Патент Остапа Бендера Глава 8

Утром я села в свой «Ауди» и поехала к бабушке на кладбище. Там же была похоронена и мама. Розы от неизвестного я взяла им.
Просидев с полчаса на могиле, я  положила охапку роз на камни и, прикрыв калитку, собиралась уходить.
Возле меня остановился мужичок, каких на кладбище много - побитый жизнью и пошарпанный.
«Девушка, - сказал он чрезвычайно вежливо и вкрадчиво, - нельзя так цветы оставлять на могиле!»
«Почему нельзя? - удивилась я. - Для того и могила. Чтоб цветы на ней были!»
- Нельзя целыми оставлять… Надо стебли поломать.
«Зачем? Что за вздор? » - не поняла я.
- Сопрут. Не успеете дойти до ворот, как сопрут. Розы же! Стоят немало. Надо в двух-трех местах сломать стебли, тогда не возьмут!
«А, вон что! - удивилась я. - Тогда, помогите мне, что ли? А то рука не поднимается -живые цветы ломать!»
Дядька бочком, чтоб ни в коем случае не задеть меня нечаянно, просочился внутрь ограды и, сочувственно морщась, стал ломать стебли роз.
Те ломались звучно, как сухие макароны. Пока он ломал стебли, я полезла в сумку за кошельком, достала денег.
Закончив,  нежданный помощник так же застенчиво выполз на аллею.
Я протянула ему деньги.
«Что вы? Зачем?» - вспыхнул он.
-Ну-у, вам же надо, наверное? Возьмите!
-Ни-ни-ни! Напрасно вы! Не возьму.
- Почему?
- Долго объяснять. Все зло на свете от денег!
- Но жить-то надо! Есть, пить, одеваться, наконец!
- Надо, ох, надо, конечно!
- Так и берите! У меня не последние!
Дядька на ходу помотал головой и стал удаляться прочь.
«Эй, постойте!- крикнула я вдогонку. - У меня мама здесь давно. И бабушка. Их надо помянуть, а я за рулем! Возьмите деньги, прошу, пожалуйста!»
«Я помяну, - сказал мужичок, делая два шага в мою сторону. - Скажите, как их звали? Я обязательно помяну!»
- Мама - Александра, Бабушка - Дарья.
- Не волнуйтесь, я зайду в церковь, помяну. Александра и Дарья, значит.
- На помин денег надо. Возьмите!
Дядька взглянул на меня с сожалением: «Не возьму, вам они нужнее.»
Я помедлила чуток, а потом наддала и оказалась возле дядьки.
- Почему? Почему мне нужнее?
- У вас желаний много.
- А у вас разве нет желаний?
- Связанных с деньгами - нет.
- А у меня все желания связаны с деньгами? Вы как это поняли?
Дядька остановился и посмотрел на меня с ласковым сожалением, словно на маленькую капризную девочку.
«Ну, взгляните на себя повнимательней, - сказал он. - Сразу все станет ясно! Ваш облик, ваши вещи, кольца на руках - они вас выдают. Вам без денег не прожить! Поэтому вам они нужнее!»
-Вы хотите сказать, что желания женщины - это лишь деньги?
-Нет, что вы! Я б не осмелился так обобщать! Главное желание любой женщины, наверно, это встретить свою судьбу, жить долго и счастливо, вырастить хороших детей и сладко спать по ночам, не терзаясь муками совести. Просто некоторым женщинам деньги заменяют многое из того, о чем я говорил…
- Вы кто? Откуда можете вы это знать?
- Никто. Просто живу долго. Видел разное…
- И вам совсем-совсем не надо денег?
- Чужих не надо.
-А свои, свои у вас есть?
- Немного есть. А много мне ни к чему.
-  А здесь, на кладбище, вы что делаете?
- Мастер я, мастер по  распилу гранита.
- А до этого? Что вы делали до этого?
- До этого? А и вспоминать не хочется!
- И все же?
- В перестройку бизнес свой был. Строительный. Много дохода приносил. Были мысли честолюбивые, обойти всех, обскакать, этакая гонка завоевания мира!  Планов громадье! И удавалось поначалу…Потом прогорел бизнес, развалилась компания, партнеры попались нечестные…Попробовал другой бизнес, образование позволяло … Помните  Остапа Бендера, у которого было четыреста способов отъема денег у населения? Вот такие красавцы, как мы, в свое время, поотнимали деньги у людей, разделили страну на богатых и бедных…Я опомнился маленько, успел дать задний ход…Да бог с ними, с богатыми, теперь мы по разные стороны баррикад! Давно это было, не в этой жизни. Большие деньги не принесли мне счастья. Как пришли, так и ушли.
- А эта жизнь лучше?
- Сейчас-то?  Лучше, конечно. Честнее. И самому спокойней.
- А жить-то есть где?
- А у нас при кладбище мастерская гранитная, замечательная мастерская! Там и ночевать есть место и душ свой… Полный сервис!
«Отель «Последний приют»» - родилось у меня в голове. Я поежилась.
Мужичок смотрел на меня добрыми глазенками и уже не спешил уходить. Мы стояли посередине кладбищенской аллеи, по которой ветер гнал прошлогодние листья.
Мимо нас медленным шагом прошла похоронная процессия, оттеснив нас в сторону.
«Вот ведь, - мотнул головой мой собеседник вослед молчаливо-шаркающей  толпе. - Жил человек, делал свое дело, волновался, суетился, зарабатывал…А теперь плывет себе, словно на корабле, среди близких и ничего ему не надо и никакие деньги не смогут вернуть его к жизни…Упокоился, сердешный.»
Я смотрела под ноги и мне не хотелось думать о том, какие дела меня ждут сегодня. Не хотелось вспоминать про Боткинскую больницу, в которую пора было ехать.
«Так я пойду. Туда, где наши желания испытывают наши возможности, -сказала я. - Спасибо за науку. Ах да, один вопрос: если бы вдруг вам попали в руки ценности…Вот сейчас, теперь. Скажем, здесь, на кладбище, вы нашли бы клад, что бы вы стали делать?»
«Какой клад?» - недоуменно спросил меня мужичок, вероятно, думая уже о чем-то своем.
- Ну, просто клад…Кто-то спрятал бы, а вы вдруг нашли. Например, рисунки очень известного художника цены немалой?
- Зачем мне? Нашел бы - отдал тому, кто в этом нуждается.
- А как узнать, кто в этом  нуждается?
- Поверьте, кто в этом нуждается, найдется сам и быстро. Искать не придется.
- Спасибо, вы еще раз подтвердили мою догадку!
-Счастья вам, девушка! Идите с богом. Мучает вас что-то сильно, вижу…
Не убивайтесь, не стоит оно того,  минутное это.  Самое дорогое - вечно. Александра и Дарья…

Всю дорогу  обратно я вспоминала разговор с этим человеком, который, сам того не ведая, разбередил мою душу, что свежую могильную яму.
Дома я решительно взяла стремянку и полезла разбирать антресольные залежи. Большая старая антресоль всегда пугала меня своей глубиной и плотно слежавшимся  вековым хламом. И руки до нее никогда не доходили: дел хватало и так…
Вот бы мне сейчас пригодился Валера с его рьяным умением приниматься за дела, не откладывая в долгий ящик!
Но теперь звонить Валере - это для меня табу.
А сам он вряд ли соберется при его теперешней ситуации. Ладно, к черту Валеру! Сама как-нибудь.
 В конце концов, хозяйка я тут или не хозяйка? Времени навалом, над душой никто не стоит. И надо же чем-то заниматься, пока Борис Арнольдович на излечении.

На разбор антресолей ушла неделя.
Там нашлась папка с рисунками, которые на первый взгляд ничего из себя не представляли. Красноармейцы со штыками, работницы в косынках… Этакая маяковщина.
Но как узнать подлинную стоимость этих рисунков, если они представляют собой хоть какую-то ценность?
В таких сферах у меня не было связей.
К Шушкевичу не обратишься - его интерес слишком явный.
Может, мог бы помочь Эдуард? Где-то ведь оставался его телефон…
И тут вспомнился юрист, помогавший заключать брак с Эдуардом. Он, пожалуй, мог бы помочь. Это я интуитивно почуяла.
К нему я и поехала со своей папкой.
Он заинтересовался, первым делом спросив, кто владелец.
Я небрежно сказала, что мой муж хочет выбросить старый хлам, а у меня сомнения - выбрасывать ли?
Законник приятно улыбнулся при известии о замужестве, узнав, что на этот раз брак не фиктивный, а самый, что ни на есть подлинный.
Он и  предложил кое-кому показать рисунки (разумеется, через него, тем более, что и нотариус у него для общих дел имелся).
Я не возражала, зная, что они пересчитаны и сфотографированы мною. Попросила написать расписку и оставила папку.
Каково же было мое удивление, когда мне было сообщено, что, наряду с малоценными рисунками в папке есть и рисунки Лентулова и Филонова!
Объяснять, кто такой Лентулов, мне было ни к чему.
Слава тебе, господи, в Ипполитовке мы проходили историю искусств! И русской авангардной живописи, в частности.
Ладно, господин Шушкевич, двойной Шагал, вас утешит безусловно, а нашу жизнь украсят Павел Филонов и Аристарх Лентулов!
И, может, не только нашу…Во всяком случае, это станет моральной компенсацией за унижения, доставленные наследником моего обожаемого супруга!
С помощью посредника - нотариуса рисунки были предложены и проданы частному коллекционеру, деньги положены в банк под проценты, за помощь при реализации каждый из помощников получил свою долю от сделки.
И я вернулась к своей семейной рутине: предстояла выписка из больницы.

Вскоре Борис Арнольдович был уже дома.
Летняя поездка в Калифорнию отложилась. Перелет был слишком тяжел. Решили снять дачу в Подмосковье.
Здесь помогла Маринка. Нашла на своей улице дом, что сдавался на лето. Туда мы и подались.
Жалко было только одно - не смогу повидать Петьку!
 Хотя, самого его сейчас это его меньше всего волновало. Он лихо вписался в калифорнийский быт и не рвался на каникулы домой. Кажется, у него уже была подруга…
 Чему ж тут удивляться? Мы ранние: бабушка быстро выскочила замуж,  мама, я…
Что ж тут говорить о смазливом московском  мальчишке с приличными карманными деньгами? Само собой.

Борис Арнольдович медленно восстанавливался, приходилось выгуливать его, как пуделя, каждый вечер. Когда солнце шло на убыль. Вечером он чувствовал себя гораздо лучше, чем утром.
Зато днем я была относительно свободна, чем и старалась воспользоваться. Поехала в Москву, чтоб сдать свой «Ауди» в сервис. Надо было поменять тормозные колодки. Нашлись и еще кое-какие мелочи для починки.
Словом, машина осталась в сервисе, а я села в электричку и поехала в Жаворонки.
По дороге с горечью вспоминала роковую встречу в вагоне, которая так повлияла на мою жизнь…
Старалась гнать прочь невеселые мысли, ведь если бы не Борис Арнольдович, я б, может, до сих пор пела бы в «Гвоздике» и моим главным транспортом оставалась  электричка.
Теперь ли не житье?
«Не житье, - возражала я самой себе под перестук колес. - Когда-то в чужой квартире с тюлевыми занавесками я трепетала от мысли, что когда-нибудь  у меня может быть что-либо подобное.  А сейчас, когда любой каприз я могу воплотить в реальность, я этому не рада… Как же это изменить? Вернуться в коммуналку? Невозможно. Слишком долго я жаждала свободы и покоя.
Только не чаяла, что старый муж - самая нелепая надежда на свободу. А покой в этой ситуации слишком похож на погребение заживо.»
От этой мысли мне стало невыносимо тошно.
Да еще по вагону шла старуха, держа у груди табличку «Умерла дочь. На руках осталась внучка. Помогите, ради  Бога!»
Я отвела глаза. Словно ожгло.
Не было сил смотреть на старость и бедность. Взглянула ей в спину, уже когда она выходила из вагона.
Тогда я решительно поднялась  и пошла следом.
В тамбуре  молодой холеный милиционер  отчитывал старуху: «И нечего тут бродить! Люди по делам едут. У каждого свое горе!»
«Вы идите лучше, займитесь прямыми обязанностями, охраняйте правопорядок! - сказала я милиционеру тоном, не терпящим возражений.- У вас в вагоне пьяные, на весь вагон сквернословят. Примите меры!»
Милиционер так безмерно удивился, что не нашелся с ответом.
Медленно, словно раздумывая, идти ли в вагон к пьяным пассажирам или как-нибудь само рассосется, он взялся за дверную ручку, нехотя сдвинул дверь в сторону и исчез в вагоне.
«Бабушка, вы докуда едете?» - спросила я.
- До Портновской, милая.
- Живете там?
- Живу. С внучкой Полей. Дочь умерла вот по весне… Никому мы теперь ненужные. Ни государству, ни родне.
-А внучка большая?
- То-то и оно, что нет. Пятнадцать лет. Боюсь, в детдом заберут.
-А опекунство на ком?
-На мне, на ком же? Только сил мало, страшно сироту оставить…
Я достала кошелек, вытащила все, что было, сунула старухе. Она опешила, увидев купюры.
- Мне?
- Вам. И внучке Поле. Спрячьте получше и езжайте домой!  Не ходите здесь больше.
-Да как звать -то тебя? За кого бога молить прикажешь?
- Людой звать.
Про себя подумала: «А бабушка  называла Людочкой…»
- Вот ведь, утром встала и мысль была ясная - день будет хорошим. Как в воду глядела! Пошли тебе, Люда, всяческого благополучия! Хороший ты человек.
- Вот спасибо! А дочь отчего померла, бабушка?
-  Пила она последние пару лет. Паша-то, Полин отец, под электричку попал. Она и обезумела с горя, пить стала. За два года сгорела. Все твердила: «Не хочу жить, зачем теперь жить?» Про Полю забывать стала. Вот, два года назад Паша, теперь и дочь следом. Ни приведи господи, чтобы и я теперь за ними... Несчастная Поля… Учится хорошо, прилежно, в школу музыкальную ходит… Не дай бог - я на очереди, что тогда?
- Вы будете жить долго. За дочь, за Пашу…Бог есть.
-Есть, есть, голубка! Тебя, вот, послал, вот и радость нечаянная…
Я поглядела в стекло тамбурной двери. Следующая станция «Жаворонки». Мне выходить.
-Как вас звать, бабушка?
- Баба Валя звать. Валентина Ильинична.
- Валентина Ильинична, скажите мне адрес ваш. Я сейчас в отпуске. Приеду, навещу вас с внучкой, продукты привезу…Вещи у меня хорошие, внучке сгодятся, а?
- Будем рады, милая, конечно! Станция  «Портновская», пройдешь по ходу поезда вперед минуток пять и улица будет. «Лесная» называется. А дом в конце улицы. Дом двенадцать. Найти легко. Забор голубенький. И дом голубенький. С белыми наличниками, приметный. Паша красил покойный. А полдома заперто. Продается полдома-то…
- Какое название у станции уютное - «Портновская»!  И дом с наличниками, говорите, голубенький? И полдома продается? И даже купить можно?
-Можно, милая, можно! Две комнатки изолированные и терраска… У нас так, и что продается - тоже так. Стоит недорого…
- Я приеду! На неделе и приеду. Вас навещу и полдома ваших посмотрим!
Поезд начал тормозить, остановился и я шагнула на платформу.
Двери за мной закрылись, унося к станции «Портновская» чужую бабушку, махавшую старческой слабой ладошкой мне вслед и только что называвшую меня «милая».

Всю неделю не шла у меня из головы баба Валя с ее горем.
Забрав «Ауди» из сервиса,  я затарила сумку всякой всячиной и попросив Бориса Арнольдовича не скучать до вечера, поехала в Портновскую.
Поколесив по Портновской, разыскала Лесную улицу и нужный дом. Он нашелся быстро - забор голубел, как небо в ясную погоду и скромный домик выглядывал из-за забора, тоже  голубея в палисаднике со спутанными кустами смородины, что скребли разросшимися ветками белые наличники. Баба Валя вышла на крылечко, прищурилась, не узнавая и не спеша звать в дом. Смотрела напряженно.
-Здравствуйте, Валентина Ильинична! Это я, Люда. С электрички которая. Помните?
Баба Валя ойкнула, заулыбалась. Спустилась с крыльца, подошла близко, заглянула в глаза.
- А я смотрю, кто бы это мог быть? Не признала тебя сперва. Это ж хорошо - быть тебе богатой!
«Уж не знаю, хорошо ли…» - невесело подумала я.
- Заходи, Людочка, заходи!
Ну вот, уже лучше!  Людочка. Как в детстве. Нет, не дам я тебе, милая баба Валя, по электричкам маяться, унижаясь... В память о собственном скудном детстве.
-А где Поля? Дома она?
-В школе Поля, на практике. Да ты входи в дом, чего стоять-то здесь!
Я поднялась на крылечко, оглядела фасад дома.
Дом был еще крепким, вот только некошенный палисадник буйством своего запустения выдавал  семейную печаль и отрешенность от прежней жизни.
В саду под старыми яблонями и вишнями  стояли деревянная скамейка, тоже выкрашенная в голубой цвет и стол, накрытый веселенькой клеенкой с рыжими подсолнухами.
В теплые дни, очевидно, семья здесь праздновала свои радости.
В доме после светлого сада было темновато, пахло корвалолом  и видно было, что время остановилось.
Как этот дом был непохож на нашу съемную дачу с плетеной мебелью, напольными вазонами  и мягкими пледами на диванах!
На стене висели две увеличенные фотографии - дочь бабы Вали и покойный зять Паша.
Лица серьезные, как будто оба супруга заранее догадывались о том, что эти  фотографии переживут их после ранней смерти.
Тут же, в серванте с простенькими общепитовскими  чашками и хрустальными вазочками пестрели фотографии глазастой девочки - в детском саду с лохматым мишкой в обнимку, в школе за партой  рядом с глобусом, в музыкальной школе с аккордеоном в руках.
Вот и все богатство…
«Поля…» - догадалась я, разглядывая фотографии.
«Я сейчас чайник поставлю!» - пообещала Валентина Ильинична и стала суетиться, доставая  чашки из серванта.
Я кивнула и стала выкладывать из сумки жестянки с ветчиной, сыр в глянцевой обертке, оливковое масло, красную рыбу, багеты и прочее.
«Ой, да что ж это? Сколько ж все это стоит-то?» - опасливо удивляясь спрашивала баба Валя, не решаясь прикасаться к продуктам.
«Не дороже денег!» - отвечала я, понимая, каким волшебным изобилием кажется Валентине Ильиничне натюрморт на столе.
- Вот, не знаю, что и сказать на все это, Людочка…
- А и не говорите ничего! Давайте чай пить.
-Корысть во всем чувствую! Люди жестокие стали друг к другу…
-Не бойтесь, баба Валь, нет у меня корысти! Так я просто… Вспомнила, глядя на вас, свою бабушку. Она тоже при жизни внучку тянула из последних сил. Меня, то есть. Все боялась, что худо мне будет. Так и держались с ней до последнего вместе! А теперь она смотрит на меня со стороны, все видит и знает - я сильная, не пропаду.
- Хорошая ты! Чем занимаешься? Свои-то детки есть?
- Есть. Сын Петр. Взрослый он уже. Давно не видела его. Скучаю. А занимаюсь чем?  Сейчас ничем. Домохозяйка я. Мужа после инфаркта выхаживаю. Слабый он, пожилой…
- А чего ж муж - то пожилой? Ты, гляжу, молодая совсем?
- Это кажется, что молодая. Сын, говорю, взрослый.
- А  сын- то, сынок? Где он есть, что не виделись долго?
- Учится в колледже. Далеко, не в Москве. Год не видались.
- Поди, любит тебя сильно? Как такую не любить?
- Хочется верить, что любит! Только звонит редко. Если только надо что-нибудь. Чаще я ему…
- А муж?
- Вот муж любит! Скучает, когда не еду долго. Уж пора возвращаться - нельзя волноваться ему сейчас. Скоро поеду.
- Золотое у тебя сердце, Людочка!
- Вы мне скажите, баба Валь, часть дома отчего продаете?
- Да отчего? Денег нету. Пенсия у меня небольшая. И работала всю жизнь, рук не покладая, а не на что жить теперь. Еще после Пашиной гибели порешили  с дочерью полдома продать -  куда нам столько? Двух комнат нам троим хватало. Да подумали, что, пока суд да дело, сперва вторую половину внаем сдавать. Там тоже две комнатки и часть террасы.  Аккурат все здесь пополам. А квартиранты нечестные попались - приезжие. То ли молдаване, то ли цыгане... Сказано было нам - семья приличная с ребенком, трое. А что - их трое, нас трое! Мы и подумали, что заживем, тужить не будем! Только они  с деньгами обманули. Дочка слабая совсем была уже… Заплатили они за три месяца вперед, а прожили год. Все потчевали обещаниями: скоро деньги придут переводом, все уплатим… Съехали, вернее, сбежали, когда дочку в больницу забрали уже - не до них мне было совсем. Дак, слава богу, что съехали. Не сладить мне с ними при таких-то делах. Поля еще ребенок совсем, не помощник в этом! Да и боязно квартирантов держать с девочкой-то мне…Мало ли, что за люди попадутся снова? Вдруг обидят, а заступиться некому…
- А продавать будете, вдруг, покупатели аферистами окажутся? Так, хоть дом целиком ваш. А вдруг выживут вас, как лиса зайца в сказке?
- Ох, боязно, боязно на старости лет под забором оказаться! Я - то ладно. Я прожила жизнь, а  за внучку страшно…
- Пойдемте, баба Валя, покажете мне ту часть дома! Может, помочь сумею с хорошими покупателями, что не обманут.
Мы поднялись из-за стола и старушка достала из ящика серванта ключи, чтобы отпереть  половину дома, выставленную на продажу.
Спустились с крыльца, зашли за угол. Я увидела второе крылечко с навесом, поменьше. И порадовалась, что вход изолированный.
Зачем мне это надо, я не отдавала себе отчета, но подспудно чувствовала - я хочу иметь часть этого дома и таких соседей, как баба Валя и ее внучка.
В запертой половине трудно дышалось, воздух застоялся, давил духотой. Одна комната выходила окнами прямо на террасу, за которой были  палисадник и улица, другая глядела окнами вбок, как раз туда, где приземистые яблони и вишни путались замшелыми стволами  в разросшейся нахально крапиве.
В этих боковых окнах празднично желтел подсолнухами стол в саду и ярко голубела гладенькой спинкой садовая скамейка.
Терраса с ее стекольным частым переплетом выглядела светло и празднично от своей прозрачности.
На стене большой комнаты лепился уютный коврик с рогатыми оленями у зеленого пруда.
Тикали ходики на противоположной стенке, маятничек часов весело  болтался внизу, а над циферблатом вдруг распахнулись две створочки, выпустив наружу хриплую кукушку.
В комнате поменьше стояла большая старая кровать с металлическими спинками, украшенными  блестящими шишками и ворохом подушек под кружевом кисеи. И замечательный фикус в кадке на полу.
Половицы чуть поскрипывали под нашими неспешными шагами.
Кукушка, прокричав, спряталась, словно стеснялась меня, незнакомки.  Больше тишина ничем не нарушалась.
- Ну, баба Валя, я вам  вот что скажу…Я куплю у вас эту половину, не надо искать других покупателей.
- Да ты вправду ли купишь? Тебе, небось, другие условия надобны?
- Вправду куплю. Обещаю. Кто ж такими вещами шутит с пожилыми людьми? Недостойно это. Вот, съезжу к юристу, к  нотариусу, разузнаю, как нам это сделать поскорей. Как будут новости, приеду, аванс оставлю. А сейчас поеду уже, провожайте!
-Уж не знаю, как благодарить мне тебя, голубка! Пошли тебе бог радостей побольше!
«Радостей всех скорбящих…» - договорила я мысленно и вышла за калитку к машине.
Валентина Ильинична провожала, подняв ладошку: то ли помахивала вслед, то ли крестила тихонько, не понять было…

Сделка с покупкой дома прошла легко и гладко - видно, встреча эта послана была не случайно и голубой домик на тихой станции подмосковной именно для меня оказался  предназначен.
В начале июля я привезла часть денег и обговорила все условия с хозяевами: буду наезжать нечасто, по нужде.
В этот раз я привезла обещанные вещи для Поли, которых у меня скопилось предостаточно после летних шопингов в Калифорнии.
Захватила постельное белье и тапочки.
«Баба Валь, я заночую на своей половине? - сказала я. - Против не будете?»
- Да что ты, Люда! На здоровьице, ночуй, нечего и спрашивать!

Ночевка и впрямь получилась «на здоровьице».
Застелив гигантскую кровать свежим бельем, я легла и провалилась в перину. Тиканье маятника и хриплое кукование из ходиков   навевали дрему, за окнами погуливал ветер, царапая вишневыми ветками оконца, да на соседской половине тихо бубнили баба Валя с внучкой. 
Поля взялась было тихонько наигрывать на аккордеоне. Да засмущалась, видно, и быстро замолкла.
«Ай да Поля! - думала я, засыпая. - Завтра мы с тобой споем дуэтом, девочка! Знай себе, учись, не бросай. С учебой я тебе помочь сумею, не сомневайся…»

Спала я безмятежно и сладко, забыв про свои мытарства и внутренний разлад.
Проснувшись под пение птиц в саду, четко осознала, что такой славной дачной  тишины у меня не было ни в детстве, ни во взрослой жизни.
Кровать оказалась просто волшебной. Я с сожалением вспомнила кабинетный диван в квартире на Ордынке, где предпочитала ночевать, отступая от раз и навсегда установленных мною правил только в Америке .
На соседской половине не шевелились - боялись потревожить новую соседку.
Из окна я видела Полю, что ходит по густой траве сада в моих шортах и на ходу заплетает косу, не подозревая, что я за ней наблюдаю.
Размер у нас был одинаковый. Я порадовалась этому факту, вспомнив, как трудно мною приобреталась каждая вещь двадцать лет назад…
Поля исчезла на своей половине сада, а я подумала - какая она типично русская девушка! С косами, с веснушками, с вздернутым носом, губки бантиком. Славная…
«Интересно, - перекинулась я мыслями в далекую Калифорнию, - какая подруга у Петьки? На кого похожа? Такая ли милая, как Поля? Да господи, откуда там такое?»
Заскучав по сыну, что не звонил и не писал, я встала, потянулась всем телом. Оделась и вышла на улицу. От ночного ветра и следа не осталось.
Солнечное утро было, как подарок. Для всех нас. Я поняла это, увидев, что мое пробуждение не осталось незамеченным соседями.
Заулыбавшись мне, Поля застенчиво поздоровалась и стала накрывать садовый стол в тени вишен  к утреннему чаю.
И баба Валя засуетилась, поспешая за внучкой с дымящимся чайником.
Мы уселись за стол. Горячий чай из общепитовских кружек и гренки, зажаренные на сковородке, казались необыкновенно вкусными.
«Ну, вот и зарозовела ты, - сказала баба Валя, разглядывая меня любовно. - А то приехала бледная такая, замученная. Выспалась хоть?»
« Замечательно  выспалась. - кивнула я. - Давно мне так сладко не спалось. Разве что, в раннем детстве!  Когда мама, бывало, в ванной на ночь вымоет, полотенцем насухо разотрет, платок на голову повяжет - и в кровать, под теплое одеяло. Вот тогда тоже сказочно спалось.»
«А мама - то жива у тебя?» - баба Валя подперла щеку кулачком, облокотясь на стол с подсолнухами и приготовившись слушать.
- Мамы  нет давно. С двенадцати лет. Меня бабушка растила. Царство ей небесное!
«Ой! - всплеснула ладошками моя собеседница. - Чего ж творится на белом свете? Сирота, значит, тоже ? Как Поля моя?
- Вроде того.
- Ой-ой, девки, беда -то, беда -то! Горемычные мы…
- Ничего, баба Валь.  Всех еще сделаем, вот посмотрите!
- Чего?
- А, ерунда!  Прорвемся! Не пропадем. На Руси бабы крепкие! А что, Поля, не спеть ли нам? Тащи свой аккордеон!
Поля зарделась и, вопросительно взглянув на бабушку, бочком полезла из-за стола.
Когда она ушла,  Валентина Ильинична скосоротила рот и всхлипнула.
- Не надо, баба Валь. Отличная внучка у вас! Все будет хорошо!
- Замкнулась она после смерти материной. Да еще сын -то Пашин, старший, от первого брака он у него - поехал лет пять назад  на заработки на Дальний Восток и, видать, сгинул.  Ни слуху,  ни духу от него. Запрос посылали в милицию-то местную, дак они отписали, что нет его по месту запроса. И все на этом. Как карты разложу - все выходит, что не жилец он уж…А Полюшка так с ним дружна была, любила очень…Молчит все теперь. Раньше подружки были, а теперь все одна  да одна. Можа, ты хоть расшевелишь чуточку! Ведь нам твой приезд - целое событие!
- Погодите, баба Валь, времени прошло -  всего ничего после мамы ее…Оклемается. Лето впереди. Забудется все.
- Раньше все к подружкам бегала, играли вместе, гуляли. А теперь только кроликов соседских наглаживает, да все молчком, молчком…
- А вот я к ней в гости мальчика хорошего привезу, Гошей звать…Они подружатся.
Поля притащила аккордеон, простенький, отечественного производства. Пристроила на коленях, извернувшись между тесным столом и лавкой, глянула вопросительно.
«А сыграй то, что любишь больше всего, - попросила я. - То, что тебе привычно.»
Поля пожала худенькими плечиками и заиграла «Катюшу».
 Сперва робко, потом бойчей. Прилежно играла, не путалась, прислушивалась к себе немного напряженно. Ну, оно и понятно - учится еще.
Последний куплет я подпела тихонько, за мной и баба Валя подтянула.
«Еще что-нибудь этакое…» - попросила я.
Поля немного подумала и заиграла «Не жалею, не зову, не плачу».
Это была моя репертуарная песня, одна из любимых.
«Ну-ка, Поля, наддай. Давай громче!» - сказала я и запела в полную силу. Поля и баба Валя уставились на меня с неподдельным изумлением.

Еще долго сидели мы в саду под вишнями. Уже солнце поднялось высоко, стало припекать.
Мне было хорошо с этими людьми, будто я знала их всю жизнь.
Появилась предательская мысль: бросить все, что у меня было, остаться навсегда в этом раю за голубым забором , завтракать под вишнями, с вечера  проваливаться в благодатную мягкость постельной перины; словом,  начать все с чистого листа.
Не хотелось думать, что в двадцати километрах отсюда старый капризный муж, который уже не сможет аккомпанировать на концертах и потому надо искать нового аккомпаниатора, если не хочу вообще проститься с работой. Допустить мысль, что работу придется оставить вообще и посвятить бог знает еще сколько лет только уходу за Борисом Арнольдовичем, я не могла. Она была слишком тягостной для моей подвижной натуры.
И я вздохнула и стала возвращаться думами в реальный мир.
Тем более, телефон настойчиво пиликал в кармане, напоминая о забытых на сутки супружеских обязанностях.
«Поздно с чистого листа. Ах, сад, ах, бедный сад… Не выйдет, голубушка, себя не обманешь! - сказала я себе самой, взглянув на телефон, который показывал звонки из дома. - Пора возвращаться к реалиям. «Изгнание из рая» - библейский сюжет.  Появился у тебя кусочек рая, в котором ты сможешь время от времени замаливать грехи возле простых, сердечных людей - и на том спасибо большое. Пора и честь знать.» (Продолжение следует)