Сплетня

- Уж не бредишь ли ты часом, Марфа Михайловна? Чтобы Светка чужое взяла? Да она последнее отдаст, если кто попросит, но чужого никогда не возьмёт.
- А ты меньше говори, да больше слушай. Говорю тебе, мне в ночь на Пасху сон был. А в такой день только вещие сны снятся.
- Ох не знаю. Никогда за Светкой такого не водилось. Если же ты ошиблась, Марфа Михайловна, то несдобровать тебе. Помяни моё слово.
- Да вот тебе крест! - перекрестилась Марфа Михайловна.
- Ладно, пойду я, - сказала Клавдия Кузминична.
- Во святой час, - попрощалась Марфа Михайловна.

Клавдия Кузминична хотела пойти домой, но какое-то неясное чувство направило её сначала к одной соседке, потом к другой, к третьей - и вот уже почти вся улица небольшого посёлка была осведомлена о том, что Светка, работавшая местной почтальоншей, тайно читает чужие письма, при наличии берёт оттуда деньги, но так, чтобы не бросалось в глаза: одну сотню, две, а порою и по пятьсот рублей, - и, что самое главное, злобно хихикает над всем посёлком, зная до мельчайших подробностей о жизни своих земляков.

Поскольку люди в этом посёлке были простыми в своей честности и никогда не держали камень за пазухой, то эта новость пронеслась по нему за считаные часы и застала главу местной администрации за поеданием свежей ухи, чем вызвала у него затяжной приступ кашля при мысли о том, что о некоторых письмах ни при каких условиях не должна была знать его свирепая ревнивая жена.

- Позвать ко мне Светку! Живо! - гаркнул, наконец, откашлявшись, глава.

Через час в гостиной просторного дома главы посёлка появилась Света. Афанасий Поликарпович, будучи человеком до липкости пальцев деликатным, так как после девяти классов поселковой школы окончил городское ПТУ и за время учёбы в нём прослушал спецкурс правоведения, сначала применял тактику пряника и только после - кнута и потому спросил: - Нравится тебе у нас работать, Светлана?
- Нравится. А почему вы спрашиваете, Афанасий Поликарпович? - в свою очередь спросила Света.
- Да это так. Для справки. А устраивает ли тебя твоя зарплата?
- Небольшая, конечно, но ничего, хватает, - засмущалась Света.
- А может тебе её того... подбавить? - хитро спросил глава.
- Ну если это возможно, то подбавьте. А чем я обязана такой честью, Афанасий Поликарпович? - растерянно спросила Света.
- А вот дело у меня к тебе есть. Ты ведь у нас почтальонша, так?
- Так, - твёрдо ответила Света.
- А значит ко всем письмам доступ имеешь. Так?
- Так, - повторила Света.
- А вот если я тебя попрошу о тех письмах, что ты по домам разносишь, вечерком, за чашкой чая аккуратно мне сообщать, но только так, чтобы это было кон-фи-ден-ци-аль-но, - тихим голосом закончил глава. - А я тебе в свою очередь зарплатку-то и подниму рубликов так на тысячу.
- А что там сообщать, Афанасий Поликарпович? Вчера вот два письма, да ещё сегодня одно - вот и всё сообщение, - не понимала Света.
- Это ты для официальной отчётности оставь, а у нас с тобой будет другая отчётность - не-о-фи-ци-аль-на-я, - снова тихо проговорил глава.

Света немного начала понимать, и краска брызнула ей в лицо, но она собралась с силами и как можно более спокойным голосом спросила: - Так вы хотите, чтобы я...
- Да тихо ты. Да, хочу.
- Но я...
- А что ты? Ты за себя не переживай. Я-то знаю, что и у тебя рыльце в пуху.
- Афанасий Поликарпович, вы про что?
- Да мне уж сказали, что ты до чужих писем имеешь охоту, - улыбнулся Афанасий Поликарпович. - Да ты о моральной стороне вопроса-то не беспокойся. Ты ведь на благо обществу послужишь, вот увидишь.
- Какому обществу? Уж не вашему ли обществу, Афанасий Поликарпович? - наконец не выдержала Света. - Если вашему, то я в таком случае никаких обществ иметь не хочу, я тогда как-нибудь сама по себе. А то, что вы мне предлагаете, так это подсудное дело.

При слове "подсудное" Афанасий Поликарпович стал заметно нервничать, но ещё сдерживал себя.

- И то, что вы кому-то послужить думаете, так я знаю, кому несут такую службу. Я ему служить не хочу, - резко оборвала Света.
- Ты святую-то из себя не корчи, - раздражался Афанасий Поликарпович. - Сказано тебе - значит так и сделаешь. А не сделаешь - так и лети на все четыре стороны. Поняла? Что, думаешь я тут один должен за всех грязную работу делать? Нет уж, извольте и вы чудок подзамараться. А за душу свою не переживай. Тебе Господь за это дело ещё даст многая и благая лета, это как пить дать, - парировал Афанасий Поликарпович.
- Знаете, - подытоживала Света, - слышала я про одного человека, который всё время говорил, что Господь забирает душу в двух случаях: либо на пике духовного взлёта, либо из глубины духовного падения, - а если постоянно болтаться где-то посередине, то и будешь жить вечно. Так вот вы, Афанасий Поликарпович, видимо, будете жить вечно, потому что вы и нашим, и вашим кланяетесь. Но служить двум господам сразу ещё ни у кого не получалось.
- Врёшь! Пошла вон! Чтобы духу твоего здесь не было!
- С радостью, Афанасий Поликарпович! - сказала Света с полными слёз глазами и повернулась, чтобы уйти.
- Светка, погоди,  - сбавил тон глава.
- Ну чего ещё?
- А чем кончил-то этот человек?
- А кончил он, говорят, тем, что стал главой нашего посёлка, - процедила сквозь зубы Света.
- Вон! Вон отсюда! Мегера!

Света твёрдым шагом вышла из дома главы посёлка. Возле окон его дома дежурила любознательная Клавдия Кузьминична, которая и привела сюда Свету, и, став свидетельницей их разговора, она обратилась к ней со словами: - Света, милая, прости меня. Это ведь я про тебя всем наговорила, что ты чужие письма читаешь. Но я ведь не со зла, родимая. Это мне всё  Марфа Михайловна рассказала. Говорит сон у неё такой был, а на Пасху ведь только вещие сны снятся.
- А вы, Клавдия Кузьминична, значит всяким сплетням доверяете? А то, что мне сейчас на голову словно ушат холодной воды вылили, это вам всё равно?
- Прости меня, голубушка. Прости.
- Это вам пусть ваш Бог всё прощает. Вы оттого и люди-то самые опасные на свете, что вам всё ваш Бог простит, а я не прощу. Не прощу! Я живой человек! С вас потому и взять-то нечего: с вас всё, как с гуся вода. А Марфа Михайловна за свой трёп у меня сейчас ещё получит! - сказала Света, села на свой казённый велосипед и отправилась прямо к её дому.
- Ох и дура же я. Ой, что будет... - прошептала Клавдия Кузьминична.

Света подъехала к дому Марфы Михайловны, бросила велосипед возле забора и с силой постучала в дверь.

- Кто там? - спросил тихий голос.
- Открывайте, Марфа Михайловна, - громко ответила Света.
- А, это ты, Светочка. Бегу-бегу.

Звякнул засов, со скрипом открылась дверь - и на Свету пахнУло сладким запахом ладана и восковых свечей. Облитая светом заходящего солнца, на пороге стояла Марфа Михайловна с расплывшейся в блаженстве улыбкой. Её старые голубые глаза словно были наполнены блеском обновлённой жизни. Света на секунду растерялась, но усилием воли собрала все свои силы для стремительно начавшегося разговора.
- Чего тебе, Светочка?
- А вы разве не знаете, Марфа Михайловна?
- Ей-Богу не знаю.
- Ну так я вам расскажу. Вызвал меня к себе наш глава и повёл со мной предельно странную для меня беседу. Расспрашивал меня о моей работе, о моей зарплате, но это всё не важно. В конце разговора он предложил мне вступить с ним в сделку. Не задаром, конечно. И были у него для этой слелки определённые основания, которых я ему не давала. А дал их ему знаете кто?
- Кто?
- Да вы и дали, Марфа Михайловна!
- Не пойму тебя, деточка.
- А тут и понимать нечего. Вы, Марфа Михайловна, пустили слух будто бы я читаю чужие письма! А он, узнав об этом, предложил мне сотрудничать, а если я откажусь, то не работать мне больше на своём месте. Но и это всё не важно. А важно то, что вы, Марфа Михайловна, уже не в первый раз этот яд по нашей земле разливаете и пора положить этому конец!

Света оттолкнула рукой Марфу Михайловну, решительно вошла в дом, и, ещё не зная, что собирается делать, вдруг неожиданно встала посреди сенцев, как вкопанная, растерянными глазами глядя перед собой.

Сказать, что Света была изумлена, - значит не сказать ничего. Она ненадолго лишилась дара речи, волосы на её голове шевелились, а всё её тело покрыла волна мелкой холодной дрожи. В этот момент для неё больше не существовало ни главы, ни Марфы Михайловны, ни этого последнего тёплого летнего дня. Она напрочь забыла, где находится, и только еле слышно почти одними губами шептала: - Но ведь это же... Это... Это... Невозможно!

Ни секунды дольше не колеблясь, она бросилась вон из дома, спешно села на свой велосипед и быстро поехала прочь, совершенно не разбирая дороги.

Марфа Михайловна аккуратно закрыла дверь на засов, тихо задёрнула занавески на окнах, всё с той же блаженной улыбкой предварительно посмотрев на уносящуюся вдаль Свету, выключила во всём доме свет и зажгла лампаду в красном углу. Она осенила себя крестным знамением и полушёпотом произнесла следующую молитву: "Господи, благодарю тебя, Господи, что попаляешь гордых и утешаешь праведных. Да коснется десница Твоя злого сердца рабы твоей Светланы и да снизойдёт милость Твоя на благочестивую рабу Твою Марфу. Научи мя быть орудием правды в руках Твоих и помяни мя в сонме святых Твоих во второе Твое пришествие. Аминь".

В этот момент из образа Спасителя привычно для Марфы Михайловны появилась облачённая в багровый хитон мужская рука, держащая золочённую лжицу, наполненную чем-то вроде зелёной кашицы. Марфа Михайловна с трепетом открыла свой сухой и поросший волосами беззубый рот и приняла эту кашицу в себя. Не успела она её проглотить, как тело её содрогнулось и она повалилась на пол, в экстатическом припадке пуская изо рта такую же зелёную пену и стеклянными немигающими глазами, похожими на мутные глаза уснувшего на магазинном прилавке речного карпа, глядя в какую-то только ей видимую точку в пространстве. Тишина дома нарушалась только судорогами Марфы Михайловны, а между тем из образа Спасителя вышла полноценная безликая фигура в голубом гиматии, из-под подола которого проглядывали нервно постукивающие по полу чёрные козлиные копыта.