Гурусна? Нет, весело... , или В какую сторону пово

“В Душанбе, как и всюду в республике,
вокруг тебя звучит таджикская речь.
Прислушайся к ней повнимательней…”

Из редакторского предисловия к очерку
Отахона Латифи «Величие языка»


Как скоры мы бываем на вынесение безапелляционного лингвистического приговора…
Судьбы языков, судьбы людей – сколько же в них общего: изученного и неизведанного, справедливого и пристрастного, красивого и безобразно-искажённого.

Судьбы зданий – тоже судьбы. Есть и злополучные. Есть, скажем, ленинградец ВНИИБ (оглядите его, снаружи да изнутри!). Пока есть. Одно из словесных примечаний к происходящему вокруг почти утвердившегося сноса богатыря, образчика культуры и архитектуры города на Неве: «хуже них [покушающихся на здание ВНИИБ и позволяющих эти покушения] только те, кто завозит мигрантов». Кто. А кто завёз русских в Россию?.. Наш дом там, где мы его достойны.

«Гурусна» в переводе с таджикского означает «голодный». Есть ещё «руин» (кого? чего? – руин, кто? что? – руины) – бронзовый;  «ато» (а то!) – дар, подарок; «афгор» (а в горы?) – повреждённый, сломанный; «банда;» (ба;нда, бандана) – раб, невольник; «бисёр» (бисер) – много; «покрой» – добродетельный; «пар» – перо, крыло; «пир» – старый, пожилой; «туда» – толпа, группа людей; «шум» – злополучный (тот самый); «суд» – польза, выгода, прибыль; «дур» – далёкий, дальний, долгий… Даже «ахоли» (пусть и недроблёное, и с ударением на последний слог), означающее «население», «жители». Почти совпадающее последнему, то самое, бранное слышится в русских городах особенно часто. А с «бедой» какая «беда»! Но об этом существенно ниже.

Да мало ли созвучных слов, частей слов в русском и фарси! Много ли. В “Божественной короне таджиков и русских” Мухтарама Хотама даже изобильно. Взаправду их много, так или иначе.

Так предосудительно ли не «любить водку, халяву и революции» и не «быть мудаком»? Предосудительно ли иметь большую, крепкую семью, вкушать только свежеприготовленную пищу, нещадно бороться с потом и пылью и верить в Бога? Предосудительно ли не блистать (на поверку же – напротив!) пушкинским слогом?

От туркмена услышали в ответ на нашу просьбу:
– Хорошо, я буду вам позвонить.
У таджиков глагольные конструкции также / так же «отягощены». На англоговорящего при этом и внимания не обратим: «I am a farmer» – «Я есть э фермер». А ведь лишнего – даже больше!..

Пишут неправильно? Да нет, более чем правильно. Для примера: «маркофь». Почему? Потому же, почему и «борон» (дождь – дошть), «сангобдавак» (трясогузка – трисагуска) или «конуннома» (свод законов – свот законаф). Таджикское правописание предполагает полное совпадение написанного с произнесённым. Оттого и звучание языка особенное, от русского чрезвычайно отличное. Но не неправильное.

Если потрудимся, узнаем сколько слов в привычный нам, сложившийся к сему дню русский язык пришло из персидского. Не по его и не по нашей вине, но пришло: диван (девон – высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти); здесь, к слову сказать: “чудо чудное, диво дивное”, где «див», точнее, «дэв» – чудище, чудовище; тахта (доска); канделябр (кандиль – люстра, светильник, лампада); бинт, бандаж, бандана (банд (кроме прочих 14-ти значений) – ремень, пояс); балкон (бол(о)хона – верхний этаж двухэтажного дома); пуф, пуфик (пуфак – пузырь, надувной шарик). Даже чрезвычайно славянозвучащие: кадушка (каду – тыква), амбар (анбор), бахоры – лапти без задников и без опор, в которых ходят дома (бахор – весна, не потому ли без задников и без опор). Есть и тимофеевка луговая – аржанец, от «арзанак» (тот же “злак”). Мараз – болезнь, заболевание, недуг. Куриная слепота (кур – слепой). Утка чирок (чарог – светильник, по форме напоминающий утку). Говядина (гов – корова). Наконец, западносибирская красавица наша (наша ли – Западная Сибирь отнюдь не исконная русская территория) Обь. Об – вода.

И даже если добродотошный языковед оспорит мою отдельную, маловероятную, потенциальную полупрофессиональную оплошность (здесь заметим, что в лингвистическом стане, между прочим, никогда не будет единосогласия, поскольку происхождение, равно как и написание, слов дискуссивно, почти никогда не очевидно, ни со стороны науки о слове, ни со стороны исторической) и исключит из высшего списка понятие-другое, направление ветра в таком случае всё же не изменится.

Удивительно: направление неизменно, а флюгер-петушок – знай себе вертится-поворачивается. И то правда, и то истина: придерживаться внутренней и внешней неколебимости на протяжении, что там всей жизни, хотя бы дневного цикла уже есть почти подвиг. Даже перед самим собой. В постороннем же присутствии, в состоянии постоянной напряжённой готовности дать или не дать отпор заблудшему общественному мнению, особенно тяжко. Потому мы всё больше исполняем pas balance;. А то и вовсе… Оттого и осуждаем, порой безо всяких на то оснований.

Дело сделано: осудили. А как сами говорим на иностранных языках, преимущественно на тех, чьих носителей расписали? Почему должны, спросите? Никто не должен. Никто никому ничего не должен. Или… Только нам. Только бы у нас. А верблюда? “Верблюда? Нет, не видел”.

Иностранные. Далеко ушли. Прислушайтесь, прислушайтесь, как мы истязаем свой, родной! Раз светлоокий юноша, обратившись к кареглазому водителю автобуса, не только гласные, а и половину согласных проглотил. Шофёр с кавказских гор вынужден был просить повторить сказанное “русским по-русски”. Засмеяться пришлось всем свидетелям-очевидцам. По-доброму. Юноша растерялся, подёрнулся румянцем. Что же, не принадлежит, значит, к ge;ne;ration perdue. Но вот остальные? Бранница, сумятица, остолопство, символизация, синкопирование, оскопирование, редукция языка . На смену филологии танатология идёт. Продули родину. Гурусна? Безрадостно.

Воистину, петушок нашего флюгера отзывается не на те ветра… Так куда, куда же он… отворачивается?


Два послесловия.

Послесловие-дополнение первое.

Ибрагим Гусейнов
(дагестанский лезгинский поэт;
гг. жизни: 1935-2014)

ВЕРБЛЮДА? НЕТ, НЕ ВИДЕЛ

О, тишь да гладь и благодать –
Ничьих других забот не знать.
О чем волнуетесь опять?
Верблюда? Нет, не видел.

Зачем мне видеть, не пойму,
Когда мне видеть ни к чему,
Ведь так спокойно одному.
Верблюда? Нет, не видел.

Да пусть весь мир горит огнем,
Лишь бы не тронуло мой дом,
И мой сарай, и все, что в нем.
Верблюда? Нет, не видел.

Что надо вам на этот раз?
Чем прогневил ещё я вас?
Хотя я тоже не без глаз, –
Верблюда? Нет, не видел.

И что за странная нужда
Во мне, когда у вас беда?
Я знаю раз и навсегда:
Верблюда? Нет, не видел.

Коситесь на меня опять,
А что мне голову ломать,
Когда легко могу сказать:
«Верблюда? Нет, не видел».

О горе, мой пропал верблюд!
Его найти – нелегкий труд,
И не дай Бог услышу тут:
«Верблюда? Нет, не видел».


Послесловие-дополнение второе.

Три были-небыли из книги “Рассказы о Таджикистане”, изданной в Душанбе в 1976 году и прозванную мной за цвет переплёта и цвет мыслей «Белой книгой Таджикистана». Авторами её стали писатели и журналисты республики. Форма изложения – документально-художественная. Итак, приведу выдержку из очерка Отахона Латифи (пожалуй, самого известного союзного таджикского журналиста) “Величие языка”.

“Рассказывают, что почтенный визир и поэт Алишер Навои как-то на Самаркандском базаре увидел двух возбуждённо торговавшихся людей. Размахивая друг перед другом кулаками, они орали: один – «се», второй – «уч». Из толпы их подзадоривали: «Не уступай» – и все хохотали.
– Они же сейчас подерутся, нечестивые, – сказал Навои и подошёл к спорщикам. – О, вы, наивные неучи, – обратился он к ним на двух языках, – вы же говорите одно и то же.
Таджикское «се» и узбекское «уч» означают «три».

Но эта история очень давняя. А вот совсем свежая. Утверждают, что произошла она в кишлаке Дар-Дар.
Единственной дорогой туда была тропинка, где порой двое не могли разойтись. В начале тридцатых годов до самых верховий Зеравшана проложили большак.
Вскоре в кишлак въехала машина. Народ высыпал на улицу посмотреть диковинку. Водитель начал заводить мотор, надо было ему ехать дальше. Но видит, из радиатора вытекла вода. И сейчас на горных дорогах случаются камнепады, в непогоду такие участки шофёрам запрещают проезжать. Даже маленький камушек, скатившийся с вышины, опасен. Камушек и пробил радиатор автомобиля первопроходца.
– Ой, беда какая, – сокрушался водитель.
Услышав, как часто он повторяет слово «беда», сердобольные дардарцы принесли несколько снопов сушёной люцерны. По-таджикски её называют «беда».

Не потому ли народы испокон веков стремились освоить язык друг друга, чтобы понимать друг друга, жить в мире и дружбе. Но вместо этого, те, от кого это зависело, нередко сеяли вражду и неприязнь. В народе живёт такая легенда:
В далёкие времена грамотеи заспорили, чей язык более велик. В гневе почтенные таскали друг друга за бороды. В дискуссию вмешался мудрец. Он предложил от каждого народа взять по маленькому ребёнку, дать немых кормилиц и держать в крепости. Так и сделали. Через семь лет вывели детей в круг и сказали грамотеям:
– На чьём языке дети заговорят, тот язык и велик.
Ни слова ни на каком не произнесли дети. Тогда молвил мудрец:
– Каждый народ сам по себе, что цветок сам по себе, который потому и бесплоден. В общении – людской язык”.

Конец цитаты.
Недопониманиям, курьёзным и не очень, как будто только лишь начало…
Что же, давайте разбавим «гурусные» мысли курьёзным «происшествием».

Кухонная сцена в молодой русскоязычной семье.
– Есть у нас в доме половник!
– Нет у нас в доме половника!
– Есть!
– Нет!
– Есть!
– Нет!
– А это что?!
– Это поварёшка!

Ваш покорный слуга, уж на что слуга, и ваш, и слова, и тот умудрился осину с ольхой перепутать...

Здравия нашим мыслям и словам!