты. Андрей тоже заорал и отскочил. Осыпая друг друга обвинительным матом, мы стояли, не решаясь приблизиться к моему ложу, где в складках постели затаилось чудовище.
     Отмечу, что ни я, ни мой сосед арахнофобией не страдали. Скорее всего, нас испугал действительно большой размер паука и необычный вид. Сработал какой-то безусловный рефлекс. Первобытный инстинкт опасения таких тварей. Когда всплеск эмоций поутих, решили аккуратно взять одеяло за углы, вынести в виде мешка подальше и вытряхнуть под фонарём. Одели берцы. Крадучись подошли, осторожно взялись. И тут паук кинулся к моей руке! Рефлекторно дёрнув одеялом, я сбросил тварь на пол, и она выпрыгнула на открытое пространство. Именно прыгнула. На метр почти. Ей бы шмыгнуть куда-то под тумбочку, в какую-нибудь щель, и поминай, как звали. Но паук вместо этого замер на месте, приподнял переднюю часть длинного туловища и угрожающе задвигал в воздухе поднятыми лапами. А потом издал звук. Не то шипение, не то какой-то свист. Сиплый и низкий. Вот это и сработало, как спусковой механизм.
     Андрей, стоявший ближе, коротким резким ударом каблука проехался по чудищу, вспоров ему брюхо. Наружу полезли кишки. Хотите верьте, хотите нет, но было именно так. Паук, действительно, был большой. Он не превратился в мокрое место от удара ботинком, как это случилось бы с насекомым поменьше. Он лежал на полу с вылезшими наружу внутренностями и, умирая, шевелил лапами.
     В палатку заглянул перепуганный дневальный.
     - Зачем кричал?
     Это был тот самый вчерашний симулянт. Очевидно, нежелание заступать в наряд и подтолкнуло его на неудачную попытку "заболеть". Узнав причину переполоха, внимательно осмотрел паука, затем принёс веник с совком и убрал труп. Я услышал, как он тихо сказал: "Бисмилла". Осторожно перестелив постели, мы улеглись спать, но до рассвета так и не заснули. Свет не выключали. Вдруг тварь приходила не одна? Вдруг их стая? Гнездо какое-нибудь или что-то в этом роде.
     Утром, когда шел умываться, встретил под грибком вчерашнего дневального.
     - Это смерть твой приходил. – Солдат серьёзно посмотрел мне в глаза. – Тебя искал. Находил. Ты умирал должен был на эта ночь.
     - Не умер, как видишь. – Улыбнулся я в ответ. – Кстати, ты куда эту хрень выкинул? При свете посмотреть хочу.
     - На земля закопал. Не надо смотреть.
     - Ну и ладно. - Махнул я рукой.
     А через пару дней нам отдали приказ на марш...
     После я думал: что же приползло ко мне тогда? Почему именно ко мне, не к соседу? Как я его почуял сквозь сон? Что было бы, не проснись вовремя? «Это смерть твой приходил». Пожалуй... Долго считал это мистикой. Но всё оказалось объяснимо.
     Много лет спустя разговорился с одним специалистом. Его крайне заинтересовал мой рассказ. От него узнал, что фаланги, или как их ещё называют, сальпуги, действительно обитают в том регионе. Размер особей где-то пять-семь сантиметров. Встречались экземпляры и до тридцати, если измерять вместе с вытянутыми лапами. Тут я не очень ему поверил. Согласитесь, о таких монстрах все бы знали. Но моя фаланга вполне могла быть величиной с ладонь.
     Ещё специалист сказал, что эти паукообразные не ядовиты, но на их желвах иногда сохраняются разлагающиеся останки добычи, таким образом в организм укушенного может проникнуть трупный яд. А это уже серьёзно. Специалист рассказывал, что сальпуги не так уж досконально изучены, но известно, что нападают они как на насекомых, так и на мелких грызунов. Причём, ранив животное, заразив трупным ядом, они готовы несколько дней ползти по его следу, ожидая смерти жертвы. Разумеется, легче одолеть заведомо больное животное, которое уже еле держится на ногах. Стоит бедолаге добавить трупного яду в кровь, и тогда точно всё получится. Таким образом, чуять больных, умирающих животных эти пауки способны.
     Так вот, возможно и от меня уже исходил запах больного и очень ослабленного животного. Может, потому и приползла фаланга, повинуясь инстинкту хищника? Но не решилась напасть, осознав слишком большие размеры предполагаемой жертвы. Или выжидала, когда усну покрепче? Кто его знает? Да и фаланга ли это была? Мало ли, какие ещё твари обитают на свете? А может, это всё просто совпадение? Ну, залез здоровый паук в человеческое жильё погреться. Ну, затаился именно надо мной. Почуял я его как-то на подсознании, проснулся. Поднял панику с перепугу. Что тут необычного? В общем-то, ничего. Правда, укуси меня тогда тварь, зарази ещё чем-то, и кто знает, что случилось бы?
     А может, в этом ночном визите всё-же была какая-то мистика? Не зря ведь солдат пытался мне что-то объяснить. Что он знал? Какие поверья ходят в его родных краях? И почему Смерть, если уж нашла меня, не довершила дело до конца? Что ей помешало? Теперь уже вряд ли узнаю. Да, в общем-то, какая разница, что это было - естественное, природное событие, или мистический сюжет? Тогда я уцелел. И прожил ещё много лет, в которых хватало всего: опасностей и рутины, разочарований и везения, встреч и расставаний. Дружбы и любви. Может быть, просто должен был всё это пройти? И что-то понять.  Может... В любом случае, мне повезло.
     А за это, как всегда, благодарю мою Госпожу Удачу…