Духовник

Я много лет живу заграницей, поэтому у меня, той душевной общительной кухни, как когда-то была в России, где всё обсуждалось, нету. Начинали от политики и заканчивали советом, как спасать семью. Да, порой это были горячие споры и горючие слёзы утешения.

Тут всё по-другому, на вопрос:

- Как Вы поживаете...

Не следует отвечать, так как, вопрос проходной, ответ не тронет ничью душу. Но не думайте, что никто ничего не посоветует, если Вы что-то конкретное спросите…

Посоветуют пойти в Гугл и найти психолога, посоветуют почитать там же о нём, поинтересоваться, обзавелся ли степенью, посоветуют найди лучшего кандидата. Так что люди проявляют своего рода помощь.

Всем известно, что с детьми в определённом времени, возникают разногласия, а тут ещё и языковой барьер появляется, словом, раз с кухонными посиделками не складывается, то я посвятила своё свободное время поиску психолога со степенью, главное, хотелось найти специалиста со степенью заинтересованности, с упором на эмоциональную заинтересованность.

Не хотелось выворачивать свою русскую загадочность индусу или филиппинцу, думаю им всё равно не понять русской души.

Мне бы такого найти, чтобы он, заглянув в мои выцветшие глаза всё и так понял.

И я принялась искать русского психолога…

Нашла стоматолога и эндокринолога, остальные русские были только юристы.

Пришлось подключить к моей проблеме русскую медсестру, которая работала у молодого американского психолога.

Ему было двадцать восемь, ну что он мог понять из моих перепутанных долгой жизнью мыслей. Слушал внимательно и после сорока минут общения спросил:

- Так в чём Ваша проблема...

- Сама чужая жизнь моя проблема…

Последняя фраза для него была совсем за гранью понимания. Не могла же я ему рассказать, что от меня отказалась дочь, не могла и удивить его сердце признанием, что в Америке я не чувствую себя, как рыба в воде, а чувствую себя как рыба об лёд.

Похоже, не он снял моё напряжение, а сам вошёл в ступор. И ничего более эффективного не придумал, как перевести стрелки на моё кем-то недолюбленное детство.

И мягко, как-то даже по сыновьи, сказал: 

- Прилягте…

Сперва спросил, как прошло моё детство, ездили ли мы всей семьей в зимние снежные горы кататься на лыжах, например в Колорадо, потом спросил, летали ли мы летом всей семьей на южное побережье Италии или хотя бы на Гавайи.

И я, тяжело дыша от возмущения, подумала:

- Разве я могла ему рассказать, что моё, послевоенное детство прошло в ночных очередях за серой мукой и зелёными помидорами.

Я встала, одёрнула длинную юбку, заплатила сто сорок долларов и поехала в свою кухню, подумать о своём недолюбленном детстве.

На самом деле оно было, конечно, безрадостным, но не печальным. Просто все так жили, серо, в общих квартирах, от получки до получки. У меня никогда не было, например, санок и мама никогда не взяла мне частного преподавателя по музыке… И это безрадостное детство быстро перебралось в юность, а она плавно переползла в замужество и покатилось обслуживание…

Радость я получала в учении и с избытком нашла на выходе.
 
Я писала картины, не то, чтобы большие, а так, чтобы найти место и повесить дома и ещё, я писала стихи для детей, для души, для моей родившийся дочки… Через какое-то время, когда дочка пошла в школу, детские стихи и сказки перебрались в её школьные сочинения…

Дети вырастают и иногда, особенно в Америке, покидая родительский дом, возвращаться без надобности, забывают…

Тогда вся моя ненужность переродилась в рассказы и заодно, и в поиски психолога…

Урывками между хозяйством, я писала рассказы и даже продолжала рисовать, но внутренняя тревога, градус радости снижала.   
 

В нашем доме была коридорная система, мне соседи не мешали, даже наоборот, иногда приходила соседка, американка, высокая, худая старая дева, приходила на чашку чая, полная мне противоположность, потому что в отличии от меня, она посещала все, недопустимые моему пониманию, кружки. Танцевальный, шахматный и йоговский, и там у неё были свои заморочки. И не то, чтобы полностью сердечные, а так, только с прелюдией, поскольку прощаться с девственностью было поздновато, да и претендент был из другого мира… Их миры пересекались только в танцевальной студии. Вот при таком очередном чаепитии, она мне рассказала, как она нашла себе духовника – психолога и ходит к нему исправно раз в неделю на очищение души, восхищается его методом, находя его феноменальным.

На мой вопрос:

- Интересно чем...

Она предложила мне пойти как-нибудь с ней и самой посмотреть, сказав:

- Пока Вы сами не увидите, Ваш английский, скорее всего, не позволит Вам понять поток духовного света, который она проливает во спасение пришедших…

Вот так высокопарно она представила духовника…

Духовник не был похож ни на духовника, ни на психолога, эта была дама определённых лет и напоминала она, скорее всего, субретку из сомнительной оперетты. Ума не приложу, как ей удалось собрать этих несчастных и играть перед ними заученный спектакль, весело, с вульгарным юмором… Она, как потрёпанная сводница, рассказывала о своих настоящих и, ещё о возможных, любовных интригах.

Работала с группой, никакой интимности, никакой тайны, всё открыто, грязно и мутно…

Не то ради любопытства, не то, чтобы не сопротивляться, я пошла и безучастно села в уголок…

Выворачивание души, полоскание чужих эмоций, я бы так назвала это собрание искалеченных, обездоленных, одиноких душ.

Ей-то самой на вид лет шестьдесят, а она напрочь забыв о годах…, в короткой юбке, алый накладной маникюр и алый рот туда же... Вся в придуманных романах и приливах, поминутно говорила о только что прошедшем климаксе, кокетливо призналась, что с кем-то познакомилась на волнах интернета и, что в качестве аватарки, поставила себя тридцатилетней. 

Их анонимный роман набирал обороты, а на свидание идти невозможно, потому что в переписке он сказал, что находится в возрасте Христа, а ей что представить при встрече, - спрашивала она со смехом у прихожан… И не получив ответа. аккуратно призналась, что черту Бальзаковского возраста она давно перешла. И мне на минуточку показалось, словно она сама пришла на тот сеанс за советом. 

- Боже праведный, - подумала я, - действительно, в каждой избушке свои погремушки и зачем только их выносить на улицу…, проветривать, наверное, - подумала я и хмыкнула.

На меня разом все повернулись и осуждающе посмотрели...

Следующий экземпляр и того интереснее, мальчик, лет восемнадцати, перешёл черту дозволенности и переспал с маминой подругой, а теперь мается, спать дальше или прекратить, пришёл за советом, продолжать эти отношения или покончить разом, - так он тактично сформулировал свой вопрос… 

И к кому он пришёл…, к той, которая… по всему видать, и сама бы с ним переспала бы…, ну что тут скажешь…, грех во плоти...

Далее слушать не было мочи, хотелось искупаться и заодно выстирать их грязное бельё. Невозможно помочь человеку, невозможно влезть в постороннюю душу, особенно всем сразу и с разными печалями.

А нужно ли влезать? Может лучше попробовать самой свою боль отпустить? Может быть, душе нужно время, которое лечит и душа сама справится? 

Говорят же, что Бог даёт человеку столько испытаний, сколько он сможет выдержать.
А правду искать, себе дороже, она и боль приносит, и глаз колит, и никому не приносит облегчение…

Уж лучше так, как жизнь распределилась, со своими переживаниями самой разбираться, ну, в крайнем случае, с соседкой поделиться, если слёзы подкатят на своей кухне, за чашкой чая, как когда-то было у нас…


Прошлым летом облюбовали нашу коридорную галерею ещё две молодые семьи.

Одна, с лицом, обветренным солнцем, отдохнувшим, смеётся звонко, будто колокольчик, Валентинка, так она себя назвала, когда ознакомиться приходила, одинокая правда, один ходит по пятницам с цветочками и всё оглядывается…

Шура, та посерьёзней будет, дороднее, с мягкой походкой, вроде и не высокомерная, а как будто несла в себе казачью стать и голос, как бархат, и взгляд спокойный, она замужем, ей на вид лет сорок пять, и видно, что были эти женщины и раньше знакомы, видно вместе приехали. 

На прошлой неделе постучала ко мне так, знаете ли кротко, Шура и со слезами на газах рассказала их с Валентинкой задушевный разговор. Ну я посадила, чай налила и пятнадцать капель валерьянки, как положено, она села чуть отпила и, видать, немного успокоилась… 

- Я на прошлой неделе говорю своему мужу, - начала она рассказывать про свою боль…, ты бы зашёл после работы в магазин, принёс бы картошки, ну и я, ещё не успела добавить, что, тогда бы, я сделала тебе твои любимые драники.

А он мне говорит:

- Это как это я зайду в магазин за картошкой, я же весь перепачкаюсь…

А я со смехом:

- Ишь ты, тебе что, на парад идти что ли, аккуратненько положи в пакет, ничего с тобой не будет…

В это время зашла Валентина, за солью зашла…, хоть мы и в Америке живём, но привыкли не церемониться. Ну я ей тут же со смехом говорю:

- Ты подумай, мой-то петух какой, перепачкаться боится за картошкой зайти, лень небось…

А она мне на полном серьёзе:

- Естественно боится и запачкаться, и вообще, он что, подкаблучник, нет, когда мужик хорохорится, значит интерес какой-то есть…

- Какой ещё интерес…

- Как какой…, баба…, вот какой…

- Валя, причём тут баба, ты с ума сошла… 

- Да к гадалке не ходи, если мужик лишний раз помочь не хочет или не может, потому что не один идёт с работы… и при чём тут твоя картошка… Ты последи, - продолжает Валя, - чаще ли он стал душ принимать, может чаще бриться стал…, приглядись…, он у тебя на работу галстук носит…

- Носит, - говорю ей я, - а при чём тут галстук… 

- Как при чём, если меняет, стало быть, форсит, а что, перед тобой что ли форсить...

И Валентина из добродушной моей подруги, вмиг превратилась в незнамо кого, и смотрит не то с сожалением, не то безнадёжно…, и обречённо добавила упавшим голосом:

- И если ещё и галстук поменял, то точно есть баба…

Я ещё хотела сказать, что меж нами-то огонь не погас и в оправдании его верности сказала: 

- Много ты понимаешь…, мы же постель делим, да и вообще, он с лаской каждую ночь, - опустив глаза, смущённо добавила Шура.


Потом, посмотрев на меня, как бы, спросила:

- Значит верен…

А потом слёзы опять проступили, и она продолжила:

- Валя сказала, одно другому не мешает, - и засмеялась так звонко, аж у меня в ушах зазвенело…, - ну я хотела как-то прекратить этот досадный разговор и настроение уже упало, и охота драники делать пропала, и я уже не зная, как закончить этот неприятный разговор сказала:

- Знаешь, ты слишком подозрительная…, - а она не отступает, она продолжает и говорит:

- А ты Шурка в облаках витаешь, дальше своего носа ничего не видишь. Вот когда она к тебе с претензией придёт, поздно будет.

- С какой такой претензией?

- С какой, с какой, с известной, со сроком в три месяца, тогда уже о чем-то договариваться поздно.

- Ой, господи, типун тебе на язык...

- Мне-то что, а я тебе так скажу, за мужиком глаз да глаз нужен. А рубашку сколько раз меняет? Ой Шура дело плохо... 

- Да перестань ты страх нагонять, я своему мужу верю, - как-то уже без всякого энтузиазма и какая-то подавленная, как побитая, - сказала я. 

- Ну, как говорится, доверяй да проверяй, с годами поумнеешь. Это только смолоду всё чувствуешь на уровне люблю — не люблю, нравится — не нравится, но потом понимаешь, что нет ничего важнее, чём проверять и вовремя не допустить бабу. Случайный роман, он знаешь, как солнце освещает новые любовные отношения. Мой тоже женатый, а раз в неделю ручки и ножки целует. Сейчас время такое, бабы сами вешаются и оглянуться не успеешь. Даже любя человека, всё равно новенькая уведёт и ты не удержишь, всё рассыплется как карточный домик от одного только взгляда на твои домашние тапки и замусоленный фартук, случайно брошенный на стуле… 

И Шура виновато посмотрела на свои удобные, вытертые, плюшевые тапки, привезённые два года тому назад из Бреста…

- Так что всякая любовь имеет свой край, слыхала про такую поговорку…

- А мне мама говорила, что доверие — основа отношений и без доверия нет будущего.

- Ой, какая старая пластинка, и где ты только такую чушь слышала.

- Да я тебе говорю, от мамы.

- Ну, понятно..., ты ещё бабушку вспомни. А мама твоя была хоть когда-нибудь счастлива, любила хоть кого-то…

- Да откуда я знаю, что ты пристала ко мне?

- Да я ведь на минуту к тебе заскочила, за солью, вот теперь ещё и просыпала..., к ссоре, я те точно говорю, помяни моё слово, есть баба...

Но правда, бывает иная соседка хуже горького одиночества...

- Шура, - между прочем заметила я, - ты сахарок рассыпь кругом по всей квартире в противовес соли и почаще пой, а то голос твой, возьмёт и обидится от невостребованности, забудет какой он у тебя завораживающий. Петя давеча ко мне приходил, интересовался, слышала ли я, как замечательно его Шурочка поёт, а ты говоришь…

И глаза высохли, и вернулся румянец, и плечи распрямились…

- А знаешь, в Маршалсе такие мягкие домашние тапочки продаются, я только что купила две пары, возьми, дорогая, себе и Валентине передай, жалко её, ей тоже хочется каждый день в щёчку, чтобы муж целовал, а не украдкой по пятницам… Вместе приехали вместе и жить, - я ей так и сказала, - ссора, не вода, легко пролить, трудно собрать…, ступай с тапками и с миром…

Вот так заскочит добрая подружка, с которой, казалось, можно душу отвести…

И в пору искать духовника, искать согревающие стены…, а нарываешься на обугленные души…

Нет уж, лучше так, тихо, сама с собой…

Может быть душе нужно время, которое лечит и душа сама справится…



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.