Глава 12. Атомный учебный центр

 
       Таллин встретил нас серым утром и моросящим дождем.
       В  легком тумане  призрачно виднелись старинные крепостные башни и костелы. Узкие, мощеные серым булыжником пустынные улочки поражали своей   древностью и чистотой.               
       Проследовали для посадки в электричку, следующую до Палдиски.
Дождь  закончился, выглянуло солнце, и мы с интересом наблюдали за проносящимися за окнами поезда лесным ландшафтом, изредка дополняющимся небольшими эстонскими хуторами.
       Примерно через полчаса электричка вырвалась  из зеленого туннеля хвойных лесов на взморье, и перед нами открылся бескрайний простор Финского залива, ярко расцвеченный солнцем. На его фоне резко выделялись силуэты проходящего вдали эсминца и нескольких, стоящих на якорях, траулеров. В открытые окна ворвался влажный, пахнущий йодом ветер.
       Непосредственно перед станцией, на небольшом полустанке, пограничный наряд с собакой внимательно проверил документы у находящихся в поезде немногочисленных пассажиров. Кроме нас, это были в основном морские офицеры и мичманы, некоторые с женами и детьми, по видимому возвращавшиеся из отпусков.
       Палдиски оказался небольшим уютным городком, расположенным  на берегу вдававшегося в залив полуострова Пакри.
       Помимо одноэтажных аккуратных домов с небольшими палисадниками, а также     нескольких старинных лютеранских и православных   церквей,  он был застроен современными многоэтажными зданиями, в которых жили семьи офицеров и мичманов.
       В центре города располагался обширный парк с тенистыми липовыми аллеями и многочисленными цветочными клумбами, базовый дом офицеров, магазины, кинотеатр и почта. Со стороны залива к городу примыкал небольшой пляж со шлюпочной базой.
       Здесь же располагался   консервный завод с крошечным портом, и базировалась бригада дизельных подводных лодок 613-го проекта. В лесу, за городом, находились погранзастава и летний лагерь полка морской пехоты.
       Атомный учебный центр, куда мы прибыли, располагался в пригороде и представлял   собой обширную территорию, обнесенную по периметру трехметровой железобетонной оградой с колючей проволокой, сигнализацией и прожекторами  по углам.
       Из-за стены вздымался монолитный, выполненный из бетона и стекла прямоугольный куб основного учебного корпуса, который, как мы потом узнали, назывался «Пентагоном», за ним  виднелись   крыши казарм и подсобных строений.               
       Проследовав строем через КПП, мы оказались внутри жилой зоны Центра, которая поражала своей благоустроенностью и напоминала   санаторий.
Широкие асфальтированные аллеи, обсаженные различными, и в том числе фруктовыми деревьями, тянулись вдоль двухэтажных казарм, скорее напоминающих коттеджи. Они были окружены клумбами с громадным количеством растущих на них цветов.
       Параллельно казармам располагалось ухоженное футбольное поле со спортивной площадкой. Слева от него виднелись здания  камбуза, штаба части и еще какие-строения, назначение которых нам пока было неизвестно.
       Строем следуем к последней, тянущихся вдоль аллеи казарме. За ней жилая территория пересекается бетонным ограждением со вторым встроенным КПП и массивными воротами, за которыми находятся учебные циклы Центра.
       Остановив строй у казармы и развернув к себе лицом, старпом разъяснил, что здесь будут проживать моряки срочной службы. Офицерам и мичманам приготовлены квартиры и номера в городской гостинице. После этого мы передаемся под попечение назначенного дежурным мичмана, а офицеры убывают в штаб части.
       В казарме нас встречает группа моряков, прибывшая   для прохождения службы в экипаже, непосредственно с атомных подводных лодок Северного Флота.
Их порядка десяти человек, со сроком службы от полутора до двух лет.
       Это крепкие, поджарые ребята в выцветших робах и хромовых ботинках.   Руководит ими худощавый цыганистый старшина 1 статьи. Нас принимают довольно радушно и быстро размещают в просторном светлом кубрике с несколькими рядами одноярусных кроватей и тумбочками. 
       Помимо него, в казарме имелись облицованные кафелем умывальник и гальюн,  бытовая и ленинская комнаты с телевизором и радиоприемником, каюты командира и старших офицеров, комната дежурного по команде и баталерка. Все помещения тщательно отделаны, обставлены добротной мебелью и чисто убраны.
       Примерно через час, цыганистый старшина, назвавшийся Жорой IОркиным и бывший строевым старшиной экипажа, построил всех и сопровождаемые дежурным мичманом мы двинулись на свой первый в Центре обед. Приятные впечатления продолжались.               
       Камбуз был обширным, на несколько сотен посадочных мест и сиял чистотой. Помимо нас, там обедали еще несколько обучавшихся здесь  экипажей.   Еда была обильной и вкусной. Количество, качество и калорийность блюд значительно выше, чем в учебном отряде.
       После обеда, осоловевшие от сытности, расположившись в уютной курилке напротив казармы, внимательно слушаем старослужащих, рассказывающих нам о существующих здесь порядках.
       С их слов, в Центре проходят переподготовку экипажи атомных подводных лодок Северного и Тихоокеанского флота. Теоретические занятия проводятся в бетонно-стеклянном здании, которое мы наблюдали с вокзала. На местном сленге оно зовется « Пентагон».
       Практическая отработка осуществляется на циклах и полигонах, находящихся как   в корпусах Центра, так и за его пределами.  Имеется на объекте и действующий ядерный реактор, упрятанный в окружающих лесах.   
       Центр обслуживается и охраняется подразделением моряков обеспечения, проживающим на втором этаже нашей казармы. Занятия с 9 до 16 вечера, затем личное время.
       Обучающиеся экипажи привлекаются только для несения вахтенной службы в казармах, дневальства по камбузам и патрулирования в городе. Увольнения регулярно по субботам и воскресеньям, в том числе с выездом на экскурсии в Таллин. Успешная учеба поощряется отпусками и присвоением очередных воинских званий.
Услышанное воодушевило, и все воспылали бешеной тягой к учебе, дающей возможность побывать дома.
        Полные приятных впечатлений и самых радужных надежд, сразу же после отбоя засыпаем богатырским сном. Нам грезятся отпуска, старшинские лычки и девчата.
Просыпаемся от пенья соловьев. Оно вливается в открытые окна казармы вместе с чудесными запахами цветов и трав.
       Подъем, выскакиваем на зарядку, бежим традиционный кросс по аллеям между казармами и дальше, вокруг футбольного поля. После умывания и приборки, экипаж в парадной форме выстраивается перед казармой  на утренний осмотр.
Впервые видим своего командира.
       Он капитан 2 ранга, коренастый, плотный, с двумя рядами наградных планок на тужурке, среди которых орден Красной Звезды. Зовут командира  Валентин Николаевич Милованов.
       Рядом с ним старпом - капитан З ранга   Александр Васильевич Ольховиков и замполит - капитан З ранга   Башир Нухович Сокуров.
Все трое стоят перед строем, молча и внимательно оглядывая каждого моряка.
       Остальные - офицеры, мичманы, старшины и матросы - в шеренгах, разбитые по боевым частям, дивизионам и службам.
       Наша минно - торпедная боевая часть или БЧ-З, находится на правом фланге, сразу же за штурманами и ракетчиками.
       В ней четверо. Командир БЧ - старший лейтенант  Сергей Ильич Мыльникоа, старшина команды - мичман   Олег Алексеевич Ксенженко, старшие специалисты   мичман  Александр Иванович Порубов и я. 
       Мы уже знаем, что на лодке, на которой предстоит служить, с учетом ее новизны и сложности техники, по штату предусмотрены только офицерские и мичманские должности.
       Однако в силу нехватки мичманов, сорок из них замещены моряками срочной службы, в подавляющем большинстве имеющих незаконченное высшее или среднее специальное  образование.
       Помимо нас, в экипаже сорок мичманов и столько же офицеров. Ряд из них попали в него  с атомных подводных лодок первого поколения.
В течение недели проходим так называемый организационный период.
       Он устанавливается для вновь сформированных экипажей в целях организации повседневной службы и включает в себя изучение различных  и, в первую очередь, корабельного  уставов, строевую,  физическую и политическую подготовку.
       В это же время на всех членов экипажа оформляются необходимые допуска на посещение учебных циклов и полигонов,  изучение секретной литературы, документов и изделий.
       За время учебы мы должны в совершенстве освоить теорию устройства и правил  эксплуатации новейшего ракетного подводного крейсера стратегического назначения     667 Б проекта  класса «Мурена», заложенного  на стапелях Северного машиностроительного предприятия в   Северодвинске, после чего выехать туда для заводских, ходовых и государственных испытаний корабля.
       Мы - второй экипаж, готовящийся в Центре для  этой цели. 
       Первый - под командованием капитана 1 ранга  В.П.Фролова, в настоящее время проводит начальный этап испытаний головного подводного крейсера.
       Занятия начинаются ровно через неделю. Им предшествует торжественное построение экипажа и прохождение парадным маршем на территорию учебной зоны, где командование, в лице пожилого адмирала, ставит перед нами задачу по скорейшему теоретическому изучению подлежащего испытанию корабля.
       С ответной речью выступает командир, после чего нас разводят по аудиториям «Пентагона».
       Они просторны, светлы и не уступают по оснащенности аудиториям солидного ВУЗа. Впечатляют огромные, во все стены, окна, выходящие на залитый солнцем залив с большим островом в нескольких милях от берега и бесшумно скользящей по водной глади подводной лодкой. Картина, достойная кисти мариниста. Мы не устаем ее наблюдать весь период учебы.
       А она начинается очень интенсивно и напряженно.
       Нам преподают устройство ракетоносца, устройство и принцип действия ядерного реактора,  оружия - ракет и торпед с ядерными боеголовками, а также многие другие дисциплины, необходимые для службы на атомном   флоте.
Лекции иллюстрируются схемами, чертежами, слайдами и учебными фильмами.
       Преподаватели - офицеры Центра и научные сотрудники КБ «Рубин», осуществлявшего проектирование корабля под руководством главного конструктора, академика С.М. Ковалева.
       На первых порах обилие новой информации, специфика и сложность спецдисциплин, создают впечатление  невозможности их усвоения. В голове сплошная путаница и сумбур.
       Однако уже через неделю мы втягиваемся в учебный процесс и начинаем постигать изучаемый материал. У каждого члена экипажа несколько прошнурованных, пронумерованных и скрепленных мастичными печатями офицерских тетрадей, где конспектируются лекции, выполняются необходимые схемы и чертежи.
       Все конспекты, как и изучаемые темы - секретные. В экипаже назначены несколько «секретчиков» из числа офицеров и мичманов, получающих и сдающих их в спецчасть.
       Теоретические занятия перемежаются практическими, и в том числе по специальностям.
       Мы, например, регулярно занимаемся на торпедном цикле, где изучаем новый комплекс глубоководной торпедной стрельбы ГС-400 , позволяющий осуществлять пуск торпед с четырехсотметровой глубины. Он включает в себя торпедные аппараты калибра 53 и 40 сантиметров, автоматическую систему  их управления   «Ключ», и систему ввода стрельбовых данных в торпеды - «Скат».
       Помимо этого изучаем используемые в данной системе торпеды с акустической системой наведения СЭТ - 40, СЭТ - 53 и САЭТ - 60, новые для нас торпедо-ракеты, устройство и обслуживание обычных и ядерных боеголовок к ним.
       Аналогично, штурмана осваивают новый навигационный комплекс «Тобол-Б», ракетчики - новый комплекс ракетной стрельбы Д-9, акустики - новую гидроакустический комплекс «Керчь»
       Впечатляют тактико - технические характеристики   ракетоносца, не имеющего на тот период аналогов в мире.
Длина - 140 метров.
Водоизмещение - 10 тысяч 500 тонн.
Автономность- 100 суток.
Предельная и рабочая глубина погружения- 600 и 400 метров.
Вооружение - 12 межконтинентальных ракет с разделяющимися ядерными боеголовками, 18 торпед с «морской смесью» и 4 ядерными зарядами.
Дальность стрельбы ракетами - 12 тыс. километров.
Дальность стрельбы торпедами - 20 километров.
Скорость хода подводная и надводная - 25 и 19 узлов.
Энергетическая установка - паротурбинная,   с двумя ядерными реакторами
Численность экипажа - 120 человек.
Районы патрулирования - Мировой океан.               
       Между тем, наши старослужащие оказались не такими доброжелательными, как это показалось вначале.
       Помимо строевого старшины, в их число входят старший боцман Саня Осипенко, штурманский электрик Сережа Корунский,  старший радиометрист Саня Ханников,  старший техник ЗАС Витя Марченко, трюмные машинисты Витя Кругляк и Коля Хмельницкий, а всего десять человек.
       Они отслужили по два года, побывали в морях, а некоторые в автономках. Держатся сплоченной группой и понемногу начинают притеснять более молодых матросов. В первую очередь достается нашему набору.
       Все чаще старослужащие или «годки», как их называют на Флоте, выражают недовольство поведением молодых или   «карасей». Во время приборок они отлынивают от работы, заставляя трудиться всех остальных матросов. Мы же постоянно после занятий, вне очереди несем наряды по камбузам - матросскому и офицерскому.
       Такую же линию поведения, по примеру годков, вырабатывают и «подгодки» - ребята, прослужившие полтора года. У многих из молодых начинают потихоньку  реквизировать  новые бушлаты, форменки и ботинки, давая взамен старые. Нескольких несговорчивых избивают.
       Командованию об этом неизвестно, так как все делается в отсутствие офицеров или мичманов и, как правило, перед отбоем или после него.
Жаловаться нельзя,   на флоте это не приветствуется.
       О годковщине мы наслышаны еще в учебном отряде и морально готовы к ней, ибо это явление существует у моряков издревле. Однако на практике оно оказывается намного отвратительнее, чем нам рассказывали.
       Используя предоставленное ему уставом   право на наказание за совершение мелких дисциплинарных проступков, строевой старшина регулярно «одаривает» нас внеочередными нарядами на службу или работу.
       К таким проступкам он относит малейшее пререкание со старослужащими или недостаточно активно выполняемое ими указание.
       Дневальными по казарме, как правило, у нас теперь стоят молодые. Они же каждую ночь до утра драят гальюн и умывальник, ходят вне очереди в наряд на камбуз. Многие из ребят нашего призыва начинают засыпать на занятиях, неряшливо выглядят и лебезят перед «годками».
       Те же, пользуясь безнаказанностью, начинают понемногу пьянствовать, неизвестно где добывая спиртное, ходить   в самоволки и устраивать по ночам внезапные подъемы молодым для «профилактики» или, как они выражаются «чтоб служба раем не казалась». При этом, оправдывая свой беспредел, старослужащие рассказывают, что в их бытность молодыми, на лодках мордовали почище нашего.
       Несколько раз в нарядах на камбузе мы обсуждали, что делать для выхода из этого порочного круга. Предложения высказывались самые разные - от задабривания «годков» подарками и деньгами, до подачи коллективной жалобы командиру.
Однако все они отметались, как неприемлемые.
       Я высказал мнение о даче организованного отпора старослужащим, предложив устроить им «темную», благо нас было почти вдвое больше.   Оно тоже не получило поддержки и, более того, вызвало панический протест со стороны большинства присутствующих.
       Тем не менее, для меня эта проблема разрешилась через несколько дней.
       Группа молодых матросов и я в их числе, вернулась из очередного камбузного наряда  уставшая и грязная. Единственным желанием было поскорее вымыться и завалиться в койку. Однако  на вечерней поверке  Юркин снова поставил нас в  наряд. А это означало подъем в пять утра и сутки изнурительных работ у котлов, в посудомойках и разделочных цехах.
       В строю возник ропот, а я, не сдержавшись, громко заявил, что старшина поступает несправедливо, и в этот наряд не пойду.
       Тут же последовала «ответка». Юркин вызвал меня из строя и за отказ от выполнения приказа, объявил три наряда вне очереди.
       - Не слышу,  есть! - заорал, когда я не подтвердил его решение.
Хотя во мне все кипело от негодования, я вновь промолчал, после чего годки, стоящие на левом фланге, порекомендовали старшине разобраться со мной после отбоя.    Все это происходило в отсутствие дежуривших по команде офицера и мичмана, которые в это время куда - то отлучились.
       Примерно через полчаса после отбоя, одетый в робу и ботинки, я стоял в пустом   гальюне и под шум струящейся в его очки воды безрадостно размышлял, сколько человек меня будут бить.
       Если все годки - то размажут по стенам. Если несколько - возможно отделаюсь санчастью.
       Хлопнула дверь и вошел Юркин, в тапочках, трусах и тельнике, слегка навеселе. Без предисловия он влепил мне пощечину, одновременно заорав, - стоять смирно, карась! 
       С  перепугу я забыл об уважении к старшим и в ответ саданул Жору    в челюсть. Он выбил спиной дверь в одной из кабинок и грохнулся   в бетонную чашу просторного очка. Не давая ему опомниться,   я еще  раз приложил Юркину кулаком по затылку и бравый старшина  обмяк в плещущей вокруг него воде.
       Вернувшись в   кубрик, не раздеваясь, забираюсь под одеяло и жду продолжения, так как знаю, что разборка со мной на этом не закончится.
Так и выходит. Через час, подошедший к койке дневальный Славка Гордеев сообщает, что в гальюне меня ждут годки в полном составе.
       - Бить будут,- доверительно шепчет Славка.
       Иду в гальюн. Там недавно закончили уборку «нарядчики» и свет в нем погашен.      Открываю дверь, переступаю порог и сразу же получаю сокрушительный удар по голове. В глазах вспышка, падаю на скользкий пол.
       Надо мной сопенье, возня и сдерживаемый мат. Резко дергаю за чью-то ногу, на меня кто - то валится сверху. Наощупь бью его в лицо, упавший орет. В создавшейся неразберихе,   не поднимаясь, сваливаю еще кого-то и ударяю  башкой о кафельный пол. На меня несколько раз наступают, но пока терпимо. Матерясь в темноте и неразберихе, годки усердно молотят друг друга.
       - Оставить!
       Загорается свет. На пороге дежурный офицер в расстегнутом кителе. За ним перепуганный дневальный.
       - Что здесь происходит ?!  Юркин ко мне в каюту, остальным отбой!
       Тяжело сопя и воняя сивухой, старослужащие уходят в кубрик. У двоих лица разбиты в кровь.
       У меня на голове вспухает здоровенная шишка - наверное, саданули флотской бляхой. Могло быть и хуже.
       Утром всех участников   драки ведут на разборку к замполиту. 
       Он отлично понимает, в чем дело, но ограничивается краткой беседой с нами, суть которой заключается в обещании при повторении подобного отправить всех бузотеров на гауптвахту. На этом инцидент был исчерпан, но дисциплину в экипаже сразу же здорово подтянули, обязав дежурных офицеров следить за очередностью заступления  матросов в наряды и их ночным времяпрепровождением.
       С этого момента я стал пользоваться авторитетом у годков, и в наряды заступал избирательно, как правило, по желанию.
       В  середине мая нас отпускают в первое увольнение в город.
       От всех боевых частей и служб по одному человеку - старослужащему, от минеров меня, как единственного  моряка срочной службы.
       У всех годков оказались в заначках приталенные форменки с шелковыми «штатами» на рукавах, широченные клеша и фасонные бескозырки с муаровыми длинными лентами.   На мне все уставное: просторная форменка, чуть расклешенные брюки и «деревянная» бескозырка. 
       Благоухающих одеколоном счастливцев отводят на асфальтированную площадку перед КПП и вместе с моряками  из других экипажей, тщательно  осматривают. Десяток флотских стиляг офицеры возвращают назад для переоблачения в уставную форму, а некоторых лишают увольнения.
       Через полчаса томительного ожидания около сотни матросов и старшин радостно вываливают за   ворота части. Погода чудесная, в карманах есть немного денег, поскольку платят нам намного больше, чем сухопутным бойцам  и мы свободны как ветер, до двадцати трех часов.
       - Полный вперед! - звонко командует Юркин, блестя сияющими на груди жетонами «За дальний поход» и «Отличник ВМФ».
       Веселой группой прогуливаемся сначала по парку, где с интересом разглядываем памятник Салавату Юлаеву*, затем по главной улице города с нерусским названием Лауристини, после чего заходим в базовый дом офицеров.               
Он имеет два танцевальных зала - для офицеров и матросов, кинозал, ресторан и буфет.
       В матросском зале через два часа танцы, на сцене группа моряков бербазы расставляет аппаратуру и настраивает электрогитары.
       К нам подходят трое старшин с пакетом в руках, оказавшихся сослуживцами Юркина и Ханникова по их прежней службе на Севере. Радостные смех и объятия, обмен новостями. Сейчас эти ребята уже на Тихоокеанском флоте и после автономки, в составе экипажа  приехали на переподготовку в Центр.
       - Такую встречу нужно вспрыснуть!- заявляет один из тихоокеанцев.
       Не сговариваясь, идем через город в сторону залива, благо наши новые друзья уже неоднократно бывали в увольнении и все здесь изучили. По дороге сбрасываемся и в небольшом магазинчике, по их  рекомендации  покупаем несколько бутылок эстонского ликера «Вана Таллинн».
       Я удивлен, что столь крепкие и тертые ребята потребляют дамские напитки, но как самый молодой в компании, помалкиваю.
       На берегу блестящего под солнцем залива пустынный пляж, где мы и располагаемся у громадного, поросшего мхом валуна, являющегося местной достопримечательностью. Из принесенного с собой пакета наши друзья извлекают яблоки, печенье и пару стаканов.
       - Посуду позаимствовали в буфете,- смеется конопатый старшина с необычным именем Клавдий.
       Откупориваем высокие, выполненные  в виде башенок бутылки, поочередно пьем за встречу. Ребята одобрительно крякают и смачно хрустят яблоками.
Когда очередь доходит до меня, понимаю мудрость старослужащих. Ликер  терпок, душист и  крепче водки. На наклейке  значится - 45 градусов. 
       Завязывается оживленная травля, перемежающаяся тостами. Затем мы раздеваемся и пытаемся искупаться, но ничего не выходит - вода в заливе чертовски холодная. Зато можно загорать, что   и делаем.
       Обращает на себя внимание нездоровая бледность  тихоокеанцев. По сравнению с ними мы намного смуглее.
       - Вот побудешь в автономке без солнца и свежего воздуха суток семьдесят, таким же красивым станешь, - хлопает меня по спине обильно покрытый татуировкой старшина.
       Солнце понемногу клонится к горизонту, с залива тянет свежим бризом, пора уходить. Приводим себя в порядок и  направляемся  в Дом офицеров.
Танцы там в самом разгаре.
       В зале полно моряков, наших и из  местного подплава, пограничников и морских пехотинцев.
       Последние обращают на себя внимание громадным ростом и статью. На них черные береты,   такие же куртки и заправленные в короткие сапоги брюки.
Между одетыми в форму ребятами яркими бабочками мелькают девчонки. Их вдвое меньше и многие «бойцы» танцуют друг с другом или стоят группами у колонн.
       «Снять» после перерыва подругу, удается только разбитному Ханникову, да и то ненадолго. После первого же танца, ее уводит у Сани  из - под носа рослый морпех.
       Возвращаемся в часть без четверти одиннадцать. После отбоя долго обмениваемся впечатлениями от увольнения и строим планы на следующее. Главный вопрос - как обзавестись подругами. Это годки берут на себя.
       Всю следующую неделю они развивают бурную деятельность, цель которой - проучить морпехов и отбить у них представительниц прекрасного пола.
       Для этого в свободное время проводятся встречи и переговоры со старослужащими из других экипажей, в число увольняемых подбираются наиболее крепкие и задиристые со всех наборов без исключения. Попадаю туда и я.
       Накануне увольнения из укромных мест, по флотски «шхер», запасливыми годками извлекаются несколько матросских ремней с залитыми свинцом бляхами. Мне приходилось видеть такие на гражданке у солдат.   
       В этот раз в увольнение нас идет порядка пятнадцати человек, одетых строго по форме.   
       Снова предварительно собираемся на пляже, но уже в более значительном составе.
       Решено - морпехов бить сразу, в начале танцев, пока туда не подтянулись еще сменяющиеся патрули. Разборку начинает Юркин. Вне зависимости от ее результатов, пехотинцев лупить почем зря и гнать до самой части, чтоб надолго запомнили.       После драки на танцы не возвращаться, а небольшими группами и в разное время, следовать в часть.
       Для куража размялись закупленным «Вана Таллином», перекурили и небольшими группами двинули в ДОФ. Картина та же - видные морпехи танцуют и любезничают с местными девчатами  - моряки стоят, облизываются.
       Жора не зря был назначен строевым старшиной. Решения он принимал быстро и так же оперативно претворял их в жизнь.
       Как только зазвучали электрогитары, Юркин выбрал приглянувшуюся ему девчонку и пригласил ее на тенец. Тут же, как из-под земли, появился сержант-морпех и они направились    в центр зала. Жора проследовал следом, и, оттеснив сержанта плечом, взял девчонку за руку. Сержант оттолкнул Георгия и тут же получил  в челюсть, но не упал, а перехватив  руку старшины отшвырнул его к колоннам.
       Не удержавшись на скользком паркете, Юркин с грохотом обрушился на пол, сбив  встретившегося  на пути матроса. На сержанта набросились сразу несколько наших, но он, играючи, расшвырял всех по сторонам.
       В зале поднялся невообразимый визг и шум. Не смотря на активное сопротивление и все увеличивающиеся потери, мы оттеснили сгрудившихся тесной группой морских пехотинцев к колоннам, и им изрядно доставалось. В воздухе висели    рев и мат.
       Постепенно в драку ввязывалось все больше флотских и морпехам приходилось не сладко.
       В итоге мы вытеснили их в вестибюль, а потом на улицу, где мне крепко залепили  в ухо. В воздухе замелькали ремни и противник побежал. Преследовали мы его недолго, ибо за городом, из ворот части батальона, с ревом вывалила встречная толпа морпехов, которая  разнесла бы нас в клочья, и теперь удирали мы.
       Продолжения разборки не последовало. Прибывшие к месту патрули собрали  битых, а остальные шустро разбежались по парку и другим укромным местам.
       Отдышавшись, оглядываем друг друга. В нашей группе четыре человека - Юркин, Кругляк, Допиро и я. Внешне вроде все целы. Только у Жоры форменка разорвана до пупа, да у меня ухо стало величиной с украинский вареник. Непонятным образом Допиро сохранил бескозырку, из подкладки которой извлекаем иглу с черной ниткой и кое- как зашиваем старшине форменку.
       Умывшись под колонкой в каком-то   переулке и приведя себя в относительный порядок, осторожно движемся к части. На КПП нас переписывают и расспрашивают о драке в ДОФе.               
       Делаем круглые глаза и рассказываем, что по дороге в часть нарвались на пьяных морпехов, от которых еле спаслись. Дежурный капитан - лейтенант недоверчиво хмыкает, но отпускает нас.
       Утром, на построении, половина увольнявшихся сияет радужными синяками и ссадинами. Старпом хмуро прохаживается вдоль строя и предупреждает, что если еще раз кто-нибудь вернется в таком виде (показывает пальцем на нас)   то всему экипажу увольнений не видать как своих ушей до конца учебы. Затем всех битых выводят из строя и объявляют неделю без берега. На этом инцидент исчерпан.
Учеба продолжается.
       Штурмана, ракетчики, торпедисты, акустики, химики, связисты и радиометристы - на флотском жаргоне «люксы», корпят на циклах и в аудиториях. Офицеры и матросы электромеханической боевой части - «маслопупы», пропадают на полигоне с ядерным реактором, на местном жаргоне «трубе».
       Лето в разгаре, приближается день Военно-Морского Флота. По слухам готовится праздничный приказ, с возможными отпусками и присвоением очередных воинских званий офицерам и морякам срочной службы.
       Действо проходит в последнюю субботу июля.
       Погожее утро, торжественное построение одетых в парадную форму экипажей, приветственная речь адмирала. Далее объявляется приказ о поощрении военнослужащих, отличившихся примерной учебой.
       Нескольким офицерам присвоены очередные воинские звания, мичманам объявлены благодарности, матросам присвоены звания старших матросов и старшин. Десятку счастливцев, и в том числе мне, предоставлены краткосрочные отпуска с выездом на родину.
       Душа ликует и поет.
       Звучит команда «К торжественному маршу!».
       Оркестр исполняет «Прощание славянки» и экипажи стройными рядами проходят вдоль трибун с командованием и гостями.
       Затем следует праздничный обед, шлюпочные гонки в заливе и коллективное поедание огромного количества эскимо в многочисленных, развернутых на пляже буфетах. Вечером концерт  и фильмы о флоте, отбой на час позже.
       В нашем экипаже, кроме меня, отпуска удостоились еще двое из младшего набора: ракетчики Серега Осмачко и Валера Тигарев. Никто из старослужащих поощрений не получил, что вызвало их недовольство, к счастью не нашедшее выхода.
Готовимся к отпуску.
       В ателье части, заплатив мастеру по червонцу, заужаем форменки и расклешаем брюки.
       С помощью отошедших от гнева годков обрезаем ранты на ботинках и получаем от них на время отпуска фасонные бескозырки с удлиненными лентами и вытравленные в хлоре светло-синие воротники-гюйсы. Нам хочется выглядеть посолидней  и названная атрибутика, понятная только морякам, свидетельствует, что ее обладатель   не зеленый салага из учебки, а бывалый мореман, у которого «вся корма в ракушках».
       Короче, в те дни ранней молодости, нам больше хотелось казаться, чем быть. Зрелость придет позже и довольно скоро.
       А пока мы быстро оформили отпускные документы, получили свои матросские деньги и один за другим стали убывать в отпуск. Вместе нас не отпустили, чтоб по глупости куда-нибудь не вляпались.
       По совету моих непосредственных начальников, я решил лететь самолетом, дабы сэкономить время, благо билеты на них тогда были смехотворно дешевы.
Накануне отпуска Кругляк приглашает меня в баталерку и вручает небольшую бандероль, с просьбой передать ее жене, проживающей в Лисичанске. Мне дарит новую летнюю тельняшку. С готовностью соглашаюсь.
       Виктор довольно интересная личность и с первых дней в экипаже, как земляку, оказывает мне некоторое покровительство. После Юркина он самый авторитетный из годков. Ни одна из их авантюр  не обходится без его участия, но хитрый Кругляк никогда не выпячивается и держится в тени, К службе относится апатично - абы как, и с нетерпением ждет   демобилизации.
       Ранним утром  старшина команды Ксенженко провожает меня на первую электричку  и через час езды я в Таллине. Одет по форме «три» -  черные бескозырка, форменка, брюки и ботинки, в руках небольшой чемодан.  До вылета несколько часов.
       Позавтракав  в станционном буфете, около часа прогуливаюсь в знаменитом парке Кадриорг, разглядывая башню Старый Герман и древние крепостные стены. Затем  по узким улочкам выхожу к Ратушной площади и слушаю бой древних курантов.
       В небольшом уютном магазинчике, у молодой смешливой эстонки покупаю недорогие сувениры для родных, а в ближайшей кондитерской - несколько  килограммов  различных конфет фабрики «Калев» в ярких облатках, недорогих и   вкусных.
       В аэропорту «нос к носу» сталкиваюсь с пожилым  адмиралом,  сопровождаемым женой, который строго распекает меня за курение на ходу.
       Помня флотскую заповедь, что оправдываться перед начальством последнее дело - это вводит его в дополнительный раж, а флотский адмирал, это высшее начальство, вытягиваюсь, и  держа руки по швам  бормочу, - виноват, товарищ адмирал, больше не повторится.
       Одновременно жалобно смотрю на его жену, надеясь на поддержку, и не ошибаюсь. Дама просит отпустить меня и, сменив гнев на милость, грозный военачальник приказывает убираться с глаз долой. Подхватив чемодан, спешу на регистрацию и до посадки в самолет никуда не отлучаюсь. Он следует по маршруту Таллин - Киев, затем пересадка на рейс Киев - Симферополъ.
       Лечу впервые и мне все интересно: серебристый красавец - лайнер ТУ-154,   летчики и стюардессы, облаченные в аэрофлотовскую форму,  неторопливые солидные пассажиры. Рев турбин, взлет, непередаваемое ощущение полета. Плывущие за иллюминатором белоснежные облака и бескрайность воздушного океана создают иллюзию нереальности происходящего и наводят на философские размышления. 
       Прибываем в аэропорт Жуляны, оттуда на такси еду в Борисполь.
Вылет из него в два часа ночи, времени достаточно, и я прошу таксиста показать мне вечерний Киев. Тем более, что в нем никогда не бывал.
       Колесим по городу около часа. За окном проплывают широкие проспекты и бульвары,     фасады многоэтажных домов, витрины магазинов, театры, рестораны и кафе. Все залито морем огней, и жизнь вокруг бурлит с южным темпераментом.
       Из Борисполя на Симферополь вылетаю на  самолете АН-24. Он более скромен, но все равно впечатляет. Соседом по креслу оказывается сержант-танкист, тоже следующий в отпуск. Знакомимся, немного болтаем о службе, затем засыпаем.
В Ворошиловградском аэропорту (Луганск к тому времени переименовали) самолет приземляется  для  дозаправки, я схожу.
       Раннее утро, запах степных трав и почему-то горечь полыни на губах. Сдерживая себя, неспешно шагаю по бетону пустынной взлетной полосы к зданию аэровокзала. Звенят   подковки на ботинках, поскрипывает ручка чемодана. Сдергиваю с головы бескозырку и размахиваю ею.
       - Здравствуй, Донбасс!
       Через час я дома, в объятиях радостно плачущих мамы и сестренки. Отец, как всегда, невозмутим.
       Пятнадцать суток отпуска пролетают, словно один день. Успеваю все - повидаться с друзьями, навестить жен Сани Йолтуховского и Вити Кругляка, завезя  последней бандероль.  Проведать многочисленную   родню, сходить на танцы и вволю погонять с  оставшимися на гражданке друзьями на «Явах».
       Уезжаю навьюченый домашними гостинцами. Везу ребятам южные фрукты, домашнее сало и семечки, а также грелку крепчайшего  хлебного самогона.
В Таллине дождь, в Палдиски солнце.  На перроне морской патруль проверяет мои документы.   Отпуск   заканчивается сегодня, в двадцать четыре часа, а сейчас полдень.
       Иду на пустынный пляж и прячу грелку с частью сала в расщелину   знакомого валуна. Затем загораю, слушая шум прибоя и крики чаек, с наслаждением курю подаренный отцом «Казбек» и предаюсь размышлениям.
       За час до ужина я в части. Наши ребята увлеченно играют в футбол с матросами бербазы. Завидя меня радостно орут и прекращают игру. Усаживаемся в курилке, где я угощаю всех папиросами  и рассказываю об отпуске.
       После этого докладываю дежурному о прибытии и сдаю вещи в баталерку. Большую часть гостинцев вручаю парням, которые сразу же отдают им должное, остальное  приберегаю для командира БЧ и своих мичманов.
       - А «микстуры» не догадался привезти?,- подмигивает мне Юркин, вкусно хрустя яблоком.
       - Есть литр, зашхерено под нашим валуном.
       - Молоток!  -  улыбается  старшина, тиская меня за плечи. - А у нас тут шмоны пошли,- Хмель и Кругляк перебрали, сейчас припухают на губе. Так что под валуном ей в самый раз, пусть до увольнения крепости набирает.
       С морпехами мы, кстати, помирились.    Девчат они нам не уступили, самим мало, но помогли прижать погранцов и других «сапогов». Теперь те   на танцы не ногой, их  подруги - наши.
       Перед самым отбоем появляются прибывшие из отпуска Тигарев и Осмачко. Они тоже навьючены гостинцами и   кое-что припрятали за пределами части.
       Август. Учеба продолжается полным ходом, не за горами выпуск. Вскладчину   приобретаем   магнитофон «Комета» и швейную машинку.
       Тигарев, который обнаруживает недюженные знания в радиотехнике, собирает из принесенных мичманами   сломанных магнитофонов еще один, небывалой мощности.
       Офицеры снабжают нас десятком пленок, и теперь из окон казармы в часы досуга постоянно звучит хорошая эстрадная музыка, а только вошедшая в моду той осенью песенка про Карлсона, становится строевой песней на вечерних прогулках.
       Штурманский электрик Ваня Лука, по гражданской профессии модельер, быстро и виртуозно подгоняет всем нам парадную форму, и на построениях экипаж выглядит подтянуто и презентабельно. Явно формируется здоровый флотский коллектив.
       Несколько раз выезжаем на экскурсии в Таллин. В первой поездке нас сопровождает старпом.    Он моряк третьем поколении, много интересного рассказывает о флоте и его традициях. Прекрасно знает Таллин, показывает нам его исторические памятники и достопримечательности.
Впоследствии Александр Васильевич стал контр-адмиралом, Героем  Советского Союза.
       Побывали мы и на заготовке сена в местном совхозе, попили душистого эстонского молока, попробовали знаменитую  тушеную салаку с отварным картофелем  и пенистое домашнее пиво.
       В конце   августа   в   Центр приезжает     Герой Советского  Союза,   капитан 1 ранга Лисин, с которым нам организуют встречу. Он писатель-маринист. В годы войны командовал подводной лодкой, подорвался с экипажем на мине и попал в плен.
       Высшими чинами фашистской Германии ему предлагалось командование немецкой субмариной - отказался. Бежал из концентрационного лагеря, вышел к своим и вновь воевал, за что был удостоен высшего звания Героя.
       В течение нескольких часов ветеран рассказывает нам о знаменитых героях - подводниках   Маринеско,  Гаджиеве,   Лунине, Фисановиче,  Колышкине,  Щедрине и   Котельникове топивших гитлеровцев на морских коммуникациях. Слушаем, затаив дыхание, затем долго остаемся под впечатлением  этой встречи. Тогда же я начинаю собирать книги о флоте и подводниках.
       Несколько раз ходим в патрулирование по городу. В одно из таких нам с Тигаревым здорово достается от задержанного за хулиганство рыбака-эстонца. Это здоровенный детина, весом под центнер. Пока мы тащим дебошира в комендатуру,   он что-то орет на эстонском  и бешено сопротивляется, пиная нас ногами и расшвыривая по сторонам.
       Дать же ему сдачи нельзя, на этот счет мы строго проинструктированы.
Наконец старший патруля - лейтенант   не выдерживает и в парке успокаивает громилу, саданув его рукояткой пистолета по макушке. Пока валяясь на земле эстонец приходит в себя, мы с Валерой кое-как стягиваем ему ручищи ремнем и почти волоком тащим   к комендатуре.
       Вид у нас плачевный. Белые форменки   вывожены в пыли, у меня в шаге лопнули брюки, а  у Тигарева разбиты наручные часы. Сдав «веселого  эстонского парня» на руки морякам комендатуры (по нашему гестапо), со элорадством наблюдаем, как его очередную попытку   покуражиться, они быстро пресекают, дав задержанному несколько раз по морде. Удивительно, но громила сразу же начинает понимать русский язык, успокаивается и спокойно идет в камеру.
       - Битие определяет сознание! - подмигивают нам «гестаповцы», угощая сигаретами.
       В сентябре командование Центра организовывает смотр - конкурс самодеятельности между обучающимися экипажами. К исполнению принимаются песни, пляски, декламирование и различные трюки.
       К этому времени у нас образуется неплохой музыкальный коллектив, благо в экипаже имеются баян и несколько гитар, не которых по вечерам играют мой одногодок Сережа Антоненко, Ваня Лука и я. Старослужащие - Витя Будеев и Саня Ханников, неплохо стучат на ударнике, Женя Миронов великолепно поет.
       Башир Нухович собирает нас в своей каюте и ставит задачу - взять одно из призовых мест. Организацию подготовки номера берет на себя.
       Посоветовавшись, решаем исполнить песню «Сиреневый туман». достаточно популярную в то время. Замполит освобождает нас от всех нарядов и по вечерам регулярно водит в ДОФ, где мы репетируем на имеющихся там инструментах - двух электрогитарах, органе и ударных.
       Я -  за руководителя, учитывая имеющееся музыкальное образование и некоторый опыт на гражданке. Получается довольно сносно при пустом зале. Однако  по опыту знаю, что при наличии публики новичков может охватить мандраж и номер сорвется. Делюсь опасениями с замполитом.
       На наши репетиции начинают водить свободных от вахт матросов, несколько раз приходят и  мичмана. Песня и ее исполнение им нравятся, и нас одаривают бурными аплодисментами, проча победу. Однако я знаю, что в одном из тихоокеанских экипажей есть свой, постоянно действующий и сыгранный    ансамбль, с хорошими электроинструментами и солистом.
       На репетициях в доме офицеров  они практически не появляются, номер готовится в казарме. Какой - нам неизвестно. Музыкальный ансамбль имеется и у наших соседей с бербазы.
       В день смотра зал переполнен. В нем командование части,  наши офицеры и мичмана    с женами, множество матросов и  гражданских зевак.
       По жребию наш выход первый. Мы волнуемся и в результате выступаем хуже, чем на репетициях. В итоге у нас второе место. Первое, как и следовало ожидать, у тихоокеанцев.    Но и это радует, честь экипажа мы не уронили...