В преддверии краха. Ч. 8. Кто вы, пан Шауман?

(Продолжение)

Волок манил перспективой обогащения. Намерения королей – построить беспрепятственный переход из Белой Руси в Черную – вызвал захватнические устремления. Затяжные грабительские войны накрыли Великое княжество Литовское: сначала Тринадцатилетняя война с русскими, а потом Северная – со шведами. XVII век можно назвать бедствием для центральноевропейской области, «черной дырой». Обстоятельных документов нет. Нет описаний, подобных ревизии 1552 года или Книге, составленной посланниками Грозного. И только сохранилась Литовская метрика, созданная в период между нападениями – реестр Полоцкого воеводства за 1667 и 1690 годы. В ней перечислены сохранившиеся владения, имена собственников и суммы денежных выплат. Приходится домысливать самому, сравнивая данные. Показательна область Лепеля. Оценивая результаты, можно сделать вывод: местечко понесло колоссальный урон. Если в 1641 году Лепель насчитывал как минимум 300 дворов, то через 50 лет, вслед за тринадцатью опустошительными годами нашествия - только 102. 

Известно, что Полоцк был снова захвачен, как и Борисов, а значит, все междуречье оказалось под пятой завоевателя, под оккупацией. Можно добавить, что Вильно тоже было временно покарено.

Нашествие остановила чума, что разразилась в глубинах Российского государства. Это и спасло Корону, ее союз с Великим княжеством Литовским. Следующая битва, уже со шведами, разразилась при поддержке российского монарха. Перерыв короли использовали для расширения миссионерской деятельности. Были привлечение богословские силы. Настоятельной потребностью стало почитание божественных заповедей. После столь тяжелых времен – когда непрерывно висел над головой топор, не могла не пробиться идея мирного сожительства, поклонения Богу и поддержки человеческих ценностей.

Полоцк, впитавший древние обычаи церковного обряда, стал духовной опорой в нелегкое время. Он охотно принимал все религиозные формы, что ему предлагались, независимо от конфессионального различия. Южная сторона представляла оазис монашеского обустройства. Я вспоминаю свою набожную бабушку. Когда небо покрывалось тяжелыми темными тучами, она брала иконку, выставляла на подоконник и шептала слова молитв, надеясь, что вихрь обойдет хату, не причинит вреда.

Своеобразной «иконкой можно назвать Бельчицу – южное предместье в 1772 году. Берег, насыщенный храмовой инфраструктурой, выглядел духовным противовесом центру, где господствовала Российская империя. Западная Двина стала разделительной чертой. Цепь культовых сооружений по левобережью протягивалась в сторону Витебска, на восток, и отличалась от «рижского» направления, насыщенного экиманско-мещанской инфраструктурой. 

Вверх по Двине, повыше Бельчиц и Кабака, констатировались Козянки. Это место означил еще один левосторонний приток Западной Двины. На первой российской карте (1795 год) он прописан как «Межничъ», а Козянки превращены в «Козляны». Так действовали царские картографы, не утруждая себя исконным подходом к  топонимической теме.

Но суть не в картографии. К тому времени южный берег оказался под пристальным вниманием прагматической среды. Приближение империи вызвало коррективы в сторону капиталистического нарратива. Начался процесс вымывания церковных учреждений - конфессии не вписывались в канву расцветшего капитала. Дух наживы, стяжательства и материальной выгоды искоренял духовную составляющую, предвещая новые столкновения за собственность.

Крестьянин смотрел на панство, как на безысходность, нависшую над бесправной головой. При этом заграничная жизнь воспринималась иллюзорно, и сильная Российская империя, восставшая на другой стороне, казалась выходом из закрепощения. Думалось, что распахнутся ворота иной формы существования – свободного владения землей. А по сути, цари ничего нового не несли, конструкция, основанная на денежном преимуществе, поддерживалась империальным давлением.

Зачатки коллективного хозяйствования демонстрировали монахи (мы об этом говорили в предыдущих главах), но распространение такой формы не входило в планы ни королей, ни царей.

Войска, что встали за Двиной, несли не свободу, а режим силового давления и повиновения. Нищенствующие ордена ощутили негативный подход к своей судьбе. Фокус смещался в империальную область, где владельцы имений почувствовали волну прилива, возможность стать сильнее материально.

Пример левосторонних Козянок показывает, как развивались события. Там давно осели монахи-францисканцы. Кто их привел, пока точно неизвестно. В Полоцкой ревизии 1552 года упоминаний про это братство нет, в отличие от «бернадынцев», которым способствовали Корсаки. Ясное дело, что зарождение не обошлось без панского участия. Как пример, губинский францисканский монастырь под Каменем, в междуречье. Он возник в мирное время, в перерыве между затяжными войнами, и, как признак бедствий, что выпали на долю местного населения, смотрелось «Погорелое» - один из фундушевых наделлов Йозефа Пакоша, полоцкого маршалка.

А полоцкий монастырь францисканцев появился в центральной части города на Двине. В Википедии можно прочитать, что деревянное здание кляштора было возведено в 1628 году. Но откуда взяты сведения, непонятно. В уже упомянутом реестре воеводства, где перечислены все духовные учреждения – как римского, так и греческого обрядов на конец XVII столетия, францисканцев нет. Значит, их появление – это время после Северной войны, время тех же губинцев под Каменем.

К 1772 году францисканцы, в отличие от Братьев Младших - бернардинцев, которые переселились в новый особняк на Бельчице, оставались, похоже, на прежнем месте, а Бельчица служила приложением – «пособием» для хозяйственной деятельности. Тут у них – «на польской стороне», была небольшая юрисдика с собственным фольварком и двумя застенками.

Может возникнуть вопрос: зачем монахам «глеба» - земля, если их принципы – богослужение, духовный аспект? А как существовать без подсобного хозяйства? На «глебе» разворачивалась пахотная нива, и застенковые ролничьи дворы расценивались как духовные, не отличаясь от обычных крестьянских. Зато богомольцы вносили в свои чертоги элементы обустройства, которые признавались актуальными и прогрессивными. Как тут не вспомнить философскую школу, что открыли на своем подворье бернардинцы или вклад иезуитов в образовательные процессы. Как довод, можно снова вспомнить губинских монахов. Им принадлежала Высокая гора, а под ней составился фольварк, который известен разведением продуктивных пород коров, завезенных из Голландии, и который вошел потом в магнатское поместье Цехановецких.

Козянки выделялись завидным местоположением. Во-первых, оттуда начинался спуск в междуречье – к мосту-переходу в Причерноморье, а значит повязывалось содружество двух концов света. А во-вторых, они были частью северного обустройства, откуда текли торговые сплавы на Волгу, в Казань.

Удивительно, но Козянки словно «пирог», взросший на казанских дрожжах. Можно ощутить словесную идентичность с Казанью. Но не только в этом особенность Козянок. Интересная информация в Географическом словаре (Словнике) Царства Польского и других славянских стран, изданном варшавскими учеными в 1880-1902 годах и завизированном царской цензурой. Заметку разместил «М.К.» – Михаил Кусцинский, лепельский помещик, член-корреспондент Московского археологического общества.

Его предки объявились на Лепельском (Белом) озере, обретя Завидичи. А предшественниками, по данным упомянутого реестра, на 1690 год были Гущи.

До того имена Кусцинских всплывают при Городенце на Улле. Городенец, только другой, упомянул «М.К.» в своей статье для  энциклопедического издания, рассказывая о Козянах. Оказывается, было такое селение в повете Городецком, над речкой Оболью – а это северный край Великого княжества Литовского, за Полоцком, за придвинскими Козянками. В польской транскрипции они «Koziany». При тех Козянах был замок - один из 8-ми в Полоцком воеводстве, которые описал Похоловецкий, адъютант и секретарь короля Батория в 1580 году и издал в Риме. По-латински он обозначался «Gossianum».

Опираясь на литовские метрики, Кусцинский привел и другие факты. Тогда же, во второй половине XVI века, было создано Козянское староство. Его выделили – вычленили из большого Езерищенского удела, и прилучили (присоединили) к Витебскому повету (и воеводству), но часть осталась за полоцким подданством. Автор перечислил полоцкий сегмент сел. Управленцами той области на 1589 год назывались князья Соколинские, Полубинские и другие. Присутствие Соколинских – владельцев междуреченских транспортных узлов, характерный штрих. Козяны славились почтовой станцией Niegrodowe.

По привилею Августа III от 27 мая 1758 года, Козяны – принадлежность представителей другого княжеско-шляхетского рода: Игнатия Огинского и его жены Хелены из Козельска, которая приходилась ему троюродной сестрой. Князья уже не котировались, но сохраняли придворные привилегии и должности. Игнатий служил при великокняжеском троне главным обозным, и дорога, что вела с запада на Витебск, проходила по доверенному ему староству.

Игнатий в политической деятельности ориентировался на Российскую империю, а потому «Екатерина II впоследствии сохранила за ним право владения имениями в восточной Белоруссии» (Википедия).

На первый план выходила идея не сухопутного, а речного сплава, и намерения русской императрицы заключались в вывозе за границу междуреченских ресурсов – в первую очередь, лесных. Так Огинские очутились в Борисове, который становился «перевалочной» базой в условиях созданной Березинской водной системы. Интересы материализовались, и поступки бывшего старосты принимали неблаговидный характер. Так, священнику церкви в Борисове, заготовившему лес для ремонта храма, Огинский запрещал не только починку, но и грозил «из онаго леса виселицу» сделать.

Можно сказать, что Козянки на последней стадии существования Речи Посполитой тоже оказались в потоке материалистической выгоды и трансформировались в погоне за прибылью. Документ за 1789 год свидетельствует: «Имение Козянки с весями принадлежными» (так в тексте) в распоряжении Ежи Шаумана. Одновременно с францисканским починком урезалось и второе орденское «благочиние» - доминиканское. Как мы уже отмечали, францисканцы в своей юрисдике содержали «побратимов» - «ксендзов доминиканов полоцких» (так в тексте).

Миссионерская деятельность доминиканцев более старинная. Их «прибежища» фиксировались  на Ушаччине, в Друйске, в подчинении витебского конвента. Это видно из упомянутого  реестра за 1667 и 1690 годы. Козянки в перечне не фигурируют, но полоцкие доминиканцы, в отличие от францисканцев, есть. Их пристанищем назывались полдыма в маетности «Ko;odna i Waluszek» пана Рыпиньского. А фундатором их кляштора показывался прелат виленский Tomasz Kazimierz Girski (1671 год).

Усиление капитала поощряло процесс преобразований собственности, и новый владелец Козянок Ежи Шауман, отчитываясь пред государственной комиссией в 1789 году, показывал доходность в размере 300 злотых и 14 грошей.

Конечно, гроши небольшие в сравнении с олигархическими – магнатскими. Но Шауман отличался особым положением. Похоже, пред им была открыта дверь для «завоевания» придвинских земель, ранее выделенных богомольцам . Козянки не единственная недвижимость пана. Еще одно имение, «Казимеров», и тоже церковное - поиезуитское, заимел тот же Шауман. А там навар был несравненно большим. За счет «Казимерова» пан накапливал в год до 3586 злотых и 15 грошей в год. Белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич добавил к этому, что поиезутское имение включало также село Лучно (бывшее владение Лучненского монастыря).

Кто же такой Шауман? Пока точно не известно. Предположительно – предок известных выходцев из Вааса: финской губернии, выделенной в 1775 году из шведской Финляндии. Ее начальником при Российской империи четыре года был Федор Оскарович Шауман, а его сын «засветился», когда организовал покушение на губернатора и командующего финляндскими войсками Бобрикова – стрелял в того.

По данным церковного документа – парафиальной ведомости, Ежи Шауман занимал должность «старосты борковского» (так в тексте).

Борковское староство, пояснил Носевич - крохотная территория, выделенная из Браславщины, и относилась к Икажненской парафии. Сейчас это деревня Борково в Перебродском сельсовете Миорского района Витебщины.

И снова попадаем в мир аналогий и совпадений. Икажненская парафия – это Иказнь, знаменитое местечко в 15 километрах от Браслава, правописалось в исторических хрониках как Икажно, Кажня, Ыкажна, Иказно, в общем, та же корневая основа, что и Козяны, Козянки. И самое поразительное – в Иказне тоже был замок: подобный Козянскому. Об истории того замка поведал еще один белорусский историк, профессор Михаил Ткачёв. По его сведениям, первое письменное упоминание Иказни - 1499 год, и дальнейшая история в том же ключе, что и лепельская. Если Лепелю свой привилей великий князь Александр (Ягеллончик) посвятил в  1503 году, то Иказни - в марте 1504-го. И, смотрите, какие параллели! Иказненского привилея удостоился род Сапег, который выигрывал дело в великокняжеском суде по обладанию белыми землями на центральноевропейском озере, где хозяином позже стал канцлер Лев Сапега. В 1593 году он построил в иказне костел, а в 1655 году шведские войска овладели замком, но наибольший урон нанесли междуусобные стычки и схватки, переросшие в войну между сторонниками короля Речи Посполитой и претендентами на его пост.

Борковский староста с Браславщины Шауман возник, как видим, в преддверии второго раздела Речи Посполитой, на ее исходе, и в этом еще одна мистическая коллизия, связанная с грозновскими временами. Тогда, чтобы противостоять нашествию с востока, объединялись земли двух староств – на Дисне и на Белом (Лепельском) озере. Притягивались всемогущие Корсаки и Зеновьевичи, чтобы удержать волок. Совместными усилиями создавался оборонный щит - замковый. Теперь в той же роли выступал снова представитель с западного направления – с Браславщины. На него возлагались надежды удержать левый берег Западной Двины – не пропустить екатерининцев в междуречье?

В период расцвета Российской империи, на рубеже XIX и XX столетий уже не Огинские и не Шауманы числились владельцами староств и былых церковных имений, а более расторопные паны - из симбиоза в Сицянках.

Владельцами Козянок стали Кулеши, 381 десятина земли. Так, одной строкой, упомянули Kozianki составители дополнительного тома польского Словника. Почему столь скудная информация, можно догадаться. Царская власть не жаловала католические ордена.

Францисканская обитель была упразднена в XIX веке. Кляштор – в правосторонней полоцкой части, вобрал еще некоторый период. Деревянное здание было заменено новым, каменным, включавшим костёл Святого Антония. Оно сохранилось до наших дней (на снимке). Обновленное строение можно видеть и сейчас, в нем расположился музей.

(Продолжение следует).


28.08/25