Часть третья. Глава десятая

Государь Небесное Око все откладывал выезд к побережью из-за неблагоприятных предсказаний.

Приближался день Поминовения усопших предков. Король пожелал устроить в этот день поклонение перед табличками с именами предков на семейном алтаре во дворце на Жасминовой реке. Был заказан трехдневный молебен с чтением «Алмазной сутры».

Я испросила Высочайшего дозволения воскурить благовония и возжечь жертвенные деньги перед табличками усопших родителей в храме Яшмового Владыки за городской стеной.

Государь не усмотрел в моих намерениях  никаких тайных побуждений, поэтому дал согласие на мой выезд из дворца с острова Золотого Карпа. Ко всему, он велел выделить из казны денег на покупку ароматных свечей и на бумагу для жертвоприношений.

Обрядовые бдения и молебен прошли должным образом, все было устроено как нельзя лучше. Впервые я почувствовала облегчение, исполнив долг почтенной дочери перед табличками с именами моих усопших родителей.

После надлежащих церемоний, в сопровождении Восьмой Сестры, я возвращалась во дворец на остров Золотого Карпа в двухместной коляске, запряженной молодым мулом. Возле городской стены, недалеко от ворот, я заметила знакомого белого коня под красным седлом, пасшегося в тени шелковицы.

- Сестрица, посмотри! Не конь ли это нашего князя Бобовой долины? - дернула меня за рукав служанка. - Давай, подъедем поближе и посмотрим — не случилось ли чего худого с его хозяином?

- Эка невидаль — конь пасется в тени шелковицы! - поморщилась я в напускном безразличии. - Должно быть и хозяин где-то рядом. Не наша забота думать о мужчинах, коих Небо не определило нам в мужья.

- Какая ты бессердечная, госпожа Лунная Яшма! - упрекнула меня Восьмая Сестра. - Конь пасется один, а седока нигде не видно. Может его ограбили проходимцы, избили и теперь он лежит бездыханный. Кто знает, может в будущих жизнях мы тоже будем страдать от того, что нынче бросили человека в беде!

Я нехотя повернула мула к шелковице, недовольная выговаривала простушке:
- Если бы здесь побывали дурные люди, они забрали бы коня с собой. Наверняка его хозяин спит неподалеку крепким сном от усталости.
Мы подъехали к дереву и стали оглядывать местность. Поблизости была вырыта канава, куда из-под городской стены стекал грязный поток. Возле этой канавы в измятом платье навзничь лежал человек, который и в самом деле оказался Черным Фениксом. Он был в сильном подпитии и, ворочаясь во сне с боку на бок, грозился свалиться в канаву.
 
- Ах, сестрица, погляди — это действительно князь! - запричитала Восьмая Сестра. - Бедняжка, как ему плохо! И место он занял опасное; того и гляди, свалится в канаву и утонет…

- Таков удел всех, пьющих не в меру, - сказала я непримиримо. - Многие из них закончили свой жизненный путь с позором. Лишь избранные, не смотря на столь ужасный конец, и после смерти смогли сохранить о себе славу. Но, то действительно были непревзойденные таланты. Нам бы следовало проехать мимо, наш князь не великих заслуг. Но, с другой стороны, как не погляди, он тоже достоин сочувствия.

Черный Феникс, казалось, услышал наш разговор, поднял голову и посмотрел мутным взором в нашу сторону. Узнав меня, он сел, раскачиваясь, и проговорил напыщенно:

- Я не жду ни от кого сочувствия, даже от женщин, чьи сердца подобны туману на восходе солнца. Лишь только забрезжит рассвет, туман сгущается и становится загадочно привлекателен. Он обретает формы, его хочется схватить и осязать. Но, нагревшись под лучами восходящего солнца, он моментально растворяется и исчезает, словно остатки летнего сна.

- Что касается мужских обещаний, то они подобны звону праздничных колоколов, - вторила я. - Этот звук радует сердце и ввергает в веселье. Жаль только, набор мелодий для колоколов не велик и каждый праздник звонарь повторяет их с завидным постоянством… Наш почтенный князь, видно, решил прославиться, как знаменитый поэт Пьяный Верзила! - продолжала я насмешливо. - Как жаль, что мы помешали свершиться столь выдающемуся событию. Только, боюсь, эта потеря не вызвала бы в народе ту бурю чувств, которой удостоился прославленных стихотворец. Его смерть, когда он пьяный свалился в канаву и захлебнулся, удостоилась всеобщей скорби и сожаления о потере непревзойденного таланта. О вас же никто не скажет, что вы поступили достойно, утонув в канаве с нечистотами!

- Сестрица, за что ты ругаешь прекрасного кавалера? - напустилась на меня Восьмая Сестра. Она спрыгнула с коляски, подбежала к князю и помогла ему подняться.

Служанка стала оправлять на нем одежды, приговаривая:

- Эка невидаль — мужчина пьяный уснул под городской стеной! Такое с каждым может случиться! Была бы рядом жена, так она обязательно отыскала бы его и увела домой, отпоила бы душистым чаем и уложила в постель, растерев перед этим руки и ноги. И ты, сестрица, вместо того, чтобы браниться, помогла бы кавалеру добраться до дома. В коляске как раз есть для него место.

- Я не нуждаюсь в помощи женщин! - ответил князь вызывающе. - Мой конь знает дорогу домой — в этом я ему доверяю. Подведи-ка его ко мне!

Восьмая Сестра бросилась ловить коня, подвела его к хозяину и помогла князю сесть в седло. Черный Феникс подобрал поводья, нахлобучил на голову примятую шапку, подоткнул небрежно за пояс полы халата и пустил коня шагом, распевая во весь голос:

С чем сравнить мне красотку   
на той стороне,
что как нежная ива   
склонилась к воде?
Может алый пион —   
ее платьев убор,
или взор дикой сливы   
ласкает безбрежный простор?
У душистой гвоздики   
густой аромат,
но у милой моей   
дуновение с губ
тоньше запаха роз   
во сто крат…

Я проводила его печальным взглядом. Думала ли я, что осмелюсь говорить с любимым в столь пренебрежительном тоне?

Восьмая Сестра вернулась в коляску, и мы поспешили во дворец. По дороге служанка не переставала сокрушаться:

- Сестрица, как могла ты говорить с князем столь непочтительно! Как будут смотреть на тебя придворные дамы, когда узнают про это? Я ни за что не осмелилась бы спорить с ним и говорить в высокомерном тоне. Господин Первый Всадник не щеголь и не кутила, а человек образованный, даже степенный. Что касается государственных дел, то его поступки не вызывают нарекания. Когда же доведется ему попасть в общество придворных дом, то каждая согласится, что против такого веселого нрава не устоит ни одна девушка, и будь она замухрышкой или нескладехой, он всегда подойдет с приветливым словцом, заговорит, назовет милашкой или красоткой. Я бы в мужья такого выбрала: и в речах ладен, и внешность как у великого полководца древности по прозвищу Гриф в Золотых Латах. Если бы я умела рисовать акварелью — непременно  рисовала бы его портрет без устали денно и нощно! Глаза его что морской янтарь, нос словно выточен из нежной яшмы, а губы так соблазнительны, будто только что испили южного вина; припасть бы к ним и целовать не отрываясь ни на миг. Взял бы он меня в наложницы, я бы совка с метелкой не выпускала из своих рук до самого смертного часа. Да и в содержанки пойти к такому господину — не многое можно потерять: ни сварливой жены под боком, ни назойливых домочадцев, зато подарки и ласки мои безраздельно!

Слушая эту глупую болтовню необразованной служанки, мне захотелось столкнуть ее с коляски. Похожая на тряпичную куклу, она так и не отвыкла от своих деревенских манер, особенно, высказывать вслух все, что взбредет ей в голову. Глупая, ей казалось, - стоит немного пококетничать с князем, как это делали многие служанки, и он обеспечит ей жизнь благородной дамы. Но, поразмыслив немного, я решила, что ее несносный характер можно обернуть в свою пользу, поэтому состроила виноватую гримасу и проговорила:

- Ты, пожалуй, права, сестрица. Я совершила большую оплошность, пустившись в пререкания с князем Бобовой Долины. Он посчитает меня гордячкой, дурно воспитанной девицей. Пожалуй, я напишу ему письмо с извинениями и мольбой о примирении. Ты отнесешь это письмо в дом Первого советника финансов и передашь князю лично в руки. Если этот господин окажется снисходительным,  написав незамедлительно ответ, то я подарю тебе новые золотые сережки в виде фонариков.

На таком условии мы и поладили между собой.
Вернувшись во дворец, я достала очень дорогую, тонкую бумагу с водяным рисунком в виде чешуек карпа и написала следующее письмо:

«Пусть достойный кавалер, многочисленными подвигами прославивший свой род перед Великим Небом, простит ничтожную из служанок наших Драгоценных Королевских особ. Я, Лунная Яшма, имела неосторожность сравнить Вашу милость с величайшим поэтом нашей эпохи — Пьяным Верзилой. Если уж такой порок, как пьянство, прощается талантливым людям в народе, то для чувственного, верного сердца промахи возлюбленного не омрачат радость от нечаянной встречи. Если бы было возможным, я на коленях стояла бы перед дверями Вашего жилища, вымаливая себе прощение за бесконечные дни разлуки и за те слова презрения, что приходится мне произносить не по своей воле. Если моя мольба о снисхождении тронет Ваше благородно сердце, дайте мне знать скорым ответом.»

Я прочитала написанное Восьмой Сестре, опустив слова «возлюбленный» и «дни разлуки», в надежде, что простушка не поймет тайный смысл этого послания.

Она же с большим рвением бросилась исполнять роль посредника, признавшись, что ей самой хочется еще раз взглянуть на князя и перекинуться с ним хоть одним словцом. Но из дома советника она вернулась весьма раздосадованная. Ей пришлось передать письмо через мальчика-слугу, но сам князь не вышел к ней и не написал ответного письма. Отрок, состоявший на службе у князя, сообщил, что его господин изволит почивать и если тому придет охота написать ответ, то он сделает это позже и пришлет со своим человеком.

Я выпроводила Восьмую Сестру из своих покоев, отослав ее на задний двор помогать придворным поварам. Едва я переоделась в обычное домашнее платье, не намереваясь более покидать своих покоев, как пожаловал принц Агатовый Пояс. Я вышла поприветствовать его, извинившись за небрежность в виде.

- Сударь, Вы пожаловали столь неожиданно, не судите строго за неопрятный вид, - проговорила я, пододвигая Принцу табурет. - Присядьте, если не спешите по иным важным делам. Я только что возвратилась из храма Яшмового Владыки, где совершала бдение перед табличками с именами покойных родителей. Вознамерилась  отдохнуть под шелковым пологом, но тут явились Вы, Ваша Светлость, и мне пришлось забыть о личном.

- Я не желал доставить беспокойство твоей особе, - проговорил Агатовый Пояс, взглянув на меня с сожалением. - Мне хотелось только упредить тебя, что я вынужден на три дня оставить дворец. Мой брат пригласил меня на охоту в окрестностях Восточного холма. Говорят, там много оленей. Местным жителям запрещено там охотиться под страхом смерти, и оленьи семьи чувствуют себя там привольно. Уже скоро мы выступаем к морю, и теперь мой брат решил порадовать меня охотой в окрестностях столицы.

- Не нужно было утруждать себя беспокойством, - сказала я, - прислали бы кого-нибудь из слуг с этим известием.

- Я не мог отказать себе в удовольствии лишний раз взглянуть на твое прелестное личико, - улыбнулся Агатовый Пояс и осторожно взял меня за руку. - Не сделай я этого, то на охоте мучился бы непременно мыслями о том, что, возможно, заставил тебя тревожиться понапрасну, не известив о своем отсутствии. Ведь три долгих дня я буду бродить по дикой чаще в окрестностях холма, выслеживая быстроногих оленей.

Мне было не легко выслушивать это трогательное признание Принца. Должно быть, он принимал мое молчание за признак сильного волнения.

Влюбленные, подчас охваченные душевным порывом, бояться произносить слова, чтобы ненароком не бросить неблагозвучную фразу. Я знала, что Агатовый Пояс был очень чувствительнной  натурой и, если бы он узнал, что я не питаю к нему взаимности, то мог заболеть от сильного переживания и даже умереть. Тогда Двор ни за что не простил бы мне такое вероломное отношение к Высочайшей Особе. Мое поведение  было бы приравнено к государственной измене, тогда моя жизнь оказалась бы в опасности.

Принц удалился, полный надежд на взаимные чувства.

Вечером моя бывшая служанка Маленькая Птичка передала мне письмо от Черного Феникса, доставленное во дворец его личным слугой. Этот слуга давно был в сговоре с Маленькой Птичкой, и они вдвоем знали об истинных отношениях между мной и князем.

В нетерпении я разорвала печать, скреплявшую послание; сердце мое билось в неизмеримой радости, когда я читала следующие строки:

« Благородный кавалер не станет впадать в негодование, выслушивая колкости прекрасной дамы. Умная девушка всегда выкажет свою гордость, когда мужчина, ослепленный желанием требует скорейшего сближения.

Любимая, ты терзаешься понапрасну о том, что случилось нынче днем. Я не придумал ничего лучшего как, влекомый желанием видеть тебя, ожидать твоего возвращения из храма Яшмового Владыки прямо на дороге у городской стены. Как назло, ночи и утренники выдались холодными, что необычно для этого времени года. В ожидании, мне пришлось согреваться изрядными порциями дешевого вина, которое я покупал у проходивших мимо торговцев. Я боялся сойти с места, чтобы не упустить тебя из виду, поэтому в непогоду укрывался лишь попоной, а чарка подогретого вина была мне единственным утешением. Не удивительно, что сегодня утром я едва держался на ногах и сон незаметно сморил меня. Я готов искупить свою провинность перед тобой, любимая. Назначь день и час моей казни, и я скоро явлюсь на расправу, смиренно склонив голову и преклонив колени!»

Я не смогла сдержать своих чувств и невольно окропила слезами ровные, четкие знаки, выведенные рукой любимого.