Коан Безымянного Ритуал Третьего Сентября

Для всех – третье сентября был лишь днем после второго, днем перед четвертым. Пыльный листок в календаре сансары. Для Безымянного – это был единственный день в году, когда время текло не горизонтально, а вертикально, уходя корнями в какой-то иной, забытый пласт бытия.

В этот день он не чинил холодильников. Он просто был. И этот день для него был днём абсолютной, нефальшивой свободы. Третье сентября было его личным Умбоном, днем вне времени, днем-мантрой.

В этом году он решил отметить его с размахом, достойным уставшего от будней бодхисаттвы.

Honda Gyro Canopy стояла во дворе, отмытая до состояния ритуальной чистоты. На ее потрепанном пластиковом кузове, прикрученная изолентой и стальными хомутами, восседала JBL-колонка – его черный лотос, его алтарь. Провода от нее тянулись к Powerbank'у – современной версии алхимического философского камня, лежавшему в кофре.

Час пик. Город захлебнулся в собственном соку. Машины стояли в пробках, как души в чистилище, изрыгая ядовитый дух нетерпения. Тротуары кишели сансарическими тенями, спешащими в никуда.

И в этот бурлящий котёл всеобщего страдания въехал он.

Безымянный завел мопед. Двигатель заурчал, набирая обороты. Он включил колонку. Нажал play.

И полилось. Мощно, басовито, с надрывом, рвущим привычную канву реальности:

«Я календарь переверну, и снова третье сентября...»

Звук разрывал вечерний воздух, как кинжал – холщевый мешок обыденности. Он выехал на главную улицу, неся перед собой звуковую дорожку своего личного мифа.

Реакция была мгновенной, как кармический ответ:

· Водители в пробках опускали стекла. Одни скалились в ухмылках. Другие тупили в недоумении. Третьи, внезапно задумавшись, смотрели в пустоту, будто пытаясь вспомнить свое собственное «третье сентября».
· Пешеходы оборачивались. Бабушки у подъездов крестились на его колонку, как на бесовское наваждение. Девчонки доставали телефоны, чтобы снять «этого прикольного бородатого чела на мопеде с колонкой».
· Дети тыкали в него пальцами и смеялись – чистым, незамутненным смехом, единственным, что могло пробиться через этот шум.

Безымянный ехал медленно. Со скоростью осознания. Он не улыбался. Он совершал ритуал. Его лицо было спокойно и серьезно, как у монаха, бьющего в гонг. Он впитывал взгляды – смеющиеся, злые, недоуменные – и превращал их в топливо для своего праздника.

Песня играла на повторе. Снова и снова.

«...На фото я твоё взгляну, и снова третье сентября...»

Он проехал мимо офиса, где когда-то чинил кондиционер. Менеджер в галстуке смотрел на него из окна второго этажа, и в его глазах читалась тихая зависть.

Он проехал мимо бабки Анфисы. Та вышла на балкон, покачала головой, но потом махнула ему рукой – мол, гуляй, сынок.

Он выехал на набережную. Река была черной, как нефрит. Фонари отражались в ней дрожащими столбами – вратами в иные миры. Он остановился. Выключил мотор. Оставил только музыку, бьющую в ночь.

«...Но почему, но почему расстаться всё же нам пришлось?...»

Он сидел и смотрел на воду. Песня продолжала играть. Она уже не была просто песней. Она стала мантрой. Звуковым воплощением дня вне дней. Она стирала грань между прошлым и настоящим, между «тогда» и «сейчас».

К нему подошел бомж – адепт пути абсолютной свободы от собственности. –Мужик, а че это у тебя? – спросил он, пахнущий винным перегаром и вечностью. –Праздник, – коротко бросил Безымянный. –А спиртное будет? Безымянный протянул ему сотку. –Возьми. Отметь как знаешь.

Бомж посмотрел на деньги, потом на него, кивнул с внезапным пониманием, аккуратно взял купюру и побрел прочь.

Музыка играла. Безымянный посмотрел на свое отражение в черной воде. Увидел бородатое лицо, глаза, уставшие от вида тысяч холодильников и трещин в бесконечности. И на миг показалось, что отражение улыбнулось ему.

Ровно в полночь он выключил колонку. Наступила оглушительная тишина, в которой звенели уши и отголоски песни. Ритуал был завершен.

Он завел мопед и поехал домой. По дороге остановился у круглосуточного магазина. Купил банку холодного пива, несколько пакетиков «Вискас» и пачку пельменей. Подношение самому себе.

Дома его ждал Кот Будда. Безымянный поставил ему миску с «Вискасом». Кот обнюхал его, флегматично съел и удалился, выразив всем видом, что рыба все-таки лучше.

Безымянный сел на табуретку, отпил из банки. Третье сентября закончилось. Завтра снова будет четвертое, потом пятое. Снова позвонят насчет холодильников, снова придется чинить трещины в бесконечности.

Но сейчас он сидел и слушал тишину. В ушах у него все еще звенела та самая песня. Он достал из рюкзака замусоленную книгу Ошо, которую никогда не читал. Открыл на первой странице.Там, между страниц, как закладка, лежал пожелтевший листок отрывного календаря. На нем угадывалось: «3 сентября». Год был неразборчив.

Он потрогал шершавую бумагу, поднес к лицу, вдохнул запах пыли и времени. Этот день был настоящим. Вырванным. Его. Он аккуратно положил листок обратно и захлопнул книгу. Пусть ждет следующего года.

Ом. Мани. Падме. Врум-врум.