Ирония судьбы

               
                Часть 1.
                Глава 1.
Матвей, как неблагополучный в учёбе ещё с восьмого класса, был переведён с камчатки - задней парты на переднюю, прямо напротив учительского стола и продолжал сидеть по сей день, десятого класса, под зорким оком преподавателя.
Учась в десятом классе, в школе появилась с начала учебного года восьмиклассница, с параллельного восьмого класса. Матвей обратил на неё внимание, столкнувшись с ней в воротах двора школы, полагая, что эта новая ученица его десятого класса и, был немало удивлён, что она оказалась всего лишь восьмиклассницей, соседкой противоположного класса. Хотя выглядела на уровне его одноклассниц –
Стройная, с красивой тяжёлой косой на девичьей груди, волнистый каштановый волос аккуратно зачёсан и с бровями парящей чайки над морской бездной голубых глаз. Её яркий бант чувствительных губ невольно притягивал взор Матвея. Ученический фартук под белой блузкой и туфли-лодочки на низком каблуке, изящно гармонировал с утончённостью девичьей фигурки и стройностью красивых ног.
Это был шедевр Пушкинской Татьяны, которую представлял себе Матвей и которая, вот так вдруг, безмолвно, покорила его хулиганское сердце и вместе с постижениями школьных знаний, он тайно, с волнением, желал постичь доверие этого чарующего создания.
А поскольку восьмые и десятые классы были выпускными, то и занятия их начинались с утра, в первую смену и вторая половина дня предназначалась для решений домашних предэкзаменационных заданий. А вечер, как правило, давал время для отдыха молодых людей.
Первая попытка знакомства произошла спустя месяц, на самой длительной перемене. Матвей подошёл к группе восьмиклассниц и больно ткнув пальцем в новенькую, произнёс:
-  Тебя как звать? Меня Матвей.
Девушка в ответ, свою боль вернула, ткнув пальцем Матвею в грудь, ответила:
-  Вот с такими мальчиками, я не знакомлюсь. – И отвернулась к девочкам класса.
-  Я не мальчик, - с возникшей обидой ответил Матвей, - это ты девочка.
Его в школе многие сверстники побаивались из-за крутого характера, но девчонки, с надеждой, желали его внимания. Он был среднего роста, как у Твардовского - ладно скроен, крепко сшит, он стоял как на подковах – не пугай, не побежит. В довесок ко всему с симпатичным лицом; кучерявых чёрных волос над широким лбом, с карими в прищур глазами, с юношескими усиками не знавших бритвы и, со снисходительной улыбкой в уголках губ
Он не привык к пренебрежительным отказам, да ещё, пусть красивой, девчонки и всегда отвечал грубо, но здесь и сейчас, вдруг растерялся и ответил, скрывая обиду на слово – мальчик. Он смотрел на стройную спину девочки, облачённую в школьную форму и у него после ответа, как бы само-собой, угрюмо легли слова:
-  Прости, если обидел, я же по-свойски, по школьному спросил…
Девочка повернулась к нему, улыбнулась его извинению и ответила:
-  Я Света Соколова, а ты?
-  Матвей Жуков. – Удовлетворённо, что прощён за бестактность, ответил Матвей.
-  Ты вроде умный парень, с виду, а ведёшь себя как-то неподобающе своему статусу, почему?
Девчонки, стоявшие рядом переглянулись, ещё никто, из девочек, так прямолинейно и нравоучительно, не разговаривал с Матвеем, а наоборот, заискивали перед ним, желая его внимания, а здесь – чистая и ясная открытость, настоящая школьная доверительность. И Матвей ответил:
-  Не знаю. – И вдруг улыбнувшись, сказал обращаясь к Светлане и девчонкам:
-  А давайте, после уроков, гурьбой рванём в кино!
-  Можно. – Сказала Люда Попалина, одноклассница Матвея, подходя к нему со спины и кладя руку ему на плечо.
И в это время зазвенел звонок на урок, все суетливо покидали школьный коридор, с шумом заходя в классы.
                Глава 2.
Попалина Люда, ещё с восьмого класса, сидела за партой рядом с Матвеем, этот дерзкий мальчик, превратившийся в приятного юношу, нравился ей ещё с четвёртого класса, когда он по-хулигански дёрнул её за обе косички.
А в последующем постоянно довлел своими проказами на её территории и над ней самой – то муху в чернильницу подбросит и, она в тетради посадит кляксу; то снимет крашенную ледяную шайбу, с центральной ёлки на площади города и тайно вложит ей в портфель, и та, растаяв, измажет все учебники и тетради, крашенным пятном расползётся лужей под партой. А то выкрадет нужную к уроку тетрадь и вложит её другой девчонке в портфель.
Она обижалась и плакала, и жалела, когда его наказывали. В старших классах, он уже не досаждал ей, а в восьмом, когда Матвея пересадили к ней за парту, даже помогала ему, лентяю, в учёбе; постепенно жутко влюблялась в него, а в девятом классе они уже тайно целовались.
Как-то, на летних каникулах, перед десятым классом, они купались и загорали на берегу реки вдали от людских глаз, целуясь, он сдёрнул лиф купальника с левой груди и обжигающе впился в затвердевший девичий сосок. Она тихо вскрикнула и стыдливо закрыла глаза…
 А когда он, навалившись, попытался стянуть с неё плавки купальника, она в испуге с силой оттолкнула его, вскочила, заправляя обнажённую грудь в цветастый лиф, с широко открытыми глазами, произнесла:
-  Зачем?.. – И заплакала от обиды и стыда.
Свой сексуальный опыт, Матвей приобрёл ещё в девятом классе, в день восьмого марта, на женщине гораздо старше его, на целое десятилетие и, был пока с робкими азами интимного букваря. Но его стремление, как новичка к диплому любовного характера, не уменьшалось, а росло с прогрессивной последовательностью.
И вот здесь, подогретый ответными ласками одноклассницы, в страстном томлении, не ведая, что творит - окунулся как в омут чарующего желания… И только резкий толчок рук, и слёзы Людмилы, больно отрезвили его.
Он поднялся, подошёл к шестнадцатилетней девушке, нежно приобнял и почти касаясь губами мочки её уха, тихо произнёс:
 -  Извини. Мне было так хорошо с тобой, что я подумал, что и тебе этого хочется… Не плачь, я больше не буду. – Он приподнял её заплаканное лицо за подбородок и с ласковой улыбкой сказал:
-  Честное пионерское!
И она, улыбнулась в ответ, улыбкой высушивая свои собственные слёзы.
                Глава 3.
В кино, после уроков, они конечно не попали. После того случая на реке, Люда Попалина почти неотлучно находилась при Матвее, и своей прилипчивой настойчивостью досаждала Матвею, растаптывая его душу в слякоть.
А Света Соколова, как бы не заметила или делала вид, что не заметила того предложения в кино. И каждый раз по утрам при встрече в школе, с доброжелательной улыбкой здоровалась с Матвеем Жуковым и как всегда, тут же возникала Люда, подхватывала Матвея под руку и неугомонно треща, почти насильно, увлекала к проходной здания школы.
А за партой Матвей с негодованием говорил Людмиле:
-  Ты чего привязалась?! Ты кто есть такая? Ни сестра, ни мать! Мне больше нравится Светка из восьмого б.
-  Матвей, а как же я? Ведь нам было хорошо вместе.
-  Может было, теперь нет. – Роясь в школьной сумке, резко отвечал Матвей.
-  Ты обиделся? Не надо, не обижайся, у нас всё будет! Ты же знаешь, что я для тебя всё что угодно…
-  Угодно было вчера, - остановил громкий шёпот Людмилы Матвей, выкладывая тетради на парту, - ты толстая, ешь много! – И видя, как от его слов Люсины глаза наполняются слезами, сказал:
-  И не реви, не дави на жалость! Учи уроки, у нас выпускной.
Людмила действительно была небольшого росточка – кругленькая и мягкая, но девичья красота юности, как бы скрадывала это коварство природы, нисколько не нарушая прелести цветения. Причём Людмила была способной сделать для избранника всё, чего он только не пожелает, любой его каприз. И поэтому говорила, как бы спрашивая:
-  Зачем тебе эта малолетка? Если ты попытаешься сделать с ней то, что пытался со мной, тебя посадят. У неё папа зам председателя облисполкома, подумай.
-  А с тобой не посадят?
-  Со мной нет, я люблю тебя ещё с пятого класса и, если хочешь, пойдём, после уроков ко мне… Предки на работе.
-  Дура ты Людка, дура! – Говорил Матвей, пряча сумку в нишу парты, - дура потому, что возраст между мужчиной и женщиной должен разниться, в пользу мужчины, на три, пять лет. В этом возрасте возникает баланс биологического развития между полами и значит ты, выходит, меня старше – старушка уже! А зачем мне старушка? Когда рядом, за дверью, молодая и по биологическому возрасту - мне ровня.
В здании школы раздался звонок на урок и в классе всё сразу задвигалось и зашуршало, ученики быстро рассаживались, хлопая крышками парт.
А Матвей сунул Людмиле в руки носовой платок.
-  Утрись, - сказал он, - пока препод не вошёл. – И взглянул на открывающуюся дверь класса.
                Глава 4.
Тяжёлая обида легла на сердце Людмилы, от слов Матвея, но ещё большая к безвинной Светлане Соколовой.
Люда и Матвей, по-прежнему, сидели за партой вместе и по обыкновению, даже домой ходили в паре, потому как были соседями и жили на одной лестничной площадке. Знали и родителей - Матвей знал отца Людмилы, заводского кузнеца и её маму – домохозяйку. Людмила знала мать Матвея - бухгалтера того же завода. Матвей больше не возвращался к разговору с Людмилой и её признании любви к нему. Она оставалась привычной ему подругой, с самых детских лет, которой доверительно выкладывал все свои мысли о Светлане и к дальнейшей учёбе, после школы, на поприще военного инженера. Он даже не вспоминал, о прошлогодней попытке склонения Людмилы к интимной связи, да и сейчас не стремился к таковой близости с ней.
Да и Люда замкнулась, храня ржавчину на сердце, отвечая на разговорчивость Матвея междометиями – да; нет.
И когда Матвей, на переменах, беседовал со Светланой, Люся к ним не подходила, не мешала общению, а со стороны тайно наблюдала. Не навязывалась к их вылазкам в кинотеатры, на клубные танцы, даже не препятствовала уединению, причём Матвей не забывал оказывать внимание и Людмиле, но внимания эти были товарищескими, а ни теми желательно-близкими Людмиле, которые присутствовали до этого.
 Он теперь всегда без всякой «задней и передней» мысли, чувствовал себя с Людмилой очень хорошо – тепло и даже уютно.
Так текли школьные часы учебного года, уверенно приближавшиеся к началу выпускных экзаменов. И они настали как у восьмых классов, так и у десятых, с разницей в пятнадцать дней. Если у Светланы Соколовой экзамены начались первого июня, то у Матвея Жукова с пятнадцатого числа этого же месяца. И в промежутках этих дней, встречи Матвея и Светланы, стали ещё ближе и доверительно обязательными.
Кроме бесед о билетах и того или иного экзамена, они впервые оба, влекомые желанием, поцеловались и возникшая потребность к поцелуям, теперь всегда желала быть там, где дремала в уединении тишина. И теперь Света хотела видеть его и слышать постоянно, её маленькая упругая грудь, каждый раз, томилась в рассветном тумане оплакиваемая росой в парке у реки…
Она постоянно думала о нём и при желанных встречах с обожанием смотрела на него, он всё больше и больше нравился ей своей мужественной юностью, и девичье сердце с замиранием мечтало о литературной любви, очарованная книжными страницами.
Причём ощущала, как по всему телу острой изморозью пробегали мурашки, когда Матвей откровенно целовал её и она чувствовала, в волнении, как её сущность неудержимо откликается на его ласку, это радовало и пугало одновременно.
А Людмила страдала, Матвей всё больше и больше отдалялся от неё.  И хоть она желала видеться и говорить с ним, но обида словесной дроби, больно ранила её сердце. А вечерами, лёжа в постели и слушая мелодии радиолы, чувствовала, как ей всё больше, хочется близости с ним и вместе с этим, ненавидела эту малолетку из восьмого «б».
И вот экзамены сданы, аттестаты на руках, лето щебечет пернатыми. Дни плавятся жарой не угасающего солнца, стелятся ароматом фруктов, речной свежестью парков и визгом огромного восторга молодости, от свободы и выбора дальнейшего жизненного пути!
                Часть 2.
                Глава 5.
Полковник инженерных войск, Матвей Васильевич Жуков, тридцати семи лет от роду, лежал на операционном столе, всё тело его было поцоканное в кровяную слякоть. Над его телом колдовала тридцати пяти летняя женщина-хирург, майор медицинской службы - Светлана Евгеньевна Соколова.
Латала и штопала, уже шесть часов, это изуродованное тело афганской войной, здесь в полевом госпитале Кабула.
Ей сообщили, о смертельном ранении офицера-полковника, подорвавшегося на мине и характер ранения, требующий незамедлительного вмешательства опытного хирурга. Она даже вскрикнула, увидев и узнавая израненного, как-то сразу постаревшего, Матвея. Глаза её непроизвольно стали наполняться слезами.
-  Что с вами Светлана Евгеньевна? – Озадаченно спросил её ассистент, старший лейтенант медицинской службы, и медсёстры, переглянувшиеся между собой, - вы способны работать?
-  Да! – Твёрдо отозвалась она, силой воли гася тяжёлое волнение и с помощью мед сестёр, быстро надела халат и перчатки, подошла к столу, приступая к привычной клятве Гиппократа.
Девятнадцать лет минуло, когда она видела его последний раз, уезжавшего в Москву на учёбу в военно-инженерное училище. Первые от него, желанные письма о его учёбе и любви к ней.
В шестьдесят четвёртом году она закончила школу с золотой медалью и поступила в этом же году в медицинский институт на хирургический факультет кардиологии. А перед выпускными школы, ждала приезда Матвея на летние каникулы, после его первого курса. Ей казалось, что такое счастливое время будет всегда!
Но радость и печаль, всегда ходят рядом, почти в обнимку. И надо же было так случиться, что Светлана столкнулась нос к носу с Людмилой, одноклассницей Матвея и та, даже не здороваясь, высвечивая круглым животом, с сарказмом объявила:
-  Ждёшь? Ну и дура! Он к тебе не вернётся, я беременная, так что не бери чужого, отойди в сторону, дура! – И победно зашагала прочь.
Её едкие слова, на душе Светланы, выжгли незаживающее тавро. И она тут же, придя домой, с тяжёлой болью обиды, отправила письмо Матвею – не приезжай, я выхожу замуж и уезжаю к мужу, а тебя ждёт Люда с «сюрпризом». И она уехала, только не к мужу и не с мужем, которого у неё не существовало, а уехала до вступительных, экзаменов в институт, по путёвке подаренную отцом за медаль, в Крым.
А теперь она колдовала над безжизненным телом Матвея, практически по кусочкам собирала его, стараясь возвратить к жизни. Уже шесть часов шла операция и все эти шесть часов, трудоёмкой работы, мысли трудились во благо спасения когда-то дорогого ей человека. И, кажется всё обошлось, мед-ванночка была наполнена железом и кровяными сгустками тампонов.
Снимая марлевую повязку, сказала:
-  Будет жить. – А медсёстрам добавила, - заканчивайте тут. – И устало вышла из операционной.
                Глава 6.
Сейчас, ошеломлённая произошедшим, она сидела и смотрела на своё отражение в настольном эллипсом зеркале, видя своё отражение по бюсту в военной форме, проглядывавшего из-под медицинского халата, внимательно разглядывая там своё лицо с выбившийся прядью стриженных волос из-под шапочки, девичьей косы давно уже не было с времён ношения погон. Её отражение в зеркале смотрело на неё с большими голубыми глазами, с глазами, которые ей самой нравились в оправе густых еловых ресниц, с каштановыми бровями парящей чайки над голубизной озёрных глаз, с прямолинейным носиком, под которым искрились две ягодки малиновых губ.
И всё это придавало её лицу взрослую тревожную зрелость.
 И сейчас-же ворохнулся в памяти их разрыв чистых отношений. Всё лето, проведённое в Крыму, она переживала этот разрыв с желанной мыслью нежно любить его девичьими руками семнадцати лет. И тут же порицала эту мысль, с брезгливостью думала – ну как лечь и вообще если лечь, с ним в постель после того, когда он спал уже с другой, целовал, ласкал ту другую, говорил какие-то глупые, но нужные слова… И после всего этого, лечь с ним, обманывая себя, слушать его ласковую ложь – фу как мерзко!
И тут-же, с теплом, подумала, что хочет видеть его всегда и будет видеть, пока не поставит на ноги. Она вспомнила и о телеграмме, получившую от Матвея по возвращению из Крыма, уже учась на первом курсе: - У нас ничего не было.
Надо полагать, что с Людмилой, но она не поверила.
И вот сегодня, он лежал перед ней беспомощный и умирающий, и она своими волшебными руками, с нежной теплотой и болью, возвращала его к жизни.
                Глава 7.
Уже целый месяц Матвей лежал в госпитале, опекаемый медсёстрами. Постоянные перевязки, обильно смазанные какой-то заживляющей дрянью, кормление, поначалу из ложки, эти гнетущие утки из-под него, витамины, капающие по трубочкам из подвешенных бутылочек к венам рук, позже таблетки, градусники и всякая необходимая медицинская чертовщина, поглощаемая его заживающим телом.
Он лежал и все эти последующие дни месяца вспоминал как получил задание разминировать перевал, заминированный моджахедами и, поспособствовать для прохода автоколонны с гуманитарной помощью из Союза.
Со своими сапёрами на двух БМП, до перевала не дошёл, за километр до него напоролись на минное поле. Наша разведка доложила о заминированном перевале, а подходы к нему, координаты минных полей не дала. Возможно они были заминированы позже.
Два треснутых ореха за спиной, следующего БМП, он ещё услышал, а последняя была только вспышка и, провал…
И вот теперь госпитальная кровать и женщина врач, его юношеская любовь, никогда не забываемая, хотя женщины были и это не секрет, но с ними была не любовь, а биологическая потребность, а здесь и сейчас, старая любовь, так ярко вспыхнувшая вновь, как та - беззвучная вспышка…
Он лежал и смотрел на уходившую Светлану, с волнением мысля – какая она стройная, шла удаляясь покачивая, от бедра, полами халата. И теперь глядя ей в спину, он подумал, что ему пора пересмотреть своё отношение к женщинам, а к ней, в особенности, которая на сегодняшний день подарила ему вторую жизнь.
Матвей смотрел вслед уходившей Светланы думая, что в ней появилось что-то такое, что заставляло задуматься – а получится ли у него с ней, когда он вылечится и покинет эти стены, и где после этого будет он, и будет она?..
                Глава 8.
На втором месяце лечений его перевели в отдельную палату, слава богу, он мог уже передвигаться, но с помощью медсестры, тайно пробовал и сам осторожно подходя к окну, курил, в открытую форточку.
Всё чаще навещала его Светлана, прослушивала, измеряла давление, насильно заставляла выпить то или иное лекарство, от которого он упорно отказывался и просил её о выписке, полагая, что он уже здоров.
Однажды, в очередной приход, Матвей попросил, присевшую у кровати и ставившую градусник, Светлану:
-  Расскажи о себе, как жила все эти годы? Как оказалась здесь?
Она усмехнулась в ответ и, сама обратилась с такой же просьбой:
- Лучше ты расскажи, военная жизнь более насыщенная, а у нас стоны, даже крики и кровь.
-  Так и у нас то же самое, - ответил Матвей, - только вы возвращаете нас к жизни, а у нас ещё присутствует смерть. Нет правда, расскажи лучше о себе, груз двести ты и сама видела, ничего интересного.
Светлана смотрела на него и думала, что слава богу всё обошлось, и ничего, что мало чего осталось от прежнего красавца, кроме пепельных усов, но всё же не урод. С лёгкой сединой по вискам и пусть лицо в мелких шрамах как морщины, не портившие его, но они, шрамы, мужчину украшают и главное остался жив, а женщины, женщины таких любят. – А ты? – Мысленно задала она себе вопрос.
И поднявшись со стула, подошла к открытой форточки, закурила папиросу беломор.
-  Ты куришь? – Спросил Матвей.
-  Как видишь, а тебе нежелательно, хотя знаю, по-тихому, смолишь.
-  Вот с этого и начни - почему?.. - Снова попросил Матвей.
-  А, что говорить? – Отозвалась Светлана, - курево, это ты сам знаешь, для успокоения, когда что-то не так происходит в жизни, а у меня рухнуло моё счастье, моя любовь, вот и закурила. А счастье, это любовь, главное волшебное средство, оно спасает и хранит это богатство. Любовь, ведь она как дерево, которое всегда помнит боль, а ты сломал это дерево…
-  Но я же отбил тебе телеграмму, что у нас ничего с Людкой не было! – Почти воскликнул Матвей, останавливая речь Светланы.
-  Что мне твоя телеграмма, молоденькой влюблённой дурачке, которая воочию видела тяжёлую Людмилу, причём, жестоко оскорблённая ею. Ты приезжал домой?
-  Приезжал, но не застал ни тебя ни её. Вы обе куда-то укатили, как спрятались.
-  Ну давай, сейчас ещё будем выяснять отношения – кто прав, кто виноват.
-  Прости, вырвалось. И, что теперь?
-  А ничего. – Ответила Светлана, - мой кредит доверия к вашему полу – иссяк на жизненной практике, было время убедиться.
-  Света, - произнёс Матвей, - давай не ссориться, мы так давно не виделись. Правда, расскажи о себе, я перебивать не буду.
-  Матвей, это длинная история и не лёгкая.
-  Мы что-то куда-то спешим?
Светлана улыбнулась, докурила папиросу, выбросив её в форточку, вернулась и присаживаясь на стул, пряча улыбку, произнесла:
-  Тогда слушай.
                Глава 9.
Она сидела у его кровати и смотрела на него – взгляд был далёким, затуманено- отстранённым, не присутствующим в этой комнате и не спеша, из глубины прошедшего времени, повела свою исповедь:
-  Когда ты уехал в шестьдесят третьем в училище, я заскучала без тебя, учась в десятом классе, но твои тёплые письма радовали меня и к весне шестьдесят четвёртого, я с нетерпением ждала твоего приезда на каникулы после первого твоего курса. Мечтала о нашей встрече, представляла, что мне светит медаль, как я порадую тебя этой медалью, похвастаюсь.
В одних из дней мая, я встретила Людмилу Попалину довольно с большим животом и, она злорадно объявила мне, что её беременность это дело твоего старания и, что она ждёт твоего приезда узаконить брак…
Матвей было попытался что-то возразить, но Светлана прикрыла ему рот ладонью, останавливая его порыв, тихо произнесла:
-  Не перебивай. Лежи и слушай, ты сам этого хотел.
Матвей в молчаливом согласии кивнул, удобнее поправляя подушку, с улыбкой к Светлане. А она, немного помолчав, как бы восстанавливая прерванную мысль вновь заговорила:
-  В отчаянии от твоего предательства я написала тебе резкое письмо и уехала в Крым, отдыхала в Гурзуфе – солнце, голубое небо без облачка, жёлтые пляжи и море, а если дождь, то как из ведра и в мгновение ока мокрая не только одежда, но и ты сам, хоть выжимай себя с одеждой вместе!
Вернувшись поступила в мед, как медалистка сдала один экзамен – химию, факультет хирургической кардиологии. А дальше, знакомая и тебе студенческая жизнь – конспекты, пары, зачёты, курсовые и досуг – танцы, поцелуев-шансы, на третьем курсе подзалетела, причём с первого раза, от красавца-таксиста и слава богу, что не пришлось делать аборт, случился выкидыш. Сказали, что после него, детей иметь не буду.
-  А что если бы не выкидыш, сделала бы аборт? – Не сдерживая молчания спросил Матвей.
-  Сделала бы. – Твёрдо ответила Светлана.
-  Но это значит, что осталась бы без детей! – Негромко воскликнул Матвей.
-  А я и так бесплодная, с абортом ли без него.
-  Кошмар! А как же ты военным медиком стала?
-  У нас была военная кафедра и по окончанию, мне так или иначе, присвоили бы звание лейтенанта медицинской службы. Но дело даже не в этом, просто по окончанию пятилетнего обучения, у нас начиналась двухгодичная практика и я напросилась на практику в войсковую часть. Просьба моя была удовлетворена и, я попала на целых два года в медсанбат воздушно-десантного полка на должность практиканта-ассистента к заместителю заведующего санитарного подразделения.
Немного помолчав Светлана продолжила рассказ:
-  Встретили хорошо, комсостав весь молодой, не превышал тридцатипятилетнего возраста, да и срочники - все как на подбор, рослые, не ниже метра восемьдесят, накаченные мускулами – загляденье! Относились ко мне предупредительно бережно, без всяких глупостей. За два года я полюбила этих ребят – настоящие мужчины!
Практика завершилась и я, пожелала остаться в этом воздушно-десантном полку, написала рапорт и подписала контракт на пять лет.
Мне, по окончании практики, вручили мой диплом хирурга- аритмолога и погоны лейтенанта. С сентября семьдесят первого года началась моя действительная армейская служба.
В семьдесят пятом мне присвоили очередное, заблудившееся, звание старшего лейтенанта, а в семьдесят шестом году у меня истекал срок, пятилетнего контракта и я продлила его уже не на пять, а на десять лет, наверно от того, что сроднилась с армией. В семьдесят восьмом уже капитан, а в восемьдесят первом майор и вот я здесь. За это время провела немало операций разного характера, на гражданке такого обширного поля деятельности, вряд ли когда дождёшься. Там повышай свою квалификацию строго по своей узкой специальности, здесь интересней. Здесь даже аппендицит приходилось удалять.
-  И долго тебе ещё служить? – Спросил Максим.
-  Ещё четыре года.
-  А в Кабуле?..
- Ещё год и любой округ Союза. – Светлана улыбнулась и предложила, - давай попьём чайку, не возражаешь? А разговоры потом.
                Глава 10.
В палату вошла медсестра с подносом обеда и поставила на стол у окна.
-  Зачем? – Спросил Матвей, - я теперь сам в столовую ходить буду.
Медсестра с улыбкой ответила, глядя на Светлану:
-  Команды не было или я что-то пропустила, Светлана Евгеньевна?
-  Сам с-усам! – улыбнулась Светлана, глядя на Матвея, - ходи пока от кровати к столу, а от стола к окну, а от окна опять к кровати, - и уже к медсестре, - всё правильно Катерина, а мне принеси чаю, зелёного.
Медсестра вышла, а Матвей в нательном белье, ещё с осторожностью, подошёл к столу и присаживаясь сказал:
-  Света, ты хоть бы распорядилась мне вместо кальсон, трусы с майкой доставить, а то я в этом нелепом одеянии, чувствую себя перед тобой, как голый.
-  Можешь не переживать, я тебя и голого видела, и все твои прелести штопала, так что сиди ешь и не смущайся.
-  И долго мне ещё здесь обороняться?
-  Долго. Всего два месяца прошло после операции, но заживляемость идёт хорошо, ты на редкость, оказался живучим мальчиком после такого ужасного ранения.
-  Ты это серьёзно или иронизируешь?
-  Более чем. Другие поцоканные всмятку, не выживают, а ты вон уже в бой рвёшься! Но запомни, при выписке я не дам тебе положительного заключения, хватит    навоевался, на гражданку пойдёшь.
В палату вернулась медсестра с чаем для Светланы Евгеньевны и, поставив на стол вместе с пачкой печенья, тихо вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Светлана присела рядом с Матвеем, молча поглощавшего пищу и хмуро отозвавшегося:
-  Света, не дури! Мне без армии никуда, я мужик! А ты-то вот служишь, хоть и баба.
-  Ну от мужика у тебя мало чего осталось, хотя ещё есть
 определённо-привлекательные места… - С лукавой улыбкой отвечала она, - но подлечиться ещё надо.
-  Я полковник Света!
-  И, что же? На гражданке будешь инженером-строителем, инженером любого автопредприятия, автоуправления, да мало ли. А об армии – забудь!
-  Светка, ты же меня без ножа режешь!
- Не режу, лечу. Ещё спасибо скажешь! Пей чай и ложись в постель.
-  А покурить? Помнишь – после обеда, по закону Архимеда надо вкусно закурить!
-  Перетопчешься, это полезней. – И она, поднявшись из-за стола, сказала:
-  Сейчас Катерина придёт поднос с посудой заберёт, а я пошла, вечером с обходом приду, ложись. – И быстро вышла.
                11.
К концу, последней недели третьего месяца лечения Матвея, Светлана Евгеньевна, заведующая госпиталем, готовила историю болезни для медкомиссии к выписке Матвея Васильевича Жукова, с визой непригодности пациента к строевой службе. Отложив отпечатанный листок в канцелярскую папку, она потянулась, изгибаясь спиной от сидячей усталости, и подумала о Матвее.
Все эти дни в бесконечных беседах и воспоминаний о далёкой щемящей юности в не досказанности слов, сближали их отношения и теперь желание видеться каждый день и по несколько раз, влекло острой необходимостью икса...
И этот день икс настал.
Сейчас, сидя в своём кабинете, она думала о нём, что возможно сегодня, так близко,  они смогут увидеться последний раз. Через два-три дня он вернётся в Союз, а ей ещё год в этом знойном, пропитанном кровью пекле, тянуть лямку.
Не встреть его здесь и не переживи сердцем, те шесть часов операции, а после, с душевной болью волнуясь – выживет, нет ли, от той, в крошево, мясорубке? Но слава богу – выжил. И о тех последующих воспоминаний, теплом оседавших в её сердце и она бы не подумала, с такой тоскливой болью, о возвращении.
А сейчас вот поникла, как надломленный подсолнух.
Но придя к нему в палату увидела и обрадовалась, что и он Максим, рад её приходу и, почувствовала именно сейчас, так ясно почувствовала, что это что-то между ними обоими, должно произойти.
Наверно эта уверенность появилась от того, что она любила и продолжала любить, в том длительном промежутке недосказанности, в той оскорблённой любовной чистоте и в надежде на вновь проснувшуюся любовь.
Они долго сидели напротив друг друга, молчали и только их руки, ласкаясь вели беседу, пока за окнами не легла ночь, а потом…
А потом, после случившегося, ласково обнятая его горячей рукой, она счастливая подумала, что, если и дальше им будет так же хорошо, как этой ночью, от чего даже не было стыдно, а только плескалась к нему нежная осторожность, которую, наверно нельзя чувствовать в отдельности от того самого хорошего, самого существенного и существующего в жизни - как любовь.
                Конец.