Про Лидочку

Вселение
Рыжая комсомолка Лидочка вселилась в комнату №7 нашей коммуналки с чемоданом, из которого торчали шелковый чулок и селедочный хвост. Её грудь, едва прикрытая батистовой блузкой, двигалась как два независимых, но дружественных государства. Она объявила привезенный ей аквариум без рыбы своим бывшим мужем-невидимкой. «Он ревнивый, — предупредила она, проводя языком по губам, — так что не пяльтесь на мои родинки, особенно на ту, что ниже спины». Жильцы коммуналки замерли, а аквариум молчал, полный красноречивой пустоты.
Жены жильцов, почуяв конкуренцию еще на этапе распаковки чемодана, тут же провели с мужьями профилактические беседы на кухне. Суть сводилась к тому, что «эта рыжая бестия» — хуже происков империалистов, а тот, кто посмотрит в ее сторону, будет спать на этом самом кухонном полу и есть суп, в который жена по ошибке насыплет стирального порошку вместо соли.

Завтрак
На следующее утро Лидочка завтракала на кухне в тонюсеньком кимоно, привезенном ее знакомым дипломатом из некой азиатской страны. Сквозь него явственно просвечивали холмы и долины ее тела. Она медленно намазывала масло на краюшку хлеба и впивалась в нее своими пухлыми губами. Сосед-инженер Зюзин, пытавшийся читать статью о победах на целине, следил, как язык Лидочки слизывает каплю варенья с ложки. Затем он начал зачитывать вслух отчет о надоях, сбиваясь и путая цифры с описаниями ее тела: «…изгиб бедра… то есть удой молока … на триста процентов…». В этот момент из двери, ведущей в их комнату, высунулось перекошенное лицо его супружницы. Молча, лишь многозначительно постучав ложкой по косяку, она дала знак, что пора с надоями заканчивать. Зюзин чихнул от ужаса и уткнулся в газету молча и через некоторое время побрел к жене, сгорбившись, как каторжник.

Ванная
Дверь в ванную была распахнута. Пар клубился, а в ванне, подобно русалке в котле пятилетки, возлежала Лидочка и брила свою стройную ногу. Мыльная пена стекала с её выпуклостей и впадин, подчеркивая то, что скрывалось под ней. Отставной офицер Сидоров, ждавший своей очереди с тазом белья, уронил его себе на ноги. «Общественная собственность требует общественного контроля, товарищ?» — спросила Лидочка, проводя мочалкой по белому бедру. Сидоров, забыв про белье, побрел к себе в комнату, натыкаясь на стены.

Ее кот
Кот Лидочки, бывший анархист, имел привычку тереться о ноги мужчин, мурлыча: «Мурр-мяу». Однажды он утащил у инженера Абрикосова кусок докторской колбасы. Тот попытался ее отнять. Вышедшая из ванной Лидочка встала между ними, придерживая сползающее полотенце, обнажившее ее гладкий живот. «Не трогайте его, — сказала она, — он просто экспроприирует излишки!». Абрикосов отдал коту и колбасу, и в придачу весь свой завтрак. Жена Абрикосова, наблюдавшая за этой сценой из-за занавески, как сыщик из тайной охранки, потом три дня кормила мужа одним только хлебом, приговаривая: «Раз любишь делиться с рыжими котами, значит, сам сыт и не проголодаешься!».

Сушка белья
В коридоре, на веревке для сушки чеснока и лука, Лидочка развесила свое белье. Заграничные кружевные трусики, похожие на паутину, и лифчик, способный уместить в себе две большие народные мечты, колыхались на сквозняке. Бабка Матрена, увидев это, закричала, что видит призрак буржуазии, и упала, сраженная насмерть. Очнувшись, бабка, крестясь сняла белье палкой и сожгла его в печи, но кружевная тень еще неделю танцевала на стене. Лидочка подала на бабку в товарищеский суд.

Вечерний моцион
По вечерам Лидочка бродила по коридору в ночной сорочке, которая то прилипала к влажным от жары формам, то отставала, обещая откровения. Она зашла к химику Кроткову, чтобы попросить соли и спичек. «Соли? — переспросил он, косясь на спящую в комнате жену, но то и дело опуская взор на проступавшую сквозь ткань высокую грудь Лидочки. — Соли… железа?» — и машинально протянул ей железную линейку. Лидочка посолила ею воздух, сказала: «Спасибо, я ужо» и ушла смеясь, и её смех звенел, как падающие монеты. Кротков неделю ходил сам не свой.

Ловля кота
Кот-анархист залез на шкаф. Лидочка полезла за ним в одной ночнушке. «Иди сюда, гад! — приговаривала она, взбираясь по полкам. — А ну-ка слезай!». Шкаф качался, ночнушка задиралась. Кот сидел наверху и с интересом наблюдал. Снизу собрались жильцы — ловить Лидочку, борясь с желанием заглянуть под подол. Поймали. Кот сам спустился, замурчал и сел к ней на колени.

Субботник
На субботнике Лидочка копалась в клумбе перед домом. Наделa сарафанчик с большими проймами и, при каждом взмахе лопатой, и в проёмах показывалась то одна, то другая грудь, игриво подрагивавшая от усилий. Точно два спелых яблока выкатывались на всеобщее обозрение и тут же прятались обратно, задевая розовыми пуговками за ткань. Женщины, наблюдавшие за этим со стороны с граблями в руках, были просто в бешенстве.  Мужики же копали с таким рвением, что к вечеру от клумбы осталась яма глубиной в метр. «Вот это трудовой порыв! — восхищалась Лидочка. — Теперь будем картошку сажать!». Посадили. Выросла морковь.

Гостья
К Лидочке пришла подруга — такая же ослепительная и бесстыжая, но блондинка. Они устроили чаепитие на кухне, сидя в неглиже и обсуждая жильцов. «Вот Сидоров, — говорила Лидочка, — кажется скромным, но у него… такой потенциал!» И она изгибала мизинец таким выразительным жестом, что Сидоров, подслушивавший за дверью, издал странный хрюкающий звук и скатился по стенке.

Хранение вещей
Лидочка обнаружила, что её комод не вмещает все её наряды. Она принялась хранить их в шкафу у гражданина Сидорова. «У вас так просторно! — сказала она, укладывая свои шелка между его казёнными шинелями. — И пахнет мужественно». Сидоров теперь каждую ночь открывал шкаф и сидел перед ним, вдыхая аромат её духов, смешанный с нафталином. Однажды он, пока никто не видел, надел одно из её платьев и был счастлив.

Ночной кошмар
Ночью Лидочке приснился кошмар. Она закричала так пронзительно и страстно, что все жильцы проснулись, решив, что началась воздушная тревога. Вбежав в её комнату, они застали её на кровати, она была вся в поту, с закрученной вокруг бедра простыней. «Мне приснилось, что я… порвала все ваши талоны на сахар!» — рыдала она. Все вздохнули с облегчением.

В бане
Лидочка организовала культпоход в баню и повела коммуналку строем. Шли с пением «Широка страна моя родная». У раздевалок возникла заминка. Мужское отделение — направо, женское — налево. В предбаннике, стоя на стыке двух миров, Лидочка скинула свой плащ и оказалась в чём-то коротком и мгновенно промокшем. Она скрылась в женском отделении, но её голос, усиленный каменными сводами, нёсся повсюду. Её грудь, подёрнутая испариной, тяжело вздымалась под тонкой тканью. «Пара! — скомандовала она, водружаясь на полку. — Дайте жару! Чистота — не роскошь, а средство!». Она возлежала на влажных досках, раскинув белые, уже розовеющие ноги. Слышен был каждый плеск воды, каждый звон жестяной шайки о мраморный пол и её командные возгласы: «Эх, окатить бы хорошенько из шайки… вот эту… застарелую проблему!». Она перевернулась на живот, демонстрируя окружающим ямочки на пояснице. Затем села, закинула ногу на ногу во всю длину упругой икры. Из мужского отделения доносилось приглушённое сопение и аханье. Мужики, намыливаясь деревянным мылом, замирали, прислушиваясь к каждому звуку из-за стены, воображая, что именно она «окатила шайкой». Обратно все шли чистые, но усталые. На следующий день Людочку наградили почётной грамотой «За активную оздоровительную и просветительскую работу в области банной культуры». Грамоту эту она потом прибила гвоздем к двери в туалет, «чтобы было познавательно».

Театр теней
Вечерами Лидочка любила танцевать при свече. Она ставила свечу так, что её тень, гигантская и соблазнительная, танцевала вместе с ней на стене коридора. Тень кружилась, обнимала саму себя, наклонялась, раскидывала руки и вскидывала ноги. Жильцы мужского пола сидели у своих дверей и смотрели на это, затаив дыхание. Однажды тень сделала настолько неприличное па, что перегорели все пробки в доме. Во тьме раздался довольный вздох Лидочки: «Ну и ладно, спать пора, товарищи».

Кулинарный эксперимент
Лидочка взялась варить холодец. Поставила кастрюлю с мослами на общую плиту и, помешивая, приговаривала: «Нужно, чтобы он застыл, стал упругим, дрожащим… как… ну, вы поняли». Она наклонялась над паром, и капли пота стекали по шее в декольте. Гражданин Сидоров, случайно оказавшийся рядом, выронил из дрожащих рук в кастрюлю огурец. «Добавка! — рассмеялась Лидочка. — Теперь будет сочнее». Холодец застыл и затвердел на славу и отлично пошел с хреном и горчицей под рюмочку.

Радио
По радио диктор вещал о перевыполнении плана. Из ванной доносилось пение Лидочки: «Сердце красавицы склонно к измене!». Пение сопровождалось плеском воды и собственным комментарием: «Ой, как тут мокро!». Диктор замолчал на полуслове, в эфире послышалось тяжелое дыхание, а затем заиграл внеплановый патриотический марш. Все жильцы в этот день перевыполнили личные планы по пульсу.

Полировка полов
Лидочка решила натереть паркет в коридоре. Надела она на это дело комбинацию, привязала щётку к ноге и, держась за косяк двери, стала водить ею по полу, делая выпады. Каждый выпад сопровождался вздохом: «Ох, какая же я трудолюбивая!». Мужики из соседних комнат выстраивались в очередь с тряпками, предлагая «помочь». Пол к вечеру блестел, как зеркало, отражая их довольные физиономии.

Ликвидация безграмотности
Лидочка решила ликвидировать свою безграмотность в вопросах электричества. Она вызвала электрика дядю Васю и заявила: «Покажите мне, где тут фаза, а где ноль!». Дядя Вася, моргая, повёл пальцем по проводу. «Нет, — сказала Лидочка, — покажите на мне!». Она взяла его руку и повела по своему телу: «Вот тут фаза? А тут ноль?». Дядя Вася замкнул и его вырубило на полчаса. Лидочка решила, что она — отличный проводник.

Пропажа мыла
На кухне пропал кусок общего мыло «Хозяйственное». Все подозревали Лидочку. Она, не смущаясь, подняв руки вверх и широко расставив ноги, заявила: «Обыщите меня!» Никто так и не решился. Сидоров только судорожно сглотнул. Мыло не нашли, но гражданин Сидоров, как джентльмен, добровольно отдал на общественные нужды свой талон для приобретения нового куска.

Ночной гость
Как-то ночью в окно к Лидочке постучался пьяный гражданин. «Я к вам за любовью!» — проревел он. Лидочка открыла окно, обливая его с головы до ног из графина: «Остынь, товарищ! Любовь должна быть плановой и обоюдной!». Мокрый ухажёр ушёл, а Лидочка ещё долго стояла в окне, освещённая луной, как памятник непокорённой добродетели. Наутро у её двери лежал анонимный букет.

Больное горло
Из-за пения в мороз, Лидочка простудила горло. Для лечения она использовала народный метод: растирание спиртом. Делала она это у себя в комнате, при помощи подруги: «Вот тут, под ключицей, особенно важно… а вот тут, где грудь начинается, надо тщательнее… ой, а теперь живот…». Мужики, слушая это, один за другим начинали кашлять и жаловаться на «внезапный озноб», тоже требуя медицинского внимания.

Игра в прятки
С соседской ребятнёй Лидочка играла в прятки. Пряталась она так, что найти её было невозможно, а вот обнаружить — запросто. То из-за шкафа будет торчать голая пятка, то из-за занавески — соблазнительный изгиб бедра. Детишки хохотали, а их отцы внезапно проявляли несвойственную им любовь к играм с детьми и активно «помогали» искать. Матери семейств, видя такой всплеск отцовского рвения, обычно быстро прекращали игру, заявляя, что «детям пора делать уроки».

Мытьё окон
С приходом весны Лидочка взялась мыть окна. Она встала на подоконник в коротком платьице, которое при поднятии рук вело себя крайне несдержанно. Она полировала стекла с таким усердием и раскачиванием, что толпа зевак на улице собралась не меньше, чем на ноябрьскую демонстрацию. Постовой милиционер попытался было её «урезонить», но, подняв голову, забыл, что хотел сказать, и стал регулировать несуществующее движение.

Солнечные ванны
Лидочка решила, что ей не хватает витамина D. Она расположилась на общем диване у окна, прикрывая особо соблазнительные места газетой и намазавшись сметаной, легла под проникающие с улицы солнечные лучи. «Грею стратегические запасы, товарищи!» — объявила она, переворачиваясь на живот. От этого движения сметана хлынула с её поясницы белыми ручейками в щель между диванных подушек, а газета на ее сметанной ляжке треснула, обнажив половинку фразы «…настойчиво бороться за…». Гражданин Кротков, проходя мимо при этом, замер с полным чайником в руках. «Что, Кротков, — поинтересовалась Лидочка, — тоже хочешь витаминку? Подходи, места хватит». Чайник в его руках начал мелко дребезжать, и он закрылся в своей комнате. Благо, что жена была на работе. В итоге сметану слизал кот-анархист, а Лидочка заснула и получила на бёдрах идеальные отпечатки газетной полосы с передовицей об уборке урожая.

Утренняя гимнастика
Лидочка делала зарядку в дверном проёме своей комнаты в одних трусиках и маечке. При каждом наклоне вперёд открывались взгляду складка между ее упругих ягодиц, словно подмигивая замершему в коридоре Сидорову, который выходил из кухни. «Раз-два! ДышИм!» — командовала она себе хрипловатым шёпотом. Сидоров, не дыша, чуть не уронил кастрюлю со щами. «Ой, — обернулась Лидочка, — уже кончили? А я только разогреваюсь».

Лунатизм
Обнаружилось, что Лидочка ходит по ночам. В одном сновидении она малоодетая прошла в комнату к гражданину Абрикосову, села на его кровать и стала гладить его по лысине, шепча: «Вот твой трактор, пахарь… паши…». Абрикосов, и не просыпаясь, начал равномерно и ритмично постанывать. Утром он проснулся отдохнувшим и впервые за пять лет без болей в спине. Теперь все мужчины оставляли двери незапертыми и ложились спать в ожидании чуда.

Прорыв
В комнате Лидочки прорвало трубу. Она вызвала сантехника дядю Васю, человека лет шестидесяти, видавшего виды. Увидев Лидочку в мокром от брызг платье, которое прилипло к телу, как вторая кожа, дядя Вася молча перекрыл воду, а затем сам рухнул в лужу, бормоча о «пенсии по выслуге лет». Лидочка, смеясь, вытирала его лицо своим подолом. Пришедший в себя сантехник залатал трубу минут за пять, чего с ним не случалось, и ушел, крестясь и матерясь.

Чтение
Лидочка увлеклась чтением вслух. Она сидела на подоконнике, поджав одну голую ногу под себя, а другой болтая в воздухе, покачивая потрепанный тапочек на носке, и зачитывала передовицы «Правды», немного переиначивая их текст. «…И он впился в её алые, как пионеры, уста», — декламировала Лидочка, облизывая палец, чтобы перевернуть страницу. «…И тогда ударник труда Сидоров, — голос её звенел, как разбитое стеклышко, — вонзил свой бур в упругую, податливую целину!» Она откидывала голову, обнажая горло, и продолжала, понизив голос до шёпота, который был слышен в самой дальней комнате: - «И серп его скользнул в спелую, сочную пшеницу, и молот его тяжело опустился на наковальню бытия!"— Что, товарищи, мощно?». Жильцы, делая вид, что заняты своими делами, замирали с разинутыми ртами. Она сворачивала в рулон газету и смотрела на онемевших соседей победным взглядом. «Вот так и надо читать! С чувством, с толком, с расстановкой! А чего вы как мёртвые селёдки —рты раскрыли?». Бабка Матрена, слушая ее у двери, впервые за сорок лет выпила стакан самогона и завела разговор с портретом Калинина.

Банный день
Раз в неделю в коммуналке был банный день. Лидочка мылась часа три, распевая «Я на подвиг тебя провожала» таким голосом, что казалось, будто подвиг происходит прямо в ванной. После она выходила на кухню распаренная, с влажной кожей, излучающей жар, в одном халатике, который вечно разъезжался, показывая то что не следует. «Жарко, товарищи, — вздыхала она, обмахиваясь полотенцем. — Прямо как в мартеновской печи». Гражданин Кротков в этот день всегда случайно обжигал себе руку о чайник.

Почтальон
Молодой почтальон, разносящий в основном пенсии старухам, однажды застал Лидочку врасплох, когда она искала на полу упавшую серёжку, стоя в коридоре на коленях и четвереньках. Увидев эту картину, почтальон выронил все письма и, заикаясь, попросил воды. Лидочка поднялась, дала ему попить, а потом протерла ему лоб влажным платком. Почтальон с тех пор приносил ей письма, которых не существовало, написанные невидимыми чернилами на обрывках газет.

Усатый гость
Как то раз к Лидочке явился усатый матрос, пахнущий морем и пивом. Они заперлись в комнате, откуда доносились звуки борьбы, смех и звон разбитого аквариума. Потом они вышли в коридор танцевать танго. Грудь и аккуратный зад Лидочки плясали в такт, угрожая вырваться наружу из кофточки и облегающей юбки. Матрос кружил ее, а она запрокидывала голову, обнажая шею, по которой стекала капля пота, похожая на бриллиант. Бабка Матрена, смотря в глазок своей комнаты, перекрестила своего кота и потребовала от него немедленно на ней жениться.

Объявление
В итоге, на дверь Лидочки приклеили коллективную жалобу от женщин коммунальной квартиры. Она прочла её и медленно присев прямо в коридоре, нарисовала на бумаге алой помадой сердечко. Внизу она вывела: «Всем спасибо за внимание! Приём по вторникам с 15 до 17. Приносите с собой варенье». Жалоба мгновенно стала артефактом и была похищена.

Цирк
Лидочка все таки не выдержала. «Слишком вы тут все скучные! — заявила она. — Я уйду в цирк, где меня возьмут на роль гимнастки Венеры в номере «Советское шапито»!». В доказательство она устроила показательные выступления в коридоре — села на шпагат и спела «Интернационал» фальцетом. Затем она балансировала на спинке дивана с фруктовой вазой на голове. Ваза упала и разбилась. «Вот и всё, — вздохнула Лидочка. — Ищите свои фрукты!». Коммуналка замерла в немом восхищении от номера и расстройстве от таких новостей. Кот-анархист прослезился.

Исчезновение
Вскоре, одним туманным утром Лидочка уехала. В комнате остался лишь запах ее духов, разбитый аквариум и на кровати — отпечаток ее тела, глубокий, еще хранящий ее тепло как будто она только что встала и ушла. Жильцы по очереди заходили в комнату и молча смотрели на это ложе, как на святыню. Гражданин Сидоров упал в этот след лицом и заплакал. Оставшийся кот-анархист сел на подоконник и заговорил человеческим голосом: «Революция кончилась. Расходитесь, товарищи». И мужики поняли, что самый светлый период в их жизни закончился.
И только жены, перекрестившись, наконец-то выдохнули. Они тут же организовали субботник, вымыли комнату с хлоркой до стерильности операционной, а отпечаток на кровати застелили старым, колючим солдатским одеялом. «И чтобы духа не было! — сказали они. — Теперь тут будет склад картошки». Но по ночам некоторые из них тайком заходили в пустую комнату, садились на край кровати и вздыхали. Теперь некому было мешать их семейному покою, и от этого стало тоскливо.