Код верности Нулевой император. Эпизод 3

«Как же не хочется вставать… Ещё немного. Минутку. Нет, лучше пять. Чёрт! Опоздаю, и опять начнётся: «Я опозданий не люблю. В следующий раз пойдешь к директору.» Сколько сейчас?..»

Никита пошарил рукой около подушки. Телефона не было. Протянул руку дальше, и наткнулся на… пустоту. С усилием разлепил глаза. На месте, где всегда стояла старая тумбочка с отломанной дверцей… не было ничего.
«Я ещё сплю», решил он и снова закрыл глаза. Подождал, открыл, ничего не изменилось. Та же пустота.
Откинулся на подушку. Вместо привычных трещинок на штукатурке над головой матово-белая поверхность.  Казалось, она светится сама, изнутри.

Ничего не напоминало комнату в общежитии. Вместо стен с облупленной краской, идеально ровные плоскости, матово-серые, с легким металлическим блеском. Ни шкафов, ни стульев, никакой мебели. Только возле кровати низкий деревянный столик и маленькая скамейка. Совсем чужие, словно их вытащили с чердака и поставили здесь наугад.
Одеяло, тонкое, лёгкое, матово-серебристое, как и всё вокруг. Приятное на ощупь и очень тёплое. Зевнул, потянулся, рывком сбросил одеяло, сел на краю кровати и … замер. На нём не было ничего. Совсем ничего. Он был абсолютно голый.  Немного подумав встал. Пол, серый как и все вокруг, оказался неожиданно теплым, бархатистым и пружинил под ногами.

«Они что, других цветов совсем не знают?»

Первое желание завернуться в одеяло ушло быстро. В комнате было тепло и удивительно комфортно.

«Не подсматривают же? Хотя… кто их знает?»

Огляделся в поисках камер. Ничего. Показал средний палец. Всё вокруг было слишком стерильно, не по-человечески.
«Инопланетяне похитили?» Он слышал что так бывает. Но чтобы с ним? «Невероятно».

— Ау, лунатики! — помахал рукой в пустоту. Тишина.

Ни одежды, ни рюкзака поблизости не оказалось. «Наверное, на исследования утащили…»
Тело настойчиво напомнило о своем существовании. В туалет хотелось так, что терпеть было невозможно.

«Прям здесь? Такое себе»

Поиски привели к обнаружению ночного горшка. Тяжелого, бронзового, с крышкой. «Сыграем в игру “вспомни детство”?

— У вас другого не нашлось? — крикнул он в никуда.

Детский дом не то место, где стеснительность давала преимущества. Спокойно сделал своё дело,  и отнес горшок в угол, чтобы не мешался под ногами. Прошёлся вдоль стен, проводя по ним рукой, чуть приподнимаясь на носках, наслаждаясь ощущением пружинящего пола.  Материал стен сбивал с толку, твердый, как металл, но тёплый и приятный на ощупь. Он даже постучал. Звук получился глухим, еле слышным, словно стены поглощали его. Заметил узкую, едва различимую щель.

«Дверь?»

Ни замка, ни ручки, лишь блестящая панель на уровне груди. Приложил ладонь, панель едва моргнула и… ничего.

«Ну, руки у них всё-таки есть».

Пошел дальше и чуть не подпрыгнул от неожиданности, стена вспыхнула, открывая вид на далекие горы.

«Вот это окно!»

Коснулся снова, и за окном уже морской простор. Ещё раз, и перед глазами странные башнеобразные дома, как в фантастическом фильме.

«Всего лишь телик. Только очень большой».

Наигравшись, оставил вид, напоминающий родную природу, и вернулся к столику у кровати.
При виде еды дремавший голод проснулся, в животе заурчало. Последний грустный бутерброд был доеден ещё вчера. На той же скамейке, где он потом и уснул, голодный и уставший.
«Интересно, что сейчас утро или вечер?»

— Эй, вы! Не скажете который час? Нет?.. Ну и ладно. Будем считать утро, раз уж проснулся.

«Умыться бы. В порядок себя привести».
Тщетные поиски зеркала и умывальника ничего не дали.

— У вас так всегда? Чего не захочешь, того как раз и нет…

Ответа, конечно, не последовало.

— Ну что ж, сяду есть так. Только предупреждаю, близко не подходите. У меня зубы не чищены.

Он перевел взгляд со стола на себя. Даже в компании с самим собой садиться голышом за стол показалось странным. Сдернул с кровати одеяло, завернулся, отодвинул скамеечку и сел.
«Интересно, на кого я сейчас похож?

Посмотрев на глиняную посуду, улыбнулся.
«Как у бабушки в деревне».
Хотя никакой бабушки, ни даже отца с матерью, у него не было. Но почему-то казалось, если бы была, всё выглядело бы именно так.

Ложка деревянная, с длинной ручкой.
«Больно маленькая… Наверное, для их рта в самый раз».
Пододвинул тарелку, зачерпнул, поднес ближе. Пахло луком, чесноком и ещё чем-то незнакомым, Остро, но приятно.

«Какая большая фасоль».
В детдоме давали мелкую, бледную, чуть красноватую. А тут в ложку уместилась одна, другая тут же скатилась обратно. На вкус напоминала картошку со сливками, с лёгкой кислинкой.
«Вкусно. Сами едят? Или для меня специально?».

Отставил пустую тарелку и придвинул другую, большую, плоскую. С любопытством заглянул в неё.
«Маслины».
Узнал сразу, хоть и видел всего пару раз в жизни. Эти были крупнее. Едва не сломал зуб.
«Разве они с косточками?..»
Во второй раз откусил осторожнее. Солоноватые, с лёгкой горчинкой. С запахом трав и… моря. Закрыл глаза. Вспомнился единственный раз, когда видел его. Огромное, без берегов. Сначала боялся войти, казалось, утянет и не отпустит обратно.

Всё такое знакомое, и в то же время ни на что не похожее. Хлеб, тяжёлый, плотный, с запахом дыма. Сыр, словно глоток прокисшего молока с мятой, крошился прямо в руках. Никита отломил кусок хлеба, прищипнул сыра и положил всё вместе в рот. Ощущения оказались странными, непривычными… и неожиданно приятными.
«Вкусно.»

Наевшись, потянулся к кувшину, налил воды. Сначала подумал, что у нее отбили ручку, но, повертев, понял, ее и не было. Вода чуть тёплая, с желтоватым оттенком. Пахла мёдом, фруктами и чем-то еще… детством. Компотом в столовой. Откинулся назад и едва не упал, забыв, что у скамейки нет спинки. Потянуло в сон. Вернувшись к кровати, заметил, какая она тонкая и без ножек, словно вырастает прямо из стены.

«Почему не падает?»
Даже подпрыгнул на ней пару раз. К разочарованию, кровать даже не дрогнула. Устроился поудобнее, заложил руки за голову и уставился в огромный экран. Там всё было почти как раньше, но не совсем. Облака медленно плыли по небу, ветер играл с листьями, порой между деревьями мелькал зверёк. Ничего не повторялось, словно шла прямая трансляция. Глаза незаметно закрылись, и он то ли провалился в дрему, то ли ушел в воспоминания…

Дорога уходила вдаль, изгибаясь между невысокими холмами. Ноги быстро привыкли к размеру каменных блоков, и он шёл уверенно, насвистывая знакомую мелодию. По обеим сторонам всё чаще попадались дома с оранжево-красными крышами, то одинокие, то небольшими группами за низкими белыми стенами. Одни стояли просто так, другие тонули в густых зелёных садах.
Виноградные лозы рядами уходили к горизонту. Всё напоминало картинку из туристического буклета и при этом было до невозможности настоящим. Гроздья свисали почти до самой земли, тяжелые, ярко-зелёные и рубиново-красные. Казалось, протяни руку, и они сами упадут в ладони. Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы брать чужое.

Дорога всё тянулась и тянулась. Время от времени на обочине попадались цилиндрические каменные столбики, обветренные, с высеченными символами. Никита провёл по ним рукой. Знаки вроде знакомые, но что написано непонятно. Издалека донёсся тонкий, протяжный звук, словно кто-то свистел, жалобно, мелодично, громко. Парень у дороги, играл на странном инструменте, похожим на связку тростинок. Рядом бродили козы, белые, чёрные, с колокольчиками на шеях. Иногда одна поднимала голову, смотрела по сторонам, звякала и снова наклонялась к траве.

Он заслушался и не сразу заметил, как из-за поворота вылетела повозка. Запряжённая двумя… тут с ним случился культурный диссонанс. Вроде лошади, но не совсем. Ниже ростом, массивные, с огромными головами и ушами в пол головы. На передке возница в длинной белой рубахе и… без штанов. Повозка неслась так быстро, что Никита едва успел отскочить, и выкрикнул вслед.

— Эй! Где штаны потерял?

Но она уже гремела вдаль по каменной мостовой. И только тут до него дошло, парень с тростинками одет так же, в длинную рубаху, перехваченную ремешком.
«А что, так можно?»
Посмотрел на себя, но штаны все таки оставил.

День клонился к вечеру, а Никиту клонило в сон. Со всех сторон к дороге стекались люди. Телеги, груженые корзинами с виноградом и фруктами, проезжали мимо, оставляя за собой густой запах, от которого сводило урчащий от голода живот. Утренний бутерброд давно превратился в воспоминание, вода в бутылке закончилась. Ноги заплетались, голова кружилась от жары и усталости. Он присел на придорожный камень наблюдая за людским потоком. Мужчины в длинных рубахах, перехваченных тонкими ремешками. Одни босиком, другие в странной обуви, словно подошву от ботинка оторвали и привязали к ноге узкими лентами.
«Это удобно?»
Глянул на свои тяжёлые ботинки. Ноги в них давно вспотели, пятки горели от натертых мозолей.
«Снять бы… но тогда вообще не дойду».

Никита ещё немного посидел, вытянув ноги, потом со вздохом поднялся и пошёл дальше. Устав уворачиваться от проезжавших мимо телег, сошел на обочину. Идти стало тяжелее.
«Зато хоть под колёса не попаду».
Люди, проходившие мимо, оборачивались на него, переговаривались, но не смеялись и пальцем не показывали. Иногда доносилось слово:

— Барбарис.
«При чём тут барбарис?..»

Стена появлялась медленно, словно вырастала из земли. Высокая, с прямоугольными башнями, сложенная из громадных желтоватых блоков. Местами грязная, поросшая бурым мхом. Из щелей между камнями пробивалась жёсткая трава.
Дорога заканчивалась у широких ворот с двумя башнями по бокам. На вершинах часовые, лениво оглядывались по сторонам, прикрывая ладонью глаза от солнца.
Массивные створки ворот, обитые железом, распахнуты по сторонам. У каждой стражники, в длинных рубахах, когда-то красных, но давно выгоревших на солнце. На широких кожаных поясах короткие мечи. Кто-то вытирал пот с лица, кто-то пил из кожаного мешка. Щиты и копья прислонились к стене. Шлемы торчали на воткнутых в землю колышках.

Никита остановился поодаль, наблюдая за происходящим. Вереница людей проходила в ворота. Одних пропускали сразу, других задерживали, расспрашивали.  Заглядывали в повозки, и тогда возница снимал с пояса небольшой мешочек, клал что-то в протянутую ладонь стражника, и телега, скрипнув, двигалась дальше. Те, кто мешкался, получали легкий толчок в спину.
Он не решался подойти. Ноги будто приросли к земле. Всё вокруг внушало опасение и тихий ужас. Только соломенная шляпа с широкими полями на голове одного из стражников вызвала у него улыбку. Никита прыснул от смеха. И именно в эту минуту стражник повернулся. Пристально посмотрел на него и поманил рукой. Сердце икнуло и провалилось сквозь пятки в землю.
«Попался…»

Он медленно, с обреченным видом, поплелся вперед. Тяжёлая рука опустилась на плечо, прижимая к земле. Солдат сказал что-то хриплым, грубым голосом. Никита не понял ни слова. Стоял молча, хлопал глазами, как первоклассник перед директором школы. Стражник расхохотался прямо ему в лицо.

— Я… я… заблудился, — пролепетал Никита. — Не знаю, куда идти.

Солдат уже открыл рот, но к нему подошёл другой, указал рукой на вереницу повозок, приближающихся к воротам. Первый сплюнул в сторону, толкнул Никиту внутрь и буркнул вслед. Никита уловил только одно слово.

— Барбарис.
«Опять барбарис? Может, они так чужаков называют?»
Но не стал долго думать, проскользнул в ворота, пока стражник не передумал.

Город обрушился, словно внезапно заигравший огромный оркестр. Шум голосов и грохот колес смешались с запахами, красками, лицами, весь мир будто выплеснулся на него разом. Торговцы спорили на рынке, смеялись женщины, плакал ребёнок, гремели повозки. Воздух тянул за собой всё сразу, хлеб, вино, рыбу, пыль и навоз.
Толпа двигалась непрерывно, мужчины в длинных рубахах, женщины в струящихся одеждах, босоногие мальчишки, тянущие коз за верёвку. Одни в коротких, выцветших на солнце рубахах, другие, в белых одеяниях до земли. Выделялись высокие, длинноволосые мужчины в клетчатых штанах и пестрых плащах, сколотых застежками. Цвета рябили в глазах, грязное и выцветшее соседствовало с праздничным и ярким.

Казалось, он попал на съёмки фильма, и вот-вот из-за угла выскочит режиссёр с криком: «Стоп, снято!» Но никто не выскакивал. Никита стоял, прижавшись к стене, не в силах прийти в себя.

Вдалеке показались стражники, направлявшиеся к воротам. Он мгновенно нырнул в толпу и растворился в людском потоке, чувствуя себя крошечной рыбёшкой в огромном косяке. Его несло вперёд, и он не знал, куда именно. Толпа шумела, кричала, но никто не обращал на него внимания.
Протиснувшись, наконец выбрался на небольшую площадь, в центре которой журчал каменный фонтан, круглый, с выщербленными краями. Изо рта каменного льва тонкой струйкой текла вода, наполняя широкий бассейн. Женщины наклонялись, наполняя кувшины, дети смеялись, брызгая ладонями, пожилой человек умывался, подставляя лицо прохладе.

Шум улицы гудел вокруг, но у фонтана всё казалось чуть тише. Капли воды сверкали на солнце, веяло свежестью от влажного камня. Уставший от жары и гомона, Никита опустился на бортик, зачерпнул воды. Пил жадно, будто её могли отнять. Холодная, прозрачная, как из горного родника, она освежала и возвращала силы. Он умылся, оглядываясь по сторонам, никому не было до него дела.
Достал из рюкзака пустую пластиковую бутылку, наполнил её доверху. Сидевший рядом мальчишка с удивлением посмотрел на неё, но ничего не сказал. К своему изумлению, обнаружил на дне рюкзака недоеденный бутерброд, слегка помятый, раскрошившийся, но вполне съедобный.

Свист сдувающегося колеса вернул в реальность. Там, где должна была быть дверь, вспыхнула вертикальная голубая полоса. Постепенно расширяясь, превратилась в яркий прямоугольник с темной фигурой посередине.
«Вот и лунатики пожаловали…»
С мягким шелестом дверь закрылась, и внутрь вошёл… парень, почти мальчишка. В строгом чёрном костюме с блестящими жёлтыми пуговицами.
«Точно не инопланетянин. Совсем как Стёпка».
Был у них такой в детдоме: белобрысый, с вихрами во все стороны, вечно влипавший в самые разные истории. Никита вскочил. Парень сразу зажмурился, покрывшись румянцем.
— Ты чего?
Никита глянул на себя, усмехнулся и завернулся в одеяло.
— Можешь смотреть.
Тот открыл глаза.  И это был не злобный взгляд пришельца. А широко раскрытые от удивления глаза мальчишки.