Переделкинский рай

                „В жизни каждой женщины есть двое  главных  мужчин:
                тот, за которого она вышла, и тот, за которого она не вышла.“
 
                Роберт Лембке

          Каждый  из родившихся в этом укромном уголке ближнего подмосковья Переделкино и не сразу понявшим, что здесь находится действительно нечто особенное, заповедное, сравнимое, быть может, только с раем, об этом так не думает. Борис Пастернак не по своей воле жил в так называемом раю. Просто выслали из Москвы за неблагонадёжность. Спасибо не отправили куда подальше. Пришлось ему приобрести дачу, в которой он прятался от московского мракобесия. А для профессии литератора это место было как нельзя кстати. Тишь да гладь, да божья благодать. Действительно место для писательства сказочное в любое время года. Лес, воздух, живая жизнь нечеловеческого мира.
          Прошли трудные времена голода в России, разброда да качания. Да и не только в ней. Правда, всё ещё давали знать себя эхо войны, революции, постреволюции... Но что примечательно – кагорту поэтов и писателей,  после вселенско-русского недомогания, отнесли к касте привелегированых не без вмешательства Максима Горького. В этом живописном месте отвели место для застройки домов писательской братии.
         
          Само Переделкино, вернее обитаемая его часть, настолько маленькое селение, что в нём, вообще говоря, просто негде приютиться странствующему туристу, не говоря уже о возможности где-нибудь перекусить чего-то стоящего после нагулянного аппетита в зелёном бору, чем Переделкино в сущности и является. Даже особенно и не где, извольте заметить, поболтать о том о сём, о литературе, о местных знаменитостях прошлого. Говорят Ахматова и Чуковский, Евтушенко и Окуджава с Рождественским и много иных, как говорили в старину бумаго-морателей, обитали в заповедной райской куще, а заезжих к ним классиков, художников, артистов было ещё больше.
          Борис Пастернак, практически не покидая райские кущи, умудрился стать Нобелевским лауреатом, “презревшим” местную цивилизацию. Не принявший своим внутренним миром идеи Октября, он наотрез отказался или его заставили по определённым причинам отклонить эту неблагопристойную премию, боясь развечать всю прелесть советской действительности. Представляете, так скоротечно вслед за Бунином!!! Если так пойдёт и дальше, то новоявленные русские долларовые, не замолкающие их мать, миллионеры развратят народ. Потому остальные лауреаты, которых меньше, чем на одной руке пальцев,... так пусть эти так называемые Нобелевские премии присуждают им там, за кардоном.

          А сегодня... А что сегодня? В этом раю накупили себе дач лизоблюды, если не сказать более точно, и воры в большинстве своём. Такие деньги заработать на житие в этом раю невозможно. Можно только украсть. Небезызвестные Чубайсы, Соловьёвы и иже с ними... Лучше умолчим,... дабы не сгореть от стыда. Люди далёкие от культуры.

          Правда, довольно странный случай произошедший в этом не слишком удалённом месте от Москвы не имеет ничего общего с Борисом Пастернаком. А может быть и имеет... Время покажет.

***
          Так скажите, куда девать местным немногочисленным молодым людям здесь застрявшим по причине рождения или миграции по роду своей занятости, а иначе как, свою энергию?  Помните кота Матроскина из Простоквашино?  Ну, а как же – кот Матроскин. Кто же его не знает!?
          Так вот, в принципе, Переделкино или Простоквашино сути дела не меняет. И то и другое места райские, а потому не сочтите за беспринципность, но... Скука, как промяукал Матроскин, в любом райском уголке – скука зелёная. Беспросветная провинция. 
          Более менее приличное место в данном случае, имеется ввиду поесть, – Дом Литераторов, т.е. дом творчества Переделкино.
          Впрочем, как говориться, даже негде и не с кем поперемалывать последние новости в этом раю. Нет их, новостей, и всё тут. Знаменитости померли, оставив после, себя наследное жильё в виде музеев памяти. Посмотреть, улицезреть пенаты гордости русского литературного наследия интересно, не спорю. Но на урчащий желудок?...

          В одно из майских воскресений утро выдалось тёплым непонятно по каким причинам для этих мест. Две молодые женщины лет немногим за тридцать, а может и ближе к сорока, сидящие у окошка в кафе, с мутными, от незнания о чём говорить, глазами, лениво допивали кофе, уже давно остывший и по всему очевидено безвкусный.
          – Какая тоска, – проговорила довольно упитанная блондинка. – Всегда сюда рвусь к старшим предкам подышать чудным воздухом. Но хватает меня только на один день. Слава богу, ты здесь. Какая гадость этот кофе, – сморщилась она, сделав очередной глоток.
          Её одноклассница никак не среагировала на замечание. По мимике лица она, возможно, даже её не слышала. Прошло пятнадцать лет как они закончили школу. – “Пора бы измениться.” – Клара обернулась к бывшей подруге. – “Странно. Разве бывают люди застывшие в возрасте? Какой пустышкой была, такое и осталась. Успела дважды выйти замуж, а воз и ныне там.”
          – И здесь ты права. Кофе действительно ужасный. А я живу в этой дыре, можно сказать, счастливо. Работаю здесь. И учусь. Безбрежное море неожиданностей поглащает моё внимание.  Задумываюсь над докторской...
          – Безбрежное море чего? Скуки? Нашла своего “Карла”? Одно слово – отличница. – Виктория устремила пренебрежительный взгляд на подругу. – Ты посмотри на себя во что превратилась! Ты помнишь кто написал: “Мои ровесницы так быстро стареют, что просто приятно смотреть.” Я так нет, но это правда.
           – Ты читаешь книги? Странно. Я этого мнения не знаю. Ни кто мастером не рождается, как-то заметил Кант. Но, как оказывается, не все хотели бы им быть. На сколько я тебя знаю, ты бы вообще предпочитаешь ничего не делать, ничему учиться.  Я этого не понимаю.
           –  Подумаешь...  Я просто жизнь воспринимаю иначе. Миром правят эмоции. А вдруг сейчас зайдёт принц весь в белом, а ты словно серая мышь из библиотеки.
           Именно в это момент скрипнула входная дверь входа и на пороге появился неизвестный капитан-лейтенант в белом морском парадном костюме.
           Блондинка аж поперхнулась от неожиданности, неестественно для себя покраснев.
           – Боже праведный?! – Схватив салфетку, она вытерла появившиеся остатки кофе на губах.
           – Действительно, сюрприз. – Клара многозначительно улыбнулась. – Откуда в зтой глуши офицер с парада? Последний раз я такого, правда капитана первого ранга, видела возле Авроры в День победы на Петроградской набережной. Кстати, я там была с Петром. Он намеревался стать морским офицером. Представляешь, ему просто нравилась морская форма. Больше после окончания школы я его не встречала. Вер, да что с тобой? Была б мужиком, назвала б кобелиной, ей богу.
           – Так это Пётр и есть. – У Вероники стала стекать краска с лица. – Это я от неожиданности. Прямо как по заказу.
           Клара снова обернулась в сторону непонятного гостя. Он действительно напоминал чем-то Петра.
           – Нет, ты обозналась. Какой Ковалёв? Ковалёв был маленького роста, всегда ходил чуть сгорбленный от нерешительности. Я уже не помню как мы вдруг оказались вместе. Я его просто не замечала. – Солгала она, обернувшись в сторону офицера. –  Действительно профиль... – Клара недоговорила фразу. – Нет, этого не может быть, потому что быть не может никогда.
           Между тем капитан-лейтенант подозвал официантку. Сказав ей несколько слов, стал перелистывать какой-то глянцевый журнал, принесённый с собой из-за никакого интереса в местной столовке. Внимательному наблюдателю, по манере поведения среднего возраста офицера, было бы не так сложно понять, что он из этих мест. Скорее всего вернулся из далёких стран по долгу службы.
           Вероника поднятой рукой обратила на себя взгляд снова появившейся официантки. 
           – Вы знаете имя этого морского офицера? – спросила она, подошедшую девушку.
           – Нет, но Семён Маркович обратился к нему, назвав пан Ковальский, пару дней назад. Вы же местная и знаете заведующего этого “ресторана”, как он его многозначительно называет. – На её лице ноявилось пренебрежительное выражение.
           – Знаю я этого проходимца. – Вероника понимающе посмотрела на на новенькую в этом заведении. – Ни одной юбки не пропустит.
           – Вы хотите заказать что-нибудь ещё, – холодно спросила официантка.
           – У вас эклеры всегда свежие.  Принесите два, пожалуйста, и два чая. – Клара постаралась разрядить обстановку, зная характер своей одноклассницы.
           Между женщинами воцарилось молчание. Вероника сидела расстроенная от замечания Клары, а Клара смотрела отрешённо в окно, словно что-то припоминая. Честно говоря, по состоянию лиц этих женщин, назвать их близкими подругами было бы чрезвычайно сложно, если, конечно, вы физиономист.
           – Ваши пирожные. – Проговорила неслышно подошедшая официантка.
           – Спасибо. Знаешь Вер, вспомнились мне последние дни проведённые в школе.
Случайно встретившийся Пётр на Петроградской набережной казался совсем... – Клара на мгновенье задумалась. – Совсем другим, нежели в школе. Раскрепощёный, устремлённый в будущее и этом воодушевлении казался как бы выше ростом. Не помню отчего мне вдруг так показалось, но он что-то рассказывал с такой страстью о жизни моряков, что я тогда даже не обратила внимания, как проскочили несколько часов нашей прогулки. Надо же, никогда об этом не вспоминала. Он был..., даже не знаю как тебе объяснить... Если его что-нибудь интересовало, Пётр должен был знать об этом максимально достижимо, что ли. И в то время меня вообще не смущала его внешность. Было просто интересно слушать. Помнишь, что сказал доктор Живаго: – “Единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас.” Это про него, про Петра. Что, никогда не читала? Тебе собственно не поздно познакомиться с этим романом.
          Вера смотрела на подругу абсолютно не принимая её странно увлечённое состояние. И спрашивается кем?
          – А я на твоего Петика вообще внимания не обращала, как и на твоего Пастернака. Его интересовали только уроки. Как и тебя, кстати, тоже в десятом и одинннадцатом классах... Боже, как я не любила школу.
          Клара не среагировала на едкость одноклассницы. Верка рано стала интересоваться мальчиками. А к концу школы так успела и забеременеть. Хорошо до экзаменов не было видно. А то бы перевели в вечернюю школу, как Заблоцкую. После экзаменов вмешалась мамаша. Был слишком ранний срок. Успели с абортом.
           – “Зато не то что я. Она успела дважды развестись а я вышла замуж за филологию.” – Клара тяжко вздохнула. – “Дура нетронутая...”
          Вереника смотрела в сторону каплея вроде бы невидящим оком. Неожиданно сорвавшись с места, направилась искать Марковича, пройдя мимо Ковальского безо всякого видимого интереса в его адресс.

          Её не было минут двадцать, двадцать пять. Клара сидела, повернувшись к окну, с закрытыми глазами. Казалось, что она окунулась в то далёкое беззаботное время, когда перевелась в восьмом классе в новую школу. Куратор класса посалила её за стол с Петром.
          – Этот мальчик тебе поможет адаптироваться. Пётр, это Клара твоя подопечная. – Парень, немного зардевшись, нерешительно проговорил:
          – Здравстуй. По всем спец наукам обращайся. Рад буду помочь.
           Когда учительница отошла он тихо прошептал:
          – Можно я буду тебя называть Кларик, когда вокруг никого не будет? А то Клара очень казённо звучит.
          – “Смешно было бы принять его предложение, но звучало оно так естественно и с таким с ниоткуда взявшимся дружелюбием, что я просто промолчала.” – Состояние вспомнилось сомопроизвольно. Клара улыбнулась.
          – А ну колись, чему ты сейчас улыбалась? – Вера села на стул лицом к окну. Особенного удовлетворения на её лице не присутствовало. Видно Семён Мойсеевич был не в курсе появления капитан-лейтенанта. – А морячок-то упорхнул. Жаль. Хотела познакомиться. – Вера скривила губы в усмешке. – Так чему ты так снисходительно улыбалась?
          – Вспомнила первый день в вашей школе. Ты знаешь первую фразу Петра в мой адрес? – Она заговорчески посмотрела на подругу. – Можно я буду тебя называть Кларик, когда вокруг никого не будет?
           – И ты ему разрешила??? Вот так просто – можно я буду тебя называть Кларик? – У Веры от изумления округлились глаза.
          – Не знаю почему, но не была против. Он отлично знал все ественные науки. Гораздо глубже школьной программы. И довольно быстро я улучшила свои познания как в математике, так и в остальных предметах. Даже в литературе. Не поверишь, он писал мне стихи – Клара не смотрела на подругу. – Я только сейчас поняла, как мне было с ним интересно. Однако в голове никогда не возникала мысль с ним пойти на свидание. Маленького роста, вечно голова чем-то занята. Вот только случайно что и встретились возле Авроры. Если так подумать, то в нашем классе не было ни одного стоящего парня, кроме него, с кем бы можно так интересно провести время. – Клара снова повернулась к Веронике. – Единственное, что я хочу сейчас, так хотя бы его увидеть. – Не выразив своего действительного желания, она замолчала.
          – Кларик, ты это серьёно? – Вероника самопроизвольно вот так обратилась, прикусив язык. – Извини пожалуйста... – Она покраснела, как обычно краснеют блондинки, неожиданно попав впросак. –  У нас было много достойных...
          – С кем нельзя было бы обмолвиться и словом. – Перебила Клара. – Будто ты не знаешь. Пауки. Только и норовили затащить в тёмный уголок. “Наружный блеск рассчитан на мгновенье, а правда переходит в поколенья.”*– С неожиданным возмущеним она потупила глаза вниз, будто рассматривала свои новые лодочки на шпильках.
          – Какой ты была недотрогой, такой и осталась. В твоём-то возрасте. – Вероника поправила свои локоны. – Я ушла, а ты получи кайф хотя бы от воспоминаний о том недоделанном недоростке.
          Покрутив пальцем у виска, Вероника с поднятой головой и полным на лице недоумением выскочила из зала.

          – “Интересно, каков он сейчас? Честно говоря, я бы действительно очень хотела его увидеть. Он был единственно достойный уважения, целенаправленный и уверена, добившийся свой мечты.” – Такое впечатление, что Клара выпала из этого мира. Состояние чего-то потерянного навсегда, сквозило в монотонном шевелении губ, одиноко живых на застывшем в оцепенении лице. – Конечно, пофантазировать никогда не мешает. “И погибло счастье женщины, если она вышла за того, кого не любит. “ Права госпажа де Сталь. Всё одно – делать нечего. Осталось что только и мечтать...– Сказала больше себе, чем незаметно ушедшей подруге, снова затерявшись в заоконье. – Как однажды высказался Борис Пастернак:
          “Легко проснуться и прозреть,
           Словесный сор из сердца вытрясть
           И жить, не засоряясь впредь,
           Все это – не большая хитрость.”** – Клара допила остывший чай. – Он абсолютно прав. Стоит навестить его уголок. – Только сейчас, очнувшись, и даже не среагировав на отсутствие Вероники, направилась к кассе расcчитаться за приятные воспоминания.

***
           А пан Ковальский, на самом деле Пётр Ковалёв, сидел в это время перед домом на старой скамье, ещё сбитой отцом в забытом детстве и отполированной частыми посиделками матери в полисаднике, с грустью рассматривая цветы, как всегда обрамлявшие небольшую площадь от сеней до ворот. Пёстрое разноцветье завораживало. Правда мысли его, запутавшись в рангоутах его мозга, казалось, что даже не замечали этого великолепия. – “Кларик, Кларик...”– На лице вдруг проступила досада за невнимание к матери. Больше десяти лет не было возможности приехать. – “Разве это оправдание?” – Не успев закончить свою мысль, Пётр был прерван возгласом раздавшимся из сеней:
           – Петь, заходи в дом. Блинов напекла. Отведай с вареньем чёрной смородины. Крупная народилась в этом году.
           Клавдия Сергеевна появилась в распахнутой двери из сеней в цветастом халате с радостной к сыну улыбкой.
           – О чём грустишь? Смотри красота-то какая.
          Она села рядом, обняв сына. – “Каков стал. Сразу-то и не узнать. На две головы выше, широкоплечий красавец. Жаль отец не дожил.” – Неслышно вздохнув, прижалась головой к его плечу.
           – Мать, скажи кто-то остался из класса в этой потрясающей скукоте?
           – Как ты ушёл в училище, у нас с отцом жизнь не заладилась. – Проговорила Клавдия Сергеевна,  словно не расслышав вопроса сына. – Начал было пить. Соседка, помнишь Агрипину Петровну, старая уже была, так напоила его каким-то зельем. Так с того самого дня он не мог даже смотреть в сторону спиртного. Но и отношения наши стали разлаживаться. Загулял. – Она выпрямилась. Старая боль видно не прошла. – Вот тогда-то и разлились в душе моей унынье да скука рутинная. Сколько лет тебя не было? Поди двенадцать...
           – Мам, так служба. – Пётр почесал виновато за ухом.
           – Даже папку твоего схоронила одна, царствие ему небесное. Правда месяца через два уныние прошло. Легче на душе стало. Пусть в доме одна, да запах не стоялый. Ещё не старая думала... Просто свободных мужиков в нашем “раю” днём с огнём... Сам знаешь.
           Клавдия Серьгеевна, приподнявшись, поцеловала сына в лоб.
           – Так и не женился? Свою Кларику забыть не можешь? Непутёвый. Помни: “Кто ждет в бездействии наитий, прождет их до скончанья дней.” Пойдём в дом. Вот уж действительно, каким ты был таким остался . Блины остынут.

           За столом разговор не клеился. Пётр молча, без видимого аппетита уплетал блины. Клавдия Сергеевна тоже помалкивала. Затронула больную тему. Радость от краткосрочного приезда сына стала меркнуть. – “Больше, скорее всего, не к ней приехал. A что он мог ей предложить?” – Уныло пронеслось в её голове.
           – Ма, скажи, что я могу ей предложить? – Словно сорвав с языка матери свою боль, проговорил Пётр, отодвинув тарелку от края стола. – Три месяца на суше и те часто не с ней. Служба такая. Вон, от флотских женщин покоя нет. Понимаю, им тоже семью иметь хочется, детей. Так говорить-то с ними не о чём... А я наверное однолюб... Напасть какая-то. – Он снова замолчал.
           Клавдия Сергеевна жалела сына, считая его... По выражению лица Петра она как бы и не могла найти правильного слова.
           – “Нет нет. Он не непутёвый. Даже не знаю в кого он такой.” – У неё вдруг покраснели мочки ушей. Видно что-то вспомнила, что ей стало не посебе. – “А мужу... Так там печати негде стало ставить после отъезда сына в училище.” – Она подошла к печи.
           – Ну, вот и чайник остыл. Не кручинься, Петик. Ты всё одно должен её навестить. Некрасиво как-то получится. Спроси, что она думает об этом.
           – Да она вообще обо мне не думает. Кто она, а кто я?! – Он в недоумении вскинул руку.
           – Ты в зеркало-то на себя смотришь? Посмотри каков мо’лодец!
           – Мам, брось. Причём здесь это?
           – Ты так быстро получил своё звание, а тюфяк тюфяком. – Клавдия Сергеевна вернулась с чайником. – Ещё налить-то? Горе ты луковое, а не товарищ капитан-лейтенант. – Она нежно потрепала его за загривок. – Всё ещё малыш.
           “Малыш.” Ёмкое-то слово какое. Это целостное состояние психической добродетели ребёнка, незагруженного мирской суетой. А для матери её сын всегда малыш.
           – Ты права, мама. Идиот потому и идиот, что не понимает своего идиотизма. У тебя сохранилось что-нибудь из одежды отца? Где я могу в ней покопаться?
           На лице Клавдии Сергеевны давно забытое состояние нежности сменилось на простодушное удивление, не требующее ответа.
           – Да... В твоей одежде и копаться не стоит. – Она счастливо улыбнулась.
           – Мам. Я серьёзно.
           – В сундуке, что в чулане. Мало того, что малыш, вдобавок наивный глупыш.
           Пётр отправился вприпрыжку в сторону чулана, прихватив фонарик с подоконника.
           – Как есть дитко без звёздочек. – Клавдия Сергеевна осталась сидеть за кухонным столом, не воспринимая в душе неадекватное поведение сына. Сколько лет прошло с его последнего посещения? Молодой лейтенантик, после академии (Высшего военноморского училища подводного плавания). Давно  это было. И вот те на – капитан-лейтенант, а мозгов так и не прибавилось. Добродушная улыбка не сходила с застывшего лица Клавдии Сергеевны, пока не раздались торопливые шаги сына. Он вбежал на кухню в цветастой рубашке мужа и шортах, воодушевлённый находкой.      
           – Ма, она меня видела в последний раз в этой рубашке возле Авроры. Я её специально тогда надел, чтобы казаться более взрослым.
           – Так она тебе мала. Одень форму, глупенький. Ты в ней неотразим. – Клавдия
Сергеевна смахнула набежавшую слезу. – Сядь возле меня. Она снова прижалась к плечу сына. – Я купила эту рубашку на тридцатилетие отца. Как сейчас помню его довольную улыбку. – “Угодила, Клавушка.” – Редко он так меня называл.
           – Клавдия Сергеевна. Прекратить разводить сырость.
           Он обнял обмякшую от воспоминаний женщину, его самого дорогого человека, впервые, возможно, осознав своё непростительное невнимание к ней двенадцать лет с гаком. Пётр прижал её покрепче. Вытер лодонью мокрую щеку.
          – Виноват я перед тобой. Прости. – И поцеловал её в лоб.
          От этого признания и прикосновения Клавдия Сергеевна вовсе разрыдалась, уткнувшись носом в рубашку мужа.
          – Мам, мама... Ну, что ты? Окропила всю рубашку. Как я на глаза Кларику покажусь? Я очень люблю тебя, мам. – В тишине, где только что и слышалось лёгкое жужжание пчёл, застыли две души, разно воспринимающие вдруг проронённые слова.
          – Впервые ты сказал так тепло, сынок. Я аж онемела. – Клавдия Сергеевна встала и направилась в свою спальню, вытирая полой фартука глаза. – Сейчас вернусь. Приведу себя в порядок.

 ***               
          Клара вернулась в отчий дом, который уже больше пяти лет казался пустым после смерти отца. Инфаркт неожиданно сбил с ног здорового, крепкого человека. Мама после этой нелепой смерти словно потеряла дар речи. И жизнь долго налаживалась в новых реалиях. Спасала необходимость скорой защиты диссертации.
          Мама стала чаще ездить в родительский дом под Лугой к бабке. Летом там и природа лучше и всё своё с огорода, и молоко парное. Можно сказать, она там отошла от нелепой потери мужа. Клара часто задавалась вопросом: почему мужики такие поддатливые к стрессу? Сейчас в Переделкино везде одни женщины. Даже на мускульных работах.
          После посещения дома культуры воспоминания школьных лет непонятным образом всколыхнули давно заиндевелую память всего произошедшего за последнии пять лет. Пропавший Пётр полностью выветрился из головы. И вдруг Верка непонятным образом разбудила память о нём. Действительно его не хватало. Только он мог бы её понять и поддержать в непростое время.
          Неожиданно для себя она буквально стремглав, не ожидая от себя такой прыти, кинулась к откидной лестнице на чердак. Конечно сейчас забежать, как когда-то уже не удалось. Не та комплекция. А вот, когда была ещё совсем маленькая, за несколько секунд. Клара огляделась. Кажется в третьем классе, отец отгородил стенкой часть чердака и сделал ей маленькую комнату. Сам смастерил узкую кровать в виде топчана, приделал к ней деревянную спинку. Купил столик, стул, сделал полку для книг, провёл свет. Как Клара радовась своей новой комнатке. Там они с Петром часто занимались школьными уроками. А мама с некоторым недоверим посматривала на Петьку изучающим взглядом. Пусть дочь и выглядела рядом с низкорослым мальчуганом гораздо старше, всё равно побаивалась. Возраст опасный. И кто знает, что у кого в голове роится.
          Клара достала альбом фотографий школьных лет. Нашла общую с Петром фотку. Снимал его отец. Фото получилось тёмным, лица строгие, словно только отбыли срок за решёткой. Рядом с ней стоял маленький мальчик. Если показать незнакомым людям, подумают много младший брат. А на сомом дне покоился свёрнутый, чуть пожелтевшийот времени, в двое сложенный лист его стихотварения на её день рождения:
           “ Ты помнишь вечер, когда склонился
           К нам лунный лик.
           Он чем-то важном с тобой делился
           В столь чудный миг.
           А ты теплом своим губ горячих,
           Как в первый раз,
           Всё целовала в объятьях жарких,
           Не слыша глас.
           Ты растворилась в том лунном свете,
           Лишь сердца стук.”...
         Она вспомнила его глаза. Расширенные зрачки. Они сидели вместе на диване. Он с таким стеснением посмотрел на неё. А в глазах было выражение какой-то недосказанности и чего-то ещё. – “Неужели он хотел меня поцеловать?” – Проскочило в сознании. – “А я тогда и не поняла.” – Она улыбнулась. Именно после этого стихотворения она сама начала писать стихи. – “Интересно, каков он сейчас и где. Зайти как бы случайно к Клавдии Сергеевне? ” – Промелькнула мысль. Слабый луч, пробившийся сквозь форточку небольшого окошка, не больше чем метр на метр, заставил зажмуриться.  Она подошла к окну в смятении от пронизывавших душу мыслей. Возле их калитки стоял высокий мужчина и что-то высматривал в своём телефоне. Клару смутила его одежда.
           – “Я знаю эту рубашку.” – Что-то кольнуло сердце. Она сбежала, как в былые времена с лестницы и внезапно остановилась перед дверью. – ”Куда я?” – Удивившись своей прыти, замерла в недоумении, – “Это всё Вероника. Разбередила душу воспоминаниями, а я, как девчонка, вернулась в прошлое.”
           Вдруг, прямо возле уха прозвучал резко и отрывисто звонок во входную дверь.
           – Петька? Неужели это ты? Я только что смотрела нашу с тобой фотографию. – Клара неожиданно даже для самой себя прижала его к себе руками за спину, приникнув к груди головой. – Я ждала, нет мечтала об этом моменте, подспудно надеясь на непостижимую привратность судьбы. Ты не поверишь, только вот хотела спросить Клавдию Сергеевну как ты и где застрял. Боже, как мне не доставало тебя последние годы.
           Петр от неожиданности несколько секунд стоял истукан истуканом перед тем, как ответить на порыв подруги. Неуверенно обняв за плечи, поцеловал её изумительно мягкие локоны.
           – Представить себе не можешь сколько лет я мечтал об этой минуте? Со следующего дня после прогулки по Преображенской набережной. Можно я тебя поцелую?
           Клара приподняла голову с закрытыми глазами. Только губы сами по себе, не считаясь с мнением хозяйки, безмолвно приоткрылись.
           – С первого дня, когда я назвал тебя Кларикой, ты меня к себе притягивала совершенно непонятным состоянием не то в сердце, не то в душе. Оказалось есть ещё что-то в жизни, кроме моих интересов в занятиях и прочих увлечений. Я в ту пору впервые познал, что за чувство это такое – влечение... – Петр целуя, еле прикосаясь к губам, произнёс эту фразу в кратких перерывах от прикосновений, пока его Кларик не взяла действо на себя от невозможного желания.
           – Только молчи. Странно, но наверное с кастрюльки было бы удобнее. – Её глаза заискрились от неожиданности произошедшего, словно очевидное продолжение настроя после встречи с Верой... – “Ты помнишь вечер, когда склонился к нам лунный лик... Он чем-то важном с тобой делился в столь чудный миг.”Помнишь? Хочу с тобой в лес прямо сейчас. Ты знаешь в какое место.
          – Там, где я тебе объяснял правило буравчика?
          – А я никак не могла его понять, потому что ужасно сожалела, что ты такой маленький не только ростом... С тобой было так интересно. Я уже была готова к первой влюблённости, а ты знал только правило буравчика и чего-то стеснялся. Смешно, правда. Пороги колеса Фортуны...
           Клара снова обвила руки вокруг шеи друга, властно захватив его сознание поцелуем.
           Вечером он домой не вернулся.

 ***         
           Клавдия Сергеевна, выйдя на кухню на следующее утро, нашла не столе записку от сына – “На свете есть лишь одно счастье – любить и быть любимым”***. Она улыбнулась. – “Наконец-то... Дай бог ему этого счастья.” – Неумело перекрестившись, направилась к плите. Остановилась перед ней в неведенье зачем подошла. – “Надо же, так неправдоподобно вырос, расширился в плечах, а в оношении к женщине... Едва вот сподобился. Неужели за столько лет у него никого не было?” –  Она вспомнила о муже. – “Он тоже был таким. Как-то принёс книгу, кажется “Любовные утехи Екатерины II”, уже и не помню чей перевод с немецкого, и мы со смехом вперемежку со стыдом осваивали премудрости поведения на любовном ложе. Боже как это было давно. И правда ли?”
           По инерции сменив воду в чайнике, поставила его на подогрев. – “И как у них сложиться судьба, если живут далеко друг от друга. Да шесть-восемь месяцев в плаваньи не малое испытние на жизнь. – Мысли в голове путались. – Кто выдержит токое в верности на долгие годы. Кларик, конечно, достойная женщина по жизни. Кандидат наук. Никогда её не видела с мужчинами. Городок-то маленький. Все обо всех знают. Всегда приветлива, но ни разу не спросила о судьбе сына. А я? Я тихо помалкивала.”
           Девчушкой она нравилась Клавдии Сергеевне. Но слишком несообразно они смотрелись. Словно Пат и Поташонок. Потому она, видимо, и не ставила сына в ряд ухажёров на последнем году обучения. Он был явно влюблён в девушку, только вот она избегала с ним говорить на эту тему. К тому же в письмах к матери за все годы разлуки сын ни разу о ней не спрашивал.
           Той же ручкой оставленной на столе написала в ответ не столько сыну, сколько себе:
            – “Сынок, но автор этой строки утверждала также –“Женщина погибла, если не
может смотреть на мужа как на лучшего своего друга.”***Помни это.”
           Клавдия Сергеевна задумалась было над продолжением... Оставив потуги, налила чай. – “Пора, работа не ждёт. До пенсии далеко, так что время покажет. Главное не встревать в дебаты. Не спугнуть бы птицу счастья.”
          
           Тем временем Пётр, переворачиваясь с бока на бок, никак не мог уснуть. Слышал как мать встала, вышла на кухню, и, тем не мение, из неё не доносилось ни звука, ни шороха. Уткнувшись в стенку, закрыл глаза. Снова появилась Кларик. Такая неожиданная, с некоторой виной в глазах, что в школе не удостоила вниманием. Просто избегала говорить о школьных годах. Только если что поблагодарила за помощь научиться осознанно думать, отделять зёрна от плевел, значительно этим упростив подготовку к защите диссертации. Пётр в противоположность ей был скуп в рассказе о себе, даже не объяснил столь скорое повышения звания до капитана-лейтенанта. Это было связано с его предстоящей защитой кандидатской. Не хотелось отвечать на вполне естественные вопросы, но засекреченные по долгу службы. У него уже были и намётки на докторскую, правда по другой более интересной теме. И новый будующий руководитель подталкивал его с быстрейшей защитой кандидатской. – “Некогда ждать. Мне лет через пять на пенсию. Займёшь мое место руководителя лаборатори в НИИ.” – Скорее всего ему оставалось максимум ещё года два под водой. – “Будет ли ждать?” – Вопрос не риторический... И неким образом вилами по воде писанный.
           – Спать не получится. – Воспроизведённая вслух мысль подстегнула Петра выскочить из кровати прямиком в ванную под холодный душ смыть наваждения.
           Наскоро побрившись, отыскав старый спортивный костюм отца в шифоньере, аккуратно уложенный матерью в одном из нижних ящиков, выбежал из дома, даже не заглянув на кухню. Пробежка ему была необходима в данный момент не только по привычке служебной повседневности. Скорее, под неё легче думается.
           Лёгкий неторопливый темп не мешал сосредоточиться. Так, беседуя с собой, он даже не услышал топот ног обгоняющей его женщины. Пробежав мимо Петра несколько шагов, незнакомка резко остановилась, обернувшись, чуть с ним было не столкнувшись.
           – Ковалёв. Боже, каков мужчина?! – Проговорила она с заиканием от резкой остановки, непонятно то ли с восхищением или от удивления.
           Вероника тяжело дыша, согнулась в три погибели.
           – Боже праведный. Намедня вспоминали тебя с Кларкой. Где тот прыщ... – Она осеклась от вопроса и, выпрямившись, виновато потупила взор. – Не обижайся. Неудачное сравнение. – Обняв по привычке после долгого отсутствия, она даже не дотянулась до его подбородка. – Был бы таков в школе, я б тебя не пропустила. – Вероника непринуждённо засмеялась.
           Пётр осмотрел бывшую одноклассницу, не веря своим глазам.
           – Верка, ты ли это? Телеса сгоняешь? Ошибка небось вышла, мама многодетная?
           – Да была бы мамой, не так бы было обидно. Снова на выданье.
           – Безутешная. – Пётр смотрел на располневшую одноклассницу, стараясь выказать радость. В школе он к ней никак не относился. Никакая. На уме только мальчики и одёжка. – А Клара здесь? – Спросил он тоном, не вызыващим иного смысла.
           – Куда она денется? Книжная моль. Это ты её такой сделал. Ничего не знает окромя своей литературы. Выглядит на сто, а улыбку... Силой не выдавишь. Сколько уже нам, а замуж так и не вышла.
           – Тебе, Вер, замужество тоже не помогло. Не юродствуй. Подруги были. – Пётр нахмурился. – Вер, жизнь сложная штука. Я даже не смог прибыть на похороны отца. Обстоятельства. А как дела у Клары? Чем занимается?
           Вероника надув губы, словно обиженный ребёнок, рассматривала капли от пота вокруг кроссовок на асфальте.          
           – А ты давно вернулся? – Словно не расслышав вопроса, Вероника подняла на него глаза. – Я приехала предков навестить... И такая встреча. Лучше расскажи где пропадал и чем питался. И не ты ли вчера при параде был в клубе?  Я вроде тебя и признала, но твоя Кларочка так нет. А почему фамилию сменил?
           – Ну затараторила. Зачем лишние вопросы... Ладно, Вер. Я побегу. Мне в Питере необходимо вовремя быть. Не грусти.
           Вера с непонятным для неё самой сожалением смотрела на быстро удаляющегося одноклассника. Повезло Кларке. – Я такого ни за что бы не упустила. – Развернулась и затрусила назад домой.

***          
           В Шереметьево, как всегда не протолкнуться. Они стояли у окна недалеко от посадочного входа. Клара, прижавшись к Петру, боялась поднять голову. Предательски промокшие глаза. Короткое счастье встречи, обрушившееся на неё столь неожидано, усугубилось скорым отъездом друга. Призрачность наконец настигшего их счастья вызывала подспудно тревожные мысли. Клара просто не знала как себя вести в этом положении. Потеря нечто самого важного в её жизни, как оказалось, затмила остальные жизненные проволочки.
           – Петя, Петенька я буду тебя ждать. Сколько бы лет не прошло. Даже если у нас появится... – Она подняла на него влажные глаза. – Я, я... – Она снова уткнулась в его грудь вздрагивая, как в спасительную жилетку.
           – Будем живы не помрём. – Он, как только мог, ласково потрепал её кудри. – Кларик, не суши организм. Он вытер ей слёзы счастливо улыбаясь. –  Я все эти годы жил мыслями о тебе. Теперь у меня такая перспектива – голова кружится. Ты меня любишь... Это самое главное. Остальные неудобства можно разрешить. Если что вдруг...
           – Заканчивается посадка на рейс Москва-Мурманск. – Раздался казённый голос репродуктора.
           – Если, что вдруг, – повторил Пётр, – Хочу Петра Петровича. Обещаешь? Адрес сообщу по прибытию. Люблю тебя. Давай на прощанье поцелуемся. – Её солёные, безвольные губы он запомнил на всю короткую жизнь...

            Через год пришло сообщение: “С прискорбием сообщаем: 12 августа 2000 года атомный подводный ракетоносный крейсер “Курск” затонул  в Барецовом море во время учений. Гвардии капитан-лейтенант Петр...”

* Борис Пастернак. “Фауст “      
** Борис Пастернак.  Из стихотворения “Любить иных, тяжёлый крест”
*** Высказывания Жорж Санд

08.16.2025