Глава 20. Цена знания

Сбор у великой реки. Три крыла армии Тамерлана, подобно трем могучим рекам, наконец, слились в один сокрушительный, мутный поток у стен древнего города Линьцин. Здесь начинался Великий канал — не просто река, а чудо инженерной мысли, главная водная артерия, сердце и душа Китая. Его широкое, спокойное течение, обложенное серым камнем, казалось воинам-степнякам чем-то неестественным, созданным не Богом, а циклопами.
Лагерь Великого Воинства раскинулся на многие ли по берегу, превратив ухоженные поля и рощи в грязное, вытоптанное месиво. Днем над ним стоял неумолчный гул — ржание сотен тысяч коней, крики погонщиков, скрип колес, стук молотов. А ночью, когда зажигались бесчисленные костры, казалось, что Млечный Путь упал с небес на землю и тлеет на ней мириадами беспокойных углей.
В лагере царил триумф. Победа была быстрой, добыча — богатой. Солдаты, чьи руки еще вчера сжимали сабли, теперь перебирали трофеи: разворачивали хрустящие свитки шелка, дивились на тонкий, как яичная скорлупа, фарфор, примеряли на своих степных коней сбрую, украшенную нефритом. Вино, захваченное в подвалах покоренных городов, лилось рекой.
Каждый вечер у костров рождались новые легенды. Воины Миран-шаха, хвастаясь и смеясь, рассказывали о пирамидах из отрубленных голов и о том, как их принц-лев первым врывался в каждую крепость. Воины Шахруха, более сдержанные, с важным видом рассуждали о дипломатии и о том, как их мудрый принц-лис брал города одним лишь словом.
Но громче всех звучало новое имя. Имя, которое произносили с суеверным, почти религиозным трепетом. Имя Эмира Знаний, Фархада.
— Я сам видел, как он указал на сухую землю, а оттуда ударил родник! — клялся один солдат.
— А я слышал, как он одним словом исцелил раненого, от которого отказались все лекари! — вторил ему другой.
— Это не человек, — подытоживал старый, седой ветеран. — Это — наш талисман. Наша судьба. Пока он с нами, мы непобедимы.
Они славили его как мудреца, как воина, как чудотворца. Он был их гарантией победы. И никто из них не видел, как этот самый «талисман», архитектор их триумфа, в эту ночь в одиночестве стоял на берегу великой реки, и его лицо было темнее, чем ее глубокие, неподвижные воды.

Архитектор победы. Вдали от шумного веселья, от запаха вина и криков празднующих солдат, в своем большом, но аскетичном шатре, сидел Фархад. Его шатер был не местом отдыха, а нервным центром, мозгом всей кампании. Здесь не было ни ковров, ни шелковых подушек. Лишь грубые походные столы, уставленные картами, донесениями разведчиков и странными, нездешними инструментами из полированного металла. Снаружи ревел лагерь победителей. Внутри царила тишина чистого разума.
Он склонился над донесениями. Перед ним лежали сухие, но красноречивые свидетельства его гения. Список захваченных в Цзиньчжоу складов с шелком. Отчет о минимальных потерях при штурме Чанпина, обеспеченных точным огнем его осадных машин. И самое главное — медицинский отчет, в котором говорилось, что за месяц похода от болезней в полумиллионной армии умерло меньше ста человек. Это был неслыханный, почти волшебный результат, достигнутый лишь одним его приказом о кипячении воды.
С точки зрения стратегии, кампания была безупречной. За один месяц они сделали то, на что, по расчетам самого Тамерлана, должно было уйти полгода. Он, Фархад, взял грубую, яростную силу армии Тимура и превратил ее в хирургически точный, совершенный инструмент. На мгновение он почувствовал холодную, отстраненную гордость инженера, который смотрит на безупречно работающую машину.
Он развернул на столе свою «небесную скрижаль». Для постороннего взгляда это был лишь старый свиток из темной, гладкой кожи. Но когда Фархад коснулся его, на поверхности, видимые лишь ему одному, загорелись тонкие линии света. Он запустил симуляцию. Он ввел данные этой, новой, созданной им реальности. А рядом, для сравнения, он вызвал из архива данные «призрачной истории» — той, что должна была случиться.
На экране развернулись две картины. Справа — рваная, хаотичная линия «искаженной» истории: долгие, многомесячные осады, огромные потери от голода и болезней, несколько тяжелых поражений, которые Тамерлан исправлял лишь своей железной волей и морем крови. Слева — его, новая история. Прямая, стремительная, элегантная линия, ведущая от одной быстрой победы к другой.
Симуляция закончилась. На экране вспыхнули итоговые цифры, и Фархад почувствовал укол той самой гордыни, с которой он боролся в других.
Потери армии Тамерлана (реальные): 4 850 человек. Потери армии Тамерлана (прогноз «призрачной истории»): 52 300 человек.
Он спас почти пятьдесят тысяч жизней своих воинов. Он выполнил свою задачу. Он исцелил историю, сделав ее менее кровавой. А затем его взгляд упал на вторую строку.
Потери армии Мин (реальные): 215 000 человек. Потери армии Мин (прогноз «призрачной истории»): 140 000 человек.
Он замер. Цифры не лгали. В той, старой, хаотичной войне, полной ошибок и долгой резни, у китайцев было больше шансов выжить. Сбежать. Дезертировать. Отсидеться в своих крепостях. А он, со своей идеальной стратегией, со своими обходными маневрами и точечными ударами, лишил их этой возможности. Он превратил войну в бойню. В эффективную, быструю и тотальную бойню.
Гордость инженера в его душе сменилась ужасом создателя, впервые увидевшего истинное лицо своего творения.
А потери врага...

Палимпсест из крови. Именно в этот момент его накрыло. Он смотрел на сухие цифры потерь минской армии — десятки тысяч убитых в штурмах Миран-шаха, тысячи пленных, умерших от ран, — и эти цифры в его сознании превратились в лица.
Его накрыло видение «призрачной истории». Но на этот раз он видел не то, что могло бы случиться, а то, что случилось по его вине. Он видел штурм крепости глазами ее защитников. Видел ужас в их глазах, когда несокрушимая конница Шахруха, обойдя их по тайной, указанной им тропе, ударила в незащищенную спину. Он слышал крики женщин и детей в городе, который Миран-шах взял за один день, вместо того чтобы вести долгую, изматывающую осаду.
Его историческая база данных выдала холодный, безжалостный факт: в реальной, «искаженной» истории, войны Тамерлана были кровавыми и жестокими, но его несовершенная тактика, его прямолинейность давали врагу шанс. Шанс сбежать. Шанс сдаться. Шанс выжить.
А он, Фархад, лишил их этого шанса. Его совершенная стратегия, его идеальная логистика, его знание всех слабостей противника превратили эту войну в совершенную бойню. Он не оставил им ни единой лазейки. Он превратил армию Тамерлана в идеальную машину для убийства.
«Я пришел сюда, чтобы спасти этот мир от хаоса, — с ужасом подумал он. — Но не стал ли я сам самым эффективным орудием этого хаоса? Я предотвратил медленную смерть империи от болезни, но взамен вручил ей острый, безупречный меч. Разве быстрая, чистая казнь милосерднее, чем долгая, мучительная агония?»
Он, человек из гуманного будущего, стал архитектором самой эффективной и кровопролитной кампании в истории этого мира. Цена его знания была оплачена чужой кровью.

Тихий суд. В шатер вошла Ширин, сопровождаемая своей верной старой служанкой, которая, поклонившись, осталась у входа, и принесла ему чашу с горячим чаем.
Ширин увидела его лицо, серое, как пепел, и замерла. — Фархад, что с тобой? — тихо спросила она. — Воины поют твое имя. Они говорят, ты — величайший полководец после самого императора.
Фархад медленно посмотрел на свои руки. — Эти руки, Ширин... — прошептал он. — Они не держали меча. Они лишь чертили карты и двигали фишки. Но на них крови больше, чем на руках самого жестокого палача.
— Ты спас тысячи наших солдат, — сказала она, садясь рядом. — Ты сократил войну. — Сократил ли? — его голос был пуст.
— Или просто сделал убийство более быстрым и эффективным?
Ширин, дитя своей жестокой эпохи, не до конца понимала глубину его терзаний. Но она понимала другое. Она видела боль человека, которого любила. — Это война, Фархад, — сказала она, и ее голос был тверд. — Война — это всегда выбор между злом и еще большим злом. Ты выбрал путь, который спасет наш народ и наше будущее. Это — единственная правда, которая имеет значение здесь и сейчас. Ты не можешь судить себя по законам того мира звезд, откуда ты пришел. Ты должен судить себя по законам этого, нашего мира. А по нашим законам, ты — спаситель.
Он посмотрел на нее. Ее слова не стерли его вины. Но они дали ему опору. Они вернули его из бездны абстрактной морали в жестокую, но понятную реальность. Он должен был закончить эту войну. Как можно быстрее. Чтобы этот кошмар эффективности больше никогда не повторился. Он встал и взял со стола чертежи осадных машин, предназначенных для битвы с флотом. — Ты права, — сказал он. — Пора заканчивать.