Глава 14. На Восток!

Армия, рожденная заново. После «Дня Огня» армия преобразилась. Уныние и ропот, вызванные долгой зимой и внутренними распрями, исчезли без следа, словно их смыло огненной рекой. На их место пришла горячая, почти безумная, фанатичная вера.
Солдаты больше не сомневались. Они знали. Они знали, что их ведет величайший завоеватель в истории, а за его плечом стоит пророк, которому подвластны стихии. Вчерашнее чудо стало для них неоспоримым доказательством божественного покровительства. Теперь они были не просто армией. Они были священным воинством, несущим врагам кару небес.
— Я сам видел! — говорил воин Джахан своим товарищам, и те слушали его, затаив дыхание. — Река горела! Камень плавился! Он не колдун. Он — воплощенный гнев Аллаха! С такой силой им не страшен был и сам дьявол, не то что какой-то китайский император.
Боевой дух взлетел до небес. Работа в лагере закипела с новой, удесятеренной энергией. Днем и ночью стучали молоты в мастерских, где по чертежам Фархада достраивались новые, усовершенствованные осадные машины. Кузнецы, ранее ворчавшие на «заморские выдумки», теперь работали с религиозным рвением, веря, что куют оружие для самого архангела.
А в изолированном, оцепленном лагере, который солдаты тут же прозвали «Адской Кузницей», начались самые странные и страшные тренировки. Беркут и Фархад отобрали три сотни самых хладнокровных и надежных воинов и начали учить их обращаться с греческим огнем. Это был не просто инструктаж. Это был священный ритуал.
Этот новый отряд, еще не имевший имени, одетый в специальные, пропитанные глиной кожаные одежды, учился обращаться с насосами, смешивать компоненты, целиться. Они учились повелевать огнем. Они перестали быть просто гвардейцами. Они становились «огненной гвардией», жрецами нового, страшного бога войны. Теми, кто понесет врагу новый, неведомый ад. И они были горды этой своей пугающей ролью.

Последний совет в Отраре. Тамерлан собрал своих полководцев на последний совет в Отраре. И атмосфера в шатре была совершенно иной. Не было больше ни споров, ни сомнений, ни ядовитого шепота. Эмиры, еще вчера смотревшие на Фархада с подозрением, теперь смотрели на него с благоговейным трепетом. На их суровых, обветренных лицах была лишь жажда битвы и абсолютная, почти детская вера в своего повелителя и его чудотворца.
— Зима кончилась! — пророкотал Тамерлан, поднимаясь с трона. Его голос гремел, как весенний гром, и, казалось, сотрясал сам шатер. — Время сомнений и ожидания прошло! Всевышний явил нам свою волю! Он устал от нашей медлительности! Он даровал нам знание нашего Эмира Фархада, он даровал нам священный огонь, чтобы покарать язычников!
Он обвел всех горящим взглядом. — Наши кони сыты! Наши мечи остры! Наши сердца полны ярости! Я отменяю старый план. Мы не будем красться, как лисы, выискивая слабые места. Мы обрушимся на них, как лавина с гор! Мы не будем прогрызать их границу. Мы сотрем ее в порошок! Мы дойдем до их столицы за три месяца!
— Мы дойдем за два! — взревел в ответ Шейх Hyp ад-Дин, вскакивая на ноги. Его единственный глаз горел фанатичным огнем. — Веди нас, Повелитель! Веди нас, Эмир Знаний! Мы — ваш огонь! Мы — ваш меч!
По шатру пронесся восторженный, ревущий гул. Эмиры, стуча кулаками по своим щитам, скандировали имя своего императора.
Фархад, стоявший в тени, молча наблюдал за этой сценой. «Я хотел лишь спасти свою жизнь, — с холодом в душе подумал он. — А вместо этого я разжег пожар в их сердцах. Пожар, который теперь, возможно, не сможет потушить даже сам Тамерлан». Он видел перед собой не просто армию. Он видел стихию. И он был ее невольным создателем.

Прощание. В ночь перед выступлением, когда весь лагерь гудел, как растревоженный улей, в шатре Фархада царила тишина. Он стоял перед Ширин. Его доспехи, отчищенные и смазанные, уже лежали на сундуке. Его «небесная скрижаль» была спрятана в походной суме. Он был готов.
— Ты уходишь, — сказала она. Это был не вопрос, а констатация факта, произнесенная с тихой, горькой печалью. — Да, — ответил он. — Теперь все начнется по-настоящему.
Она подошла к нему и поправила ворот его походного халата. Ее пальцы были холодными. — Будь осторожен, — прошептала она, глядя ему в глаза. — Я боюсь не китайских мечей. Я боюсь твоего огня. Он может сжечь не только врагов, но и твою собственную душу. Я видела, как изменились глаза воинов. Они смотрят на тебя, как на бога. Не позволь им превратить тебя в идола, Фархад. Не стань тем, кого они в тебе видят.
«Но может, они правы? — с холодом в душе подумал он. — Может, я и есть монстр, принесший в этот мир пламя, которого он не знал?»
— Я знаю, — ответил он, беря ее руки в свои. — Иногда, когда я смотрю на то, что я сделал, я сам себя боюсь. Но ты — мой якорь. Пока я знаю, что ты ждешь меня здесь, пока я помню твой голос, я не потеряю себя в этом пламени. Я обещаю.
Их прощание было тихим и полным нежности. Он уходил на великую войну, самую грандиозную войну этой эпохи, которую он сам и спроектировал. Но впервые в своей жизни, в этом чужом и жестоком времени, он знал, что у него есть дом. И у этого дома было имя — Ширин.

Эпилог Первой Части

На рассвете, когда первые лучи солнца окрасили заснеженную степь в багровый цвет, земля содрогнулась. По приказу Тамерлана тысячи боевых барабанов-нагора ударили одновременно, и этот грохот, подобный сердцебиению самой войны, стал сигналом. Великое Воинство выступило.
Это было грандиозное, незабываемое зрелище. Казалось, с места сдвинулась не армия, а целый народ, целая страна. Река из стали, дерева и человеческой плоти медленно, но неумолимо потекла на восток.
Над войском реяли тысячи знамен — синие, красные, зеленые, знамена родов, племен и городов. Но выше всех, в самом центре, развевались два: черное, как ночь, знамя Тамерлана с тремя серебряными кольцами, символ мира, который он уже покорил. И, рядом с ним, новое, личное знамя Эмира Знаний Фархада — темно-синее, с изображением сокола, держащего в когтях огненную стрелу. Символ мира, который ему еще предстояло создать.
Фархад ехал на своем аргамаке рядом с императором. Тамерлан, помолодевший от предвкушения великой битвы, был в своей стихии. Он видел перед собой инструмент для завоевания.
Фархад же видел иное. Он смотрел на эту несокрушимую армаду, которую он сам помог создать и вооружить, и его душа была полна не триумфа, а холодного, вселенского трепета. «Вот он, — думал он, глядя на уходящий за горизонт людской поток. — Инструмент, которым переписывают историю. Каждый шаг этого войска — это новая буква в летописи мира. Каждая пролитая капля крови — это чернила, которыми стирается одна реальность и пишется другая».
Его накрыло видение «палимпсеста», но на этот раз оно было иным. Он видел не просто призрачные картины. Он видел, как от их пути, от этой живой, движущейся реки стали, в сторону отходит другая, тусклая, едва заметная тропа — та самая «искаженная» история, полная хаоса и смуты. Он был в точке бифуркации. Он был не просто участником событий. Он был причиной, по которой река времени покинула свое старое русло.
«Я пришел сюда, чтобы исцелить рану, — продолжал он свой безмолвный диалог с вечностью. — Но чтобы заставить пациента выжить, я дал ему наркотик несокрушимой мощи. Я пришел, чтобы потушить пожар гражданской войны. Но для этого я вручил поджигателю факел, способный сжечь весь мир. В этом и заключается проклятие Хранителя: чтобы спасти мир от его собственных ошибок, ты должен совершить ошибки, куда более страшные».
Он выиграл свою дуэль в Отраре. Он устранил внутреннего врага. Но теперь он понимал, что это было лишь прелюдией. Его настоящая война — не с Джала-ад-Дином и не с Китаем. Его настоящая война — с последствиями его собственных действий. Он перестал быть просто «реставратором», возвращающим все на свои места. С этого дня, с первого шага этой армии на восток, он стал «творцом». Творцом новой, неизвестной, непредсказуемой реальности. И вся ответственность за нее, за каждую жизнь, спасенную и погубленную, отныне лежала на нем одном.
Настоящая война, война, которая изменит историю мира, только начиналась.
С этой главой мы завершаем Первую Часть нашего романа. Эпоха Восстановителя окончена. Начинается эпоха Завоевателя.

Конец Первой Части