Глава 8. Последствия

Обвинение. Смерть Темур-Малика стала искрой, которая подожгла пороховую бочку. Весть о ней, приправленная ужасающими подробностями, разлетелась по лагерю за считанные минуты.
В главном шатре Тамерлана шел военный совет, но никто не говорил о войне. Воздух был наэлектризован. Эмиры, сбившись в кучки, перешептывались, бросая косые, полные страха и злорадства взгляды на Фархада. Он стоял один, в стороне, бледный, но несломленный, и молчал.
Внезапно полог шатра был разорван, и внутрь, отшвырнув стражу, ворвался Шейх Hyp ад-Дин. Он был не похож на себя. Его доспехи были расстегнуты, седая борода спутана, а единственный глаз горел безумным огнем. Он был не великим полководцем. Он был раненым, обезумевшим от горя зверем. В руках он тащил окровавленную простыню.
Он дошел до самого трона и с силой бросил эту страшную ношу к ногам Тамерлана. — Вот плоды твоего доверия, Повелитель! — взревел он, и его голос сорвался на крик. Он развернулся и ткнул дрожащим пальцем в Фархада. — Вот работа твоего «чудотворца»! Ты привел в наш дом змею, а она ужалила самого чистого из нас!
Он сделал шаг к Фархаду. — Этот колдун, этот пришелец, убил моего наследника! Моего мальчика! Он обещал исцеление, а принес черную смерть! Его магия вышла из-под контроля!
Он повернулся к эмирам. — Вы видели его тело?! Оно черно, как уголь! Его кости сломаны! Разве так лечат лекари?! Нет! Так убивают демоны!
— Кровь за кровь! — закричал один из его сторонников. — Смерть колдуну! — подхватил другой. В шатре поднялся гневный, ревущий гул. Эмиры «старой гвардии», ненавидевшие и боявшиеся Фархада, почувствовали свою силу. Они начали сжимать кольцо.
Фархад был один против всех. Он стоял, прямой и неподвижный, как скала в ревущем море. Он не мог рассказать им правду о диверсии Джалалуддина, о нанитах и катализаторах — это прозвучало бы как лепет безумца и лишь укрепило бы их веру в его колдовство. Он мог лишь молчать.
«Спокойно, — приказывал он себе, в то время как его сердце колотилось от ярости и бессилия. — Это — спектакль. Идеально разыгранный спектакль. Джалалуддин ждет, что я начну оправдываться, нести чушь про „несовместимость лекарств“. И это станет моим концом. Единственный, кто может остановить эту толпу — это он». И Фархад смотрел не на разъяренных эмиров. Он смотрел на Тамерлана.
— Я требую суда! — ревел Шейх Hyp ад-Дин. — Я требую его крови!

Яд слухов. Новость о трагедии и об обвинении, брошенном Шейхом, разлетелась по лагерю мгновенно, быстрее лесного пожара. И тут же, словно из-под земли, появились те, кто умело раздувал это пламя. Люди Джалалуддина.
Вечером, у солдатских костров, где еще вчера пели песни о непобедимом Эмире Знаний, теперь говорили шепотом. Джахан из отряда «Соколов», пришедший к своим старым товарищам, чтобы разделить с ними ужин, почувствовал, как воздух вокруг него стал холодным.
— Черный день, — говорил старый, седобородый аксакал, ветеран десятка походов, который тайно получал серебро от Джалалуддина. — Великий Шейх потерял своего наследника. А мы все... мы все в опасности. — Как это? — спросил молодой воин. — А так, — вздохнул аксакал. — Колдун ошибся. Его темная магия, которой он так хвастался, вышла из-под повиновения. Сегодня она убила одного. А кто знает, на кого она обрушится завтра? Мы ходим рядом с джинном, которого выпустили из кувшина.
Джахан хотел возразить, сказать, что их Мастер — не колдун, но он промолчал, встретившись с испуганными, недоверчивыми взглядами.
— А может, он и не ошибся, — вкрадчиво добавил другой человек, купец из обоза, также человек Джалалуддина. Он говорил тихо, словно делясь страшной тайной. — Вы разве не заметили? Кто был самым любимым молодым воином в армии после царевичей? Темур-Малик. Кого слушали ветераны? Темур-Малика. А теперь он мертв. А путь к трону для любимца нашего «провидца», юного звездочета Улугбека, стал чуть-чуть... чище. Я ничего не утверждаю. Но это — очень удачное совпадение.
Две версии. Одна — для тех, кто верит в магию. Другая — для тех, кто верит в интриги. Обе были смертельным ядом для репутации Фархада.
Этот яд действовал. Фархад, выйдя из шатра Тамерлана после тяжелого разговора, почувствовал это физически. Когда он шел по лагерю, воины, еще вчера смотревшие на него с благоговением, теперь молча отводили глаза. Некоторые, самые суеверные, украдкой делали знаки, отгоняющие зло. Шумные кружки у костров замолкали, когда он проходил мимо. Он шел сквозь стену молчания и страха. Он, спасающий эту армию, стал для нее прокаженным.
Он был полностью изолирован. И он, анализируя эти слухи, понимал, насколько гениально действует его враг. Джалалуддин не просто обвинял. Он дал людям выбор, во что верить — в ошибку колдуна или в умысел интригана. И то, и другое было для Фархада смертным приговором.

Ход Королевы. Тамерлан, видя, что армия, расколотая горем и суеверным ужасом, на грани мятежа, был вынужден действовать. Он не отдал Фархада на суд, но приказал ему оставаться в своем шатре и не покидать его до особого распоряжения. Это был почетный арест.
Фархад был выведен из игры. Его враги торжествовали. Джалалуддин и Шейх Hyp ад-Дин ждали лишь дня, когда император, под давлением войска, отдаст приказ о казни «колдуна».
И в этот момент, когда казалось, что партия проиграна, свой ход сделала Ширин.
Она знала, что не сможет убедить воинов, ослепленных горем и страхом. Их сердца были глухи к логике. Поэтому она решила действовать через тех, кто управляет сердцами воинов — через их матерей и жен.
Облачившись в простые траурные одежды, без драгоценностей, она, в сопровождении лишь одной верной служанки, пошла не к Шейху, а в его гарем, в женскую половину лагеря, чтобы выразить соболезнования.
Ее встретили ледяным молчанием. В большом шатре, устланном коврами, сидели женщины рода Барлас — жены, сестры и тетки Шейха. Во главе их, прямая, как стрела, сидела его старшая сестра, почтенная Ойша-бегим, мудрая и властная женщина, управлявшая всем их огромным родом. Ее глаза были сухими, но красными от слез, и она смотрела на Ширин с откровенной, холодной ненавистью.
Ширин, не говоря ни слова, подошла и молча опустилась на колени перед старой женщиной. И заплакала. Ее слезы были искренними. Она плакала не о политике, не о своем возлюбленном. Она плакала о юноше, чья жизнь так страшно оборвалась.
Она сидела с ними несколько часов. Она не защищала Фархада. Она не спорила. Она слушала. Она слушала их рассказы о том, каким смелым и добрым был Темур-Малик, и поддакивала, и снова плакала вместе с ними. Она делила с ними их горе, и лед в их сердцах начал понемногу таять.
Лишь когда солнце начало клониться к закату, она, как бы в порыве бессильного отчаяния, обратилась к Ойше-бегим. — Сердце мое разрывается, матушка. Не только от горя по вашему мальчику, но и от вины, что гложет моего Фархада.
— Вины? — холодно переспросила старуха. — Хорошо, что он ее чувствует. — Он не спит, не ест, — продолжала Ширин, и в ее голосе звенела неподдельная боль. — Он винит во всем себя. Он твердит, что его наука оказалась бессильна. Он говорит, что не учел… что юноша перед этим три дня принимал отвар старого Джалалуддина.
При упоминании Джалалуддина женщины переглянулись. — Фархад говорит, — Ширин понизила голос до заговорщицкого шепота, — что отвар этот, видимо, был слишком силен для ослабленного тела, и новое лекарство лишь усугубило вред… Он твердит, что Джалалуддин, при всем его опыте, совершил врачебную ошибку, а он, Фархад, в своей гордыне, не смог ее вовремя распознать. Он корит себя не за колдовство, а за то, что слишком поздно понял, что старый табиб уже почти погубил юношу.
Это была искусная, тонкая интрига. Она не обвиняла Джалалуддина в злом умысле. Она лишь сеяла сомнение в его компетентности. Она переводила стрелки с ужасающего, сверхъестественного колдовства, в которое так легко поверить, на простую, понятную и куда более правдоподобную человеческую ошибку.
Она видела, как изменились лица женщин. В их глазах вместо ненависти к Фархаду появилось зерно сомнения, направленное на Джалалуддина. Ведь это он, их старый, доверенный лекарь, не смог спасти мальчика. А Фархад был лишь последней, отчаянной надеждой.
Ширин поднялась, поклонилась и ушла. Она не знала, сработает ли ее план. Но она сделала свой ход. Она бросила в стоячую воду отчаяния маленький камень. И теперь оставалось лишь ждать, какие круги пойдут от него по всему лагерю.

Новая игра. И это семя, брошенное Ширин, дало всходы.
В тот же вечер, в траурном шатре Шейха Hyp ад-Дина, где собрались женщины его рода, начался шепот. — А ведь дева говорит правду, — сказала Ойша-бегим, старшая сестра Шейха, обращаясь к остальным. — Старый табиб три дня ходил вокруг нашего мальчика, поил его своими отварами, а ему становилось только хуже. Он сам признал свое бессилие. — Он лекарь Повелителя! — возразила жена одного из эмиров. — Его знания велики! — Знания, которые не спасли нашего львенка, — отрезала Ойша-бегим. — А этот пришелец, Фархад, по крайней мере, попытался. Он взял на себя ответственность, которую сбросил с себя Джалалуддин. Возможно, горе нашего брата ослепило его, и он ищет вину не там, где она есть на самом деле.
Ночью, в своих шатрах, женщины говорили со своими мужьями. И эмиры «старой гвардии», которые еще днем готовы были разорвать Фархада на части, впервые услышали сомнение в голосах своих жен. Вера в виновность «колдуна», такая простая и ясная, начала подтачиваться.

***
Джалалуддин, узнав об этом от своей шпионки Зайнаб, был в ярости. Он сидел в своей убогой палатке, и его лицо в свете сальной свечи было искажено злобой. «Девчонка! — думал он, сжимая кулаки. — Простая, невежественная девчонка! Я выстроил идеальную логическую ловушку, я просчитал реакцию воинов, я предвидел ход императора! А она... она просто пришла и заплакала! И вся моя безупречная стратегия рушится под тяжестью бабьих слез и сплетен!»
Он понял, что столкнулся с новым, непредвиденным противником. Не с воином, которого можно убить. Не с ученым, которого можно переспорить. А с умной, хитрой и преданной женщиной, которая играет по своим, иррациональным, непонятным ему правилам. Он понял, что недооценил ее. И что в своей следующей атаке он должен будет учесть и эту фигуру на доске.

***
А в своей золотой клетке, в Северной башне, Фархад получил тайную записку от одного из своих «Глаз», переданную через верного гвардейца. Он прочитал о том, что сделала Ширин. И он, человек, который привык все просчитывать, был ошеломлен. Он, со всем своим знанием будущего, со своей совершенной логикой, был загнан в угол. А она, используя лишь сострадание, мудрость и идеальное понимание психологии своего народа, нашла единственно верный контрудар. Она не пыталась доказать его невиновность. Она просто заставила всех усомниться в виновности другого.
Он смотрел в окно на далекие огни лагеря, и на его губах впервые за эти страшные дни появилась слабая улыбка. Он понял, что он больше не один в своей войне. Рядом с ним был не просто объект любви, который нужно защищать. Рядом с ним был верный и опасный союзник. Настоящая королева.
Битва за репутацию, за доверие императора и армии, была проиграна. Но благодаря Ширин, война еще не была окончена. Она лишь перешла в новую, более сложную, подковерную фазу.