Сколько дней живут цикады?

Я плохо помню свою жизнь до переезда. Кажется, мне было лет пять или шесть, когда я переехал в Японию, небольшой город Исымищи на берегу тихого океана. Он знаменит журавлями. Сам город был небольшой, здесь не было высоток, только крошечные магазины и частные дома, утонувшие в зелени. Многие назвали бы это место райским. Я тоже так его называл.


Иногда мне кажется, что из детства я помню только звуки. Летом это был оглушающий звук цикад, он был настолько громким, что казалось, будто само небо дрожит от их пения. У нашего дома был сад. Крик цикад будил меня раньше будильника и даже вечером они еще не умолкали, будто боялись, что завтра для них уже не наступит.


Море было в десяти минутах на велосипеде. Частенько ветер приносил запах соли и водорослей даже в центр города. Жизнь здесь, в отличие от Токио и Осаки текла медленно, как будто все вокруг жило своей жизнью - журавли на рисовых полях, старики сидели на лавочках и играли в настольные игры, дети, гоняющие мячи по узким улочкам громко смеялись. Одним словом, другая сторона земли.  И мне нравилось быть частью этого города.


В детстве, в начальной школе мне было легко и весело. Японские ребята из-за моей необычной внешности часто дружили со мной, но все таки дальше знакомых приблизиться было тяжело - менталитет давал знать о себе.


Когда это все произошло мне было шестнадцать.  Я был обычный школьник, учивший кандзи. Хотя кандзи, признаюсь честно, давались мне очень тяжело. Делал домашнее задание в библиотеке и конечно же жаловался на влажное и жаркое японское лето. В те дни я был на сто процентов уверен, что жизнь будет бесконечной чередой одинаковых дней, наполненных простой школьной рутиной.


Чем взрослее я становился, тем завести друзей мне казалось сложнее, со мной никто не хотел дружить из местных, они считали меня чужим.


Пока не встретил ее.


Аюми появилась в моей жизни также тихо, как и утренний прилив. Мы познакомились в школе: она с заплетёнными наспех косами, запыхавшаяся после пробежки, громко извинялась за опоздание перед учителем. Она была шумной, но в её шуме было что-то светлое. С первой секунды я обратил на нее внимание и думал, что мы просто будем здороваться в коридорах, но вскоре она уже сидела за моей партой, задавая странные вопросы и смеясь над тем, что смешным вовсе не казалось. Возможно ей нравилось, что я не такой как все в классе. Но она тоже в свою очередь отличалась от всех остальных. Ее движения были легкими, как будто она порхает как бабочка. Да и в принципе по жизни она была светлой, как солнечные лучи солнца утром. Ее улыбка ослепляла меня, когда я смотрел на нее, мне казалось, что именно ее настрой на жизнь давал мне силы справляться со сложной жизнью иммигранта.


Лето того года мы провели почти неразлучно. Почти каждый день мы ели дешёвое ванильное мороженое из автоматов, бродили по узким зеленым улочкам, слушали, как океанские волны громко разбиваются о камни, и спорили, кто из нас быстрее научится кататься на велосипеде без рук. Иногда мы просто молчали, сидя на бетонной дамбе, и смотрели, как над океаном пролетают стаи журавлей. Нам всегда было комфортно, даже в тишине. И в первые за всю мою жизнь в Японии я нашел себе настоящего друга.


Впервые я нашел человека, на которого могу положиться с закрытыми глазами. По ее поступкам тоже было заметно, что и для нее наша дружба что-то значила. Между нами все было чистым и искренним. Мне просто нравилось, что я могу говорить с ней о чем угодно и не бояться осуждения. Тогда я впервые понял, что значит иметь друга.


Не зря в Японии цикады - символ лета. Их пение всегда казалось бесконечным. Но однажды приходит и им время замолкнуть.


Аюми ничего не говорила о своем самочувствии. Но я стал часто замечать, что она быстро устает. Мы шли по привычному маршруту вдоль побережья, а она все чаще останавливалась делая вид, что рассматривает пейзаж вокруг нее.


Иногда, когда мы сидели вместе в кафе, ее дыхание становилось слишком частым и громким, как будто она только пробежала наперегонки несколько кварталов.


- Все нормально? - спросил я однажды
- Конечно. - улыбнулась она, даже не посмотрев на меня


И я ей поверил. Мы по прежнему гуляли, веселились, смеялись, но внутри меня уже появилось небольшое волнение насчет нее.


Несколько дней подряд она мне не писала и мы не виделись. Сначала я не придал этому значения - подумал, что она занята школой, либо просто устала от наших ежедневных прогулок. Каким бы ты не был ярким и общительным человеком, все равно приходят моменты, когда хочется побыть одному. Но спустя четыре дня, я почувствовал тревогу и решил написать ей сообщения, как она поживает. Я ждал от нее ответа весь день, буквально думал о ней каждую минуту, но вечером обнаружил, что она его даже не прочитала. «Странно, почему так?» - подумал я.


Вечером следующего дня я вышел на улицу. В тот день воздух был очень тяжёлым из-за влажности и я чувствовал себя липким от жары, а крик цикад казался оглушающим даже вечером. Я машинально свернул на нашу привычную улицу, где всегда стояла её любимая лавка с мороженым, там мы частенько начинали нашу прогулку. Лавка была закрыта. В окне над магазином горел свет. Все казалось таким пустым без нее.


Я помню, как в тот момент почувствовал странную пустоту - словно воздух вокруг стал гуще, чем обычно, мне было тяжело дышать. «Снова паническая атака» - подумал я. Я все больше думал о том, почему Аюми так резко прекратила наше общение. Стал анализировать, что я мог такого сказать и сделать ей плохого на нашей последней встречи. И сидя на лавочке я горько заплакал. Я никогда не показывал раньше своих чувств, но мне стало очень обидно, что от меня отвернулся мой друг. Я ждал от нее любого сообщения, даже о том, что нам нужно прекратить общение.


Этим же поздним вечером мне позвонили. Это был уставший женский голос.
- Алло… Это мама Аюми… Прости, что звоню так поздно, но Аюми в больнице.   
- В этот момент я почувствовал звон в ушах, ноги стали ватными и было тяжело устоять. Больница. Почему больница? Она же буквально три дня назад смеялась и шутила глупые шутки. Она обещала показать мне новый маршрут на велосипеде. И мы договорились пойти на фестиваль фейерверков в конце августа.


Я помню, как в тот момент долго стоял в темноте, не двигаясь. Меня как будто парализовало. Я чувствовал себя беспомощным, как будто внутри меня что то умерло. Цикады всё так же кричали за окном, но казалось, что их пение стало глухим и далёким, как будто это уже не для меня.


Я сразу же помчался в больницу, это же мой дорогой друг. Я не могу его бросить. Таковы правила дружбы, если тебе хорошо с другом в счастливые моменты, не забудь о нем в его трудные минуты. А для Аюми я был готов пройти сотни километров пешком по мрачным пустым улицам, чтобы сделать для нее все, что я могу. А единственное, что я мог сделать для нее, это просто быть рядом.


В больнице пахло антисептиком и чем-то металлическим. Коридоры были слишком белыми, а шаги отдавались глухим эхом. Даже не зайдя в реанимацию, меня охватила паника и боязнь за ее жизнь.
Мама Аюми встретила меня у дверей реанимации. Её лицо было серым, а красные заплаканные глаза, с полопавшимися капиллярами, объяснили мне все без слов. Я впервые видел такого растерянного человека. Она ничего не сказала, только указала на палату своими бледными дрожащими руками.


Я вошёл.


Реанимация действительно удивительное место. Здесь очень подходящий момент, чтобы подумать о ценности жизни. Никогда не знаешь, когда можешь оказаться здесь на месте пациента. В реанимации уже не кричат, тут нет сил кричать. Есть только пограничье между жизнью и смертью. А также возможность побыть наедине с собой, чтобы понять, был ли ты доволен той жизнью, которую прожил. В реанимации никто не дает прогнозов. На все воля бога. Именно в реанимации я понял, насколько все таки люди хрупкие.


Комната, где лежала Аюми была тихой. Даже слишком тихой. В этой тишине даже пение шумных цикад за окном казалось далёким, будто отрезанным стеклянной стеной. Так и было, за окном кипела во всю жизнь, смеялись дети. А внутри комнаты была борьба за каждую секунду.


Аюми лежала на узкой больничной койке, подключённая к капельницам и мониторам. Несколько проводов тянулись к её груди, экран показывал медленно пульсирующую зелёную линию. Линию жизни. Она выглядела так, будто её высушило безжалостное летнее солнце: кожа бледная, губы белые и потрескавшиеся. Честно, я испугался. Я никогда не мог подумать, что увижу ее в таком виде. Буквально пару дней назад она была жизнерадостной и сияла от счастья. А сейчас словно выцветшая фотография, она лежала без сил, без прежней искры в глазах.


Когда она повернула голову и увидела меня, уголки её губ дрогнули в очень слабой улыбке.


- Ты пришёл - голос был тихий, почти шёпот, но в нём всё ещё звучала та же интонация, с которой она когда-то спорила со мной, кто быстрее научится кататься без рук.


- Конечно - выдохнул я, стараясь улыбнуться. - Как ты? Как чувствуешь себя? Я очень волновался.


Она ненадолго закрыла глаза, словно собираясь с силами. В тот момент Аюми выглядела очень ослабшей.


-  Врачи говорят… - сделала паузу, ее дыхание было очень тяжелым, а одышка была даже в лежачем положении - …что будет лучше. Наверное. Я не верю им.


Я сжал её руку. Она была холодной, как зимние утро и удивительно лёгкой. Словно рука ангела.


- Не говори так, - прошептал я. - Всё обязательно будет хорошо. Мы ещё успеем сходить к морю. Помнишь про фестиваль?


Аюми улыбнулась снова, но в её взгляде было что-то новое: тихое, глубокое, как осеннее небо.


- Может быть… - сказала она и посмотрела куда-то мимо меня, в окно, за которым качались верхушки сосен. - А может, уже не успеем.


В комнате повисла тишина. Только равномерный писк аппарата напоминал, что время продолжает идти.


Я ходил к ней каждый день. Я хотел подарить ей надежду и дать мотивацию бороться с болезнью.


На 5-ый день в реанимации Аюми была слишком бледной, однако глаза её по-прежнему светились. Она улыбнулась, когда я сел рядом. Только сейчас я понял, что улыбалась она сквозь боль, чтобы не пугать меня.


- Слышишь?.. Цикады поют - сказала она шёпотом, так, словно делилась секретом. - Я люблю их звук. Каждое лето он такой громкий… будто кричит, что живёт.


Я заставил себя улыбнуться и ответил:
- Врачи сказали, тебе становится лучше. Ещё немного - и выпишут. Мы же пойдём смотреть фейерверки, помнишь?


Аюми тихо засмеялась и покачала головой:


- Ты всегда такой уверенный… Но знаешь, у цикад есть только пару недель. Они живут быстро, громко, а потом…исчезают. Может, так и должно быть.


Я сжал её холодную руку.
- Перестань говорить так… Ты не цикада. У тебя будет ещё столько лет впереди.
Жизнь продолжается. И у тебя она будет длинная и счастливая.


Она ненадолго закрыла глаза, словно собирая последние силы, и тихо сказала:
- Даже если это моё последнее лето,
я рада, что встретила тебя. Правда.


Я не смог найти слов. Только слушал пение цикад, которое с каждой секундой становилось громче, будто они пели только для неё. И смотрел в окно.


На следующее утро они замолкли.