Духовник

Я много лет живу заграницей, поэтому у меня, той душевной общительной кухни, как когда-то была в России, где всё обсуждалось, нету. Начинали от политики и заканчивали советом, как спасать семью. Да, порой это были горячие споры и горючие слёзы утешения.

Тут всё по-другому, на вопрос, - как Вы поживаете, - не следует отвечать, как, вопрос проходной, ответ не тронет ничью душу. Но не думайте, что никто ничего не посоветует, если Вы что-то конкретное спросите…

Посоветуют пойти в Гугл и найти психолога, посоветуют почитать там же о нём, поинтересоваться, обзавелся ли степенью, посоветуют найди лучшего кандидата. Так что люди проявляют своего рода помощь.

Всем известно, что с детьми в определённое время возникают разногласия, а тут ещё и языковой барьер появляется, словом, раз с кухонными посиделками не складывается, то я посвятила своё свободное время поиску психолога со степенью, главное хотелось найти специалиста со степенью заинтересованности. С упором на эмоциональную заинтересованность.

Не хотелось выворачивать свою русскую загадочность индусу или филиппинцу, думаю им всё равно не понять русской души.

Мне бы такого найти, чтобы он, заглянув в мои выцветшие глаза всё и так понял. И я принялась искать русского психолога…

Нашла стоматолога и эндокринолога, остальные русские были только юристы.

Пришлось подключить к моей проблеме русскую медсестру, которая работала у молодого американского психолога.

Ему было двадцать восемь, ну что он мог понять из моих перепутанных долгой жизнью мыслей. Слушал внимательно и после сорока минут общения спросил:

- Так в чём Ваша проблема...

- Сама чужая жизнь моя проблема…

Последняя фраза для него была совсем за гранью понимания. Не могла же я ему рассказать, что от меня отказалась дочь, не могла и удивить его сердце признанием, что в Америке я не чувствую себя, как рыба в воде, а чувствую себя как рыба об лёд.

Похоже, не он снял моё напряжение, а сам вошёл в ступор. И ничего более эффективного не придумал, как перевести стрелки на моё кем-то недолюбленное детство. И мягко, как-то даже по сыновьи, сказал: 

- Прилягте…

Сперва спросил, как прошло моё детство, ездили ли мы всей семьей в зимние снежные горы кататься на лыжах, например в Колорадо, потом спросил, летали ли мы летом всей семьей на южное побережье Италии или хотя бы на Гавайи.

И я, тяжело дыша от возмущения, подумала:

- Разве я могла ему рассказать, что моё, послевоенное детство прошло в ночных очередях за серой мукой и зелёными помидорами.

Я встала, одёрнула длинную юбку, заплатила сто сорок долларов и поехала в свою кухню, подумать о своём недолюбленном детстве.

На самом деле оно было, конечно, безрадостным, но не печальным. Просто все так жили серо, в общих квартирах, от получки до получки. У меня никогда не было, например, санок и мама никогда не взяла мне частного преподавателя по музыке… И это безрадостное детство быстро перебралось в юность, а она плавно переползло в замужество и покатилось обслуживание…

Радость я получала в учении и с избытком нашла на выходе.
 
Я писала картины, не то, чтобы большие, а так, чтобы найти место и повесить дома и ещё я писала стихи для детей, для души, для моей родившийся дочки… Через какое-то время, когда дочка пошла в школу, детские стихи и сказки перебрались в её школьные сочинения…

Дети вырастают и иногда, особенно в Америке, покидая родительский дом, возвращаться без надобности забывают…

Тогда вся моя ненужность переродилась в рассказы и заодно, и в поиски психолога…

Урывками между хозяйством, я писала рассказы и даже продолжала рисовать, но внутренняя тревога градус радости снижала.   
 
В нашем доме была коридорная система, мне соседи не мешали, даже наоборот, иногда приходила соседка американка, высокая, худая старая дева, приходила на чашку чая, полная мне противоположность, потому что в отличии от меня, она посещала все недопустимые моему пониманию кружки. Танцевальный, шахматный и йоговский, и там у неё были свои заморочки. И не то, чтобы полностью сердечные, а так, только с прелюдией, поскольку прощаться с девственностью было поздновато, да и претендент был из другого мира… Их миры пересекались только в танцевальной студии. Вот при таком очередном чаепитии, она мне рассказала, как она нашла себе духовника – психолога и ходит к нему исправно раз в неделю на очищение души, восхищается его методом, находя его феноменальным.

На мой вопрос, - интересно чем, - она предложила мне пойти как-нибудь с ней и самой посмотреть, сказав, - пока Вы сами не увидите, ваш английский, скорее всего, не позволит Вам понять поток духовного света, который она проливает во спасение пришедших…, - вот так высокопарно она представила духовника…

Духовник не был похож ни на духовника, ни на психолога, эта была дама определённых лет и напоминала она, скорее всего, субретку из сомнительной оперетты. Ума не приложу, как ей удалось собрать этих несчастных и играть перед ними заученный спектакль, весело, с вульгарным юмором… Она, как потрёпанная сводница, рассказывала о своих настоящих и ещё о возможных любовных интригах.

Работала с группой, никакой интимности, никакой тайны, всё открыто, грязно и мутно…

Не то ради любопытства, не то, чтобы не сопротивляться, я пошла и безучастно села в уголок…

Выворачивание души, полоскание чужих эмоций, я бы так назвала это собрание искалеченных, обездоленных, одиноких душ.

Ей-то самой на вид лет шестьдесят, а она напрочь забыв о годах…, в короткой юбке, алый накладной маникюр и алый рот туда же. Вся в придуманных романах и приливах, поминутно говорила о только что прошедшем климаксе, кокетливо призналась, что с кем-то познакомилась на волнах интернета и, что в качестве аватарки поставила себя тридцатилетней. 

Их анонимный роман набирал обороты, а на свидание идти невозможно, потому что в переписке он сказал, что находится в возрасте Христа, а ей что представить при встрече, - спрашивала она со смехом у прихожан… И не получив ответа. аккуратно призналась, что черту Бальзаковского возраста она давно перешла. И мне на минуточку показалось, словно она сама пришла на тот сеанс за советом. 

- Боже праведный, - подумала я, - действительно в каждой избушке свои погремушки и зачем только их выносить на улицу…, проветривать, наверное, - подумала я и хмыкнула.

На меня разом все повернулись и осуждающе посмотрели...

Следующий экземпляр и того интереснее, мальчик, лет восемнадцати, перешёл черту дозволенности и переспал с маминой подругой, а теперь мается, спать дальше или прекратить, пришёл за советом, продолжать эти отношения или покончить разом, - так он тактично сформулировал свой вопрос… 

И к кому он пришёл…, к той, которая… по всему видать, и сама бы с ним переспала бы…, ну что тут скажешь…, грех во плоти...

Далее слушать не было мочи, хотелось искупаться и заодно выстирать их грязное бельё. Невозможно помочь человеку, невозможно влезть в постороннюю душу, особенно всем сразу и с разными печалями.

А нужно ли влезать? Может лучше попробовать самой свою боль отпустить? Может быть, душе нужно время, которое лечит и душа сама справится? 

Говорят же, что Бог даёт человеку столько испытаний, сколько он сможет выдержать.
А правду искать, себе дороже, она и боль приносит, и глаз колит, и никому не приносит облегчение…

Уж лучше так, как жизнь распределилась, со своими переживаниями самой разбираться, ну в крайнем случае с соседкой поделиться, если слёзы подкатят на своей кухне, за чашкой чая, как когда-то было у нас…

Прошлым летом облюбовали нашу коридорную галерею ещё две молодые семьи. Одна, с лицом, обветренным солнцем, отдохнувшим, смеётся звонко, будто колокольчик, Валентинка, так она себя назвала, когда ознакомиться приходила, одинокая правда, один ходит по пятницам с цветочками и всё оглядывается…

Шура, та посерьёзней будет, дороднее, с мягкой походкой, вроде и не высокомерная, а как будто несла в себе казачью стать и голос, как бархат, и взгляд спокойный, она замужем, ей на вид лет сорок пять и видно, что были эти женщины и раньше знакомы, видно вместе приехали. 

На прошлой неделе постучала ко мне так, знаете ли, кротко Шура и со слезами на газах рассказала их с Валентинкой задушевный разговор. Ну я посадила, чай налила и пятнадцать капель валерьянки, как положено, она села чуть отпила и, видать, немного успокоилась… 

- Я на прошлой неделе говорю своему мужу, - начала она рассказывать про свою боль…, ты бы зашёл после работы в магазин, принёс бы картошки, ну и я ещё не успела добавить, что, тогда бы, я сделала тебе твои любимые драники.

А он мне говорит:

- Это как это я зайду в магазин за картошкой, я же весь перепачкаюсь…

А я со смехом:

- Ишь ты, тебе что, на парад идти что ли, аккуратненько положи в пакет, ничего с тобой не будет…

В это время зашла Валентина, за солью зашла…, хоть мы и в Америке живём, но привыкли не церемониться. Ну я ей тут же со смехом говорю:

- Ты подумай, мой-то петух какой, перепачкаться боится за картошкой зайти, лень небось…

А она мне на полном серьёзе:

- Естественно боится и запачкаться, и вообще, он что подкаблучник, нет, когда мужик хорохорится, значит интерес какой-то есть…

- Какой ещё интерес…

- Как какой… Баба…, вот какой…

- Валя, причём тут баба, ты с ума сошла… 

- Да к гадалке не ходи, если мужик лишний раз помочь не хочет или не может, потому что не один идёт с работы… и при чём тут твоя картошка… Ты последи, - продолжает Валя, - чаще ли он стал душ принимать, может чаще бриться стал…, приглядись…, он у тебя на работу галстук носит…

- Носит, - говорю ей я, - а при чём тут галстук… 

- Как при чём, если меняет, стало быть, форсит, а что перед тобой что ли форсить, - и Валентина из добродушной моей подруги вмиг превратилась в незнамо кого, и смотрит не то с сожалением, не то безнадёжно…, - и обречённо добавила упавшим голосом, - а если ещё и галстук поменял, то точно есть баба…

Я ещё хотела сказать, что меж нам-то огонь не погас и в оправдании его верности сказала: 

- Много ты понимаешь…, мы же постель делим, да и вообще, он с лаской каждую ночь, - и опустив глаза, смущённо добавила Шура.

Потом посмотрев на меня как бы, спросила:

- Значит верен…

А потом слёзы опять проступили, и она продолжила:

- Валя сказала одно другому не мешает, - и засмеялась так звонко, аж у меня в ушах зазвенело…, - ну я хотела как-то прекратить этот досадный разговор и настроение уже упало, и охота драники делать пропала, и я уже не зная, как закончить этот неприятный разговор сказала:

- Знаешь, ты слишком подозрительная…, - а она не отступает, она продолжает и говорит:

- А ты Шурка в облаках витаешь, дальше своего носа ничего не видишь. Вот когда она к тебе с претензией придёт, поздно будет.

- С какой такой претензией?

- С какой, с какой, с известной, со сроком в три месяца, тогда уже о чем-то договариваться поздно.

- Ой господи, типун тебе на язык.

- Мне-то что, а я тебе так скажу, за мужиком глаз да глаз нужен. А рубашку сколько раз меняет? Ой Шура дело плохо... 

- Да перестань ты страх нагонять, я своему мужу верю, - как-то уже без всякого энтузиазма и какая-то подавленная, как побитая, - сказала я. 

- Ну, как говорится доверяй да проверяй, с годами поумнеешь. Это только смолоду всё чувствуешь на уровне люблю — не люблю, нравится — не нравится, но потом понимаешь, что нет ничего важнее, чём проверять и вовремя не допустить бабу. Случайный роман он знаешь, как солнце освещает новые любовные отношения. Мой тоже женатый, а раз в неделю ручки и ножки целует. Сейчас время такое, бабы сами вешаются и оглянуться не успеешь. Даже любя человека, всё равно новенькая уведёт и ты не удержишь — всё рассыплется как карточный домик от одного только взгляда на твои домашние тапки и замусоленный фартук, случайно брошенный на стуле… 

И Шура виновато посмотрела на свои удобные вытертые плюшевые тапки, привезённые два года тому назад из Бреста…

- Так что всякая любовь имеет свой край, слыхала про такую поговорку…

- А мне мама говорила, что доверие — основа отношений и без доверия нет будущего.

- Ой, какая старая пластинка, и где ты только такую чушь слышала.

- Да я тебе говорю, от мамы.

- Ну, понятно..., ты ещё бабушку вспомни. А мама твоя была хоть когда-нибудь счастлива, любила хоть кого-то…

- Да откуда я знаю, что ты пристала ко мне?

- Да я ведь на минуту к тебе заскочила, за солью, вот теперь ещё и просыпала..., к ссоре, я те точно говорю, помяни моё слово, есть баба.

Но правда, бывает иная соседка хуже горького одиночества.

- Шура, - между прочем заметила я, - ты сахарок рассыпь кругом по всей квартире в противовес соли и почаще пой, а то голос твой, возьмёт и обидится от невостребованности, забудет какой он у тебя завораживающий. Петя давеча ко мне приходил, интересовался, слышала ли я, как замечательно его Шурочка поёт, а ты говоришь…

И глаза высохли, и вернулся румянец, и плечи распрямились…

- А знаешь, в Маршалсе такие мягкие домашние тапочки продаются, я только что купила две пары, возьми, дорогая, себе и Валентине передай, жалко её, ей тоже хочется каждый день в щёчку, чтобы муж целовал, а не украдкой по пятницам… Вместе приехали вместе и жить, - я ей так и сказала, - ссора, не вода, легко пролить, трудно собрать…, ступай с тапками и с миром…

Вот так заскочит добрая подружка, с которой, казалось, можно душу отвести…

И в пору искать духовника, искать согревающие стены…, а нарываешься на обугленные души…

Нет уж, лучше так, тихо, сама с собой… Может быть душе нужно время, которое лечит и душа сама справится…


Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.