Перерождение. ч. 1 крым. 2 бешкуртка- вакуф

2.Бешкуртка- Вакуф
У Ивана Дмитриевича Непретимова и его жены Натальи в Крыму, в Белогорском районе на хуторе Дорте, в деревне Бешкуртка – Вакуф было крепкое хозяйство, очень богатое по тем временам: несколько коров, два быка, двадцать овец, сорок гектаров земли, хороший сад, усадьба. За хозяйством присматривал работник – крымский татарин по имени Абляс. Он ухаживал за скотным двором, пас овец и коров, поддерживал порядок во дворе, где ходили в загоне индюки, гуси и куры. Их количество никто никогда не считал. Просто знали – много у Непретимовых всякой живности!
Крымский татарин Абляс был трудолюбивым работником, жил на скотном дворе на сеновале, ел немного, но сытно, одежду носил аккуратно. На сеновале он смастерил себе что – то вроде шалашика. Это были его личные апартаменты. Иван Дмитрич не раз предлагал Аблясу перебраться в одну из комнаток большого дома, но татарин ни в какую не соглашался. Во второй половине дня в уголке усадьбы он выбирал уютное место, расстилал небольшой коврик и молился Аллаху. В это время окружающий его мир не существовал. Он никого и ничего не замечал, шептал какие – то непонятные слова и раз за разом касался лбом земли.
Сыновья Ивана - Пашка и Костя -нередко в эти минуты подшучивали над работником. Пашка однажды взял его высокие галоши, которые стояли рядом, и пустил их по ручью, который протекал ранней весной вдоль дороги мимо дома. Они солидными пароходами проплывали мимо соседских дворов, радуя полуголых загорелых пацанов, пускавших лодочки из щепок и палок. Пашка с Костей устраивали морской бой - кидали в них палки и куски глины, пытаясь потопить «вражеские корабли». Летом ручей пересыхал, тогда Пашка придумывал новую забаву: калоши со вставленными палками и намотанными лоскутами в виде парусов болтались в бочке с дождевой водой. Абляс и ухом не вел, не стремился пресечь действия озорника. Молитву прерывать нельзя. После молитвы он ругался на своем языке, тряся кулаком вслед удиравшим ребятам. Работник плохо знал русский язык, но понимал почти все. В другой раз младший из сыновей Митька собрал деревенских ребят, которые во время молитвы татарина бросали в него мелкие камешки из – за укрытия. Абляс и тут вытерпел. Но после завершения ритуала, схватив несколько высохших лоз виноградника, гнался за ребячьей ватагой до тех пор, пока с ноги у него не спала калоша. Грозил кулаком вслед пацанам и ругался на своем татарском языке.
Одеждой Абляса был набор взаимозаменяемых предметов. Рукава рубашки, френча, телогрейки, полушубки, штанины брюк крепились к основному, «базовому», как сейчас говорят, элементу одежды - жилету -  отдельными ремешками. Рукава и штанины он пристегивал и отстегивал в зависимости от того, какая погода стояла на улице. Ребята и тут проказничали. Забирались к нему в шалашик, вытаскивали из мешка его одежду и обрезали ремешки. Абляс стоически терпел проказы пацанов и вновь и вновь пришивал ремешки. К чести, никогда не жаловался на проделки детей хозяину, Ивану Дмитриевичу.
В воскресенье вся большая семья Непретимовых собиралась за столом в садике.  После ужина старенький дедушка обязательно разрезал большой арбуз. Спелый плод лопался в его руках, рассыпая брызги сахарных коралловых крупинок, попадавших счастливым ребятишкам на нос и на щеки. Они слизывали их с губ, облизывали руки и смеялись. Катеньке как самой младшенькой часто доставалась сахарная серединка. Она быстрее всех съедала ее и просила разрешения принести другой арбуз.
- Давай, неси! - улыбался дед. - Разрежем!
 Девчонка пулей летела во двор и ныряла в подвал. Там на специальном   стеллаже, сколоченном отцом, лежала гора спелых арбузов разного размера. Катя выбирала средней величины ягоду и спешила к столу, и ей снова доставалась сахарная серединка. Вкус арбузов навсегда остался вкусом детства и защищенности, ощущения заботы и тепла.
Наталья баловала ее, как сказочную принцессу, и каждое событие обыгрывала, как сказку, как чудо. То новое платье ей сказочная фея принесла, то ленточки волшебная птичка оставила.
В марте – начале апреля случилось одно маленькое чудо, вызвавшее в Катеньке ощущение счастья.
- Мама, аисты прилетели! Аисты! - Катя вбежала в дом. - Птицы поселились на нашем тополе.
Наталья и Коська выскочили во двор. На вершине тополя, в гнезде, на ярком фоне заката мирно стояли две великолепные птицы. Изящные, с острыми клювами, ослепительно белые, лишь по кромке крыльев - черное торжественное оперение.
Аисты прилетали каждый вечер. Катя выбегала во двор и любовалась этими прекрасными птицами. А когда пыталась подойти ближе, аисты настораживались, замирали.  Замирала, переставая дышать, и Катя, боясь их вспугнуть.
Он и Она... Семья... Два любящих друг друга существа. Они беспредельно высоко от земли, от людей, от всего мира. Им хорошо вдвоем, а все остальное для них не существует. Быть высоко, вдвоем - вот счастье!
Катя с завистью смотрела на то, как подруга заботливо перебирает перья на крыльях суженого, как он, лишь заслышав пугающий звук, каждый раз настораживался в готовности защитить ее. В эти минуты на душе у девочки становилось легко и радостно.
Однажды пошел сильный дождь. Сверкала молния, а вслед за ней -  гром. Ливень был такой, что буквально в метре невозможно было разглядеть предмет. Потоки воды помчались по улице, размывая дорогу в кашу, угрожающе стучали по крыше, в окна, в двери, пытаясь распахнуть их. Катя подбежала к окну и закрыла створки. В это мгновение громыхнуло так, что содрогнулись стены и звякнули стекла.  Она подумала: «Как там аисты? Живы ли? А вдруг молния ударила в дерево и убила их?» Но выглянуть не решилась.
Ранним утром она с волнением вышла из дома. Гроза миновала, будто и не было ее вовсе. Только прозрачные лужи и вязкая, как манная каша, почерневшая от сырости земля напоминали о вчерашнем ливне. Она посмотрела на птичью гостиницу. Аисты спокойно и величаво стояли на фоне голубого неба, а восходящее солнце играло первыми лучами на их белых, словно вымытых одеждах. Всем своим детским существом Катя почувствовала, что от аистов исходит неимоверная сила жизни и уверенности: вдвоем можно победить любые невзгоды, преодолеть все тяготы, которые встречаются на пути! Казалось, того, кто любит и любим, обязательно убережет судьба.
Катюшино маленькое сердечко болело за всех. Она переживала за старенького дедушку, еле передвигавшегося по двору, но пытавшегося чем-то помочь детям, жалела маму и папу, с утра до вечера работавших в поле, в саду и по дому, защищала своих старших братьев, которые вечно хулиганили и получали потом от родителей, часто сидела с одиноким Аблясом и слушала его жалостливые татарские песни. Всегда она заступалась и за немецкую подружку Эмму, над которой порой по глупости подсмеивались соседские мальчишки только за то, что была «не такая», «немчура».
По итогам переписи 1897 года, в Крыму жило почти тридцать две тысячи немцев. Родители Эммы Бернштейн приехали в восьмидесятых годах девятнадцатого века. Им дали шестьдесят десятин отличной земли, и они зажили безбедно своим хозяйством. Мать Эммы, фельдшер, быстро стала уважаемым человеком во всех деревнях и хуторах, примыкавших к Старому Крыму. Она была приветлива, улыбчива, немногословна и имела «легкую руку». Все манипуляции, которые бы она ни делала, были безболезненными, и раны быстро заживали, а хворобы отступали. Про отца и говорить нечего: там, где в каждом доме своя скотина, ветеринар – самый желанный гость. Ему и первые фрукты - овощи, и мука, и деньги, и все, что душа пожелает.
С Эммой Катя подружилась сразу, как только Бернштейны приехали в Старый Крым и поселились по соседству. Пока они обустраивались с дороги, Наталья и Иван Дмитриевич помогали переселенцам. Мать Кати в первые дни готовила им обеды и ужины, отец плотничал, мастерил для них временное жилье и хозяйственные постройки. Обе семьи были довольны дружбой девочек. Катя, хоть и не немка, но была опрятной, разумной, нежной девочкой, что, наверное, соответствовало представлениям Бернштейнов о подруге для их воспитанной дочки. Наталья с Иваном тоже радовались тому, что доктор и ветеринар в соседях, - детишек много, и надежнее, когда возможная помощь рядом. Обе семьи доверяли друг другу самое дорогое – детей. Порой Непретимовы брали Эмму с собой в Феодосию или на море в Коктебель.
От Старого Крыма до Коктебеля, поселка на побережье, где к девяностым годам девятнадцатого века еще стояло всего несколько домиков, а население составляло не более пятидесяти человек, часа три езды на телеге по белой пыльной дороге. Поехать на море при большом хозяйстве могли лишь раза два – три, от силы четыре за длинное лето. Родители Кати сажали ребятишек на телегу, брали с собой дядьев, их жен, детей, Катину подругу Эмму, запрягали пару лошадей, а то и тройку, чтоб бежали быстрее, и отправлялись в однодневное путешествие. Выезжали рано, чуть светало, чтоб успеть накупаться досыта. Ребята, как только отъезжали от поселка, выпрашивали у матери что- нибудь пожевать.
- А я кому говорила, чтоб завтракали плотнее? Терпите до обеда! -  ворчала Наталья.
- Ну, мамочка, родненькая, - дипломатично начинала Катя переговоры, санкционированные старшими братьями, - мы только по пирожочку. Ну, любименькая…
- Ай, ты, стрекоза! Подлиза ты моя, – сердце матери таяло, и она выдавала на каждую загорелую моську своих детей и племянников по пирогу с яблоками, ягодами или булке с маком. Детвора заваливалась на матрацы, набитые соломой, и, глядя в бесконечное светло - лазоревое небо, начинала есть. С пирожком дорога была веселее.
 - Вы откусывайте маленькими кусочками! И долго держите! Еще дольше, - шмякнув Пашку по макушке, учила Катя. – Не торопитесь. Экспериментируй. Пусть кусок растворится во рту, тогда его и жевать не надо, и он сам проглотится. Я давно заметила: так он вкуснее. И дольше есть потом не хочется.
Пашка принимал серьезный вид и, сведя выгоревшие брови к переносице, сосредоточенно начинал очередной эксперимент.
- Ну, как? Вкуснее? – пытала его Катя.
- Погоди ты.
 - Ну? – строго повторяла Катя.
 - Надо еще один пирожок. Так не понятно, - мудрил Павел.
- Не финти. Все понятно. Вкуснее? – снова выпытывала она у брата.
- Ага, вроде, вкуснее.
- Если «вроде», значит, плохо стараешься.
Пашка, заглотив пирог, окликал мать, прилегшую с родственницами поболтать.
- Мам! Дай еще пирог!
- Чего?! – возмущалась Наталья.
- Мне для экспериперимента, - важно с ошибками выговаривал он.
Женщины, упав на матрац, хохотали:
- Ремня тебе папкиного для эксперимента! Слово сперва выучи! – но пирог юному исследователю выдавали. Для эксперимента же!
Дети деревни Бешкуртка – Вакуф летом постоянно что-то жевали: молодые виноградные листочки, побеги земляных орехов, цветы абрикосов, щавель и еще много разного подножного корма. Яблоки и инжир грызли зелеными. В хорошую погоду пропадали на неглубокой речке. Накупавшись до посинения, они, голодные, бежали в деревню и мечтали, что сейчас наедятся от пуза. Ни о каких деликатесах речь, конечно, не шла.  Да и   понятия о них не имели. Мечты были самые земные: пироги, картошка с солеными огурцами, помидорами и мочеными арбузами, каша. Эта простая еда из русской печки была действительно вкусной и сытной. Положив себе на тарелку тушеной картошки из чугунка, которая, постояв в печи и разомлев, становилась цвета топленого молока, и, прикусывая огурчик, Катя часто с жалостью вспоминала холостого деревенского учителя, что ему-то, дескать, бедному, никто не сварит такой картошки, ведь у него в комнатке при школе нет русской печки. Только буржуйка. Семья при их достатке жила все –таки довольно скромно, дети умели радоваться самым простым вещам. Если в доме пекли пироги, Екатерина тут же бежала к подружке Эмме и кричала в окно, чтобы та приходила на пироги. Если коптили рыбу или колбасу, вялили мясо, Катя тут же звала подружку пробовать лакомство.
Лежа в повозке, Катя рассказывала Полине, Пашке, Косте, Эмме и двоюродным братьям о том, что если переплыть Черное море, то можно попасть в Турцию, а из Турции в другие страны.
- Врешь! – восхищенно протянул двоюродный шестилетний Васек.
- Катька никогда не врет! – осадил его Пашка. – Она в школу осенью пойдет!
Женщины всю дорогу о чем- то шептались, лежа сзади на повозке. Мужчины правили лошадьми, иногда, дружно прижавшись плечами, закрываясь от своих любимых половин, чем – то булькали и, откидывая головы, опрокидывали это что-то в рот.
- Бать, что вы пьете?
- Компот!
- И мы хотим компот!
- Усы еще не выросли для компота. Вон, во фляге вода! 
К Коктебелю мужчины подъезжали уже веселые, с песнями.
Останавливались сразу в начале бухты. Ребята с визгом врезались в воду, женщины входили медленно, подставляя вначале солнцу белые участки кожи. Контраст был разительный – загорелые у них были только лица, шеи и руки. Наталья поднимала косы высоко, закалывала их на макушке, обнажая стройную шею, поворачивая головой, словно любуясь собой. Они с родственницей плавно расхаживали по белому песку, гладя его подошвами. Влажная песочная волна нежно обнимала ступни, потом лодыжки, щекотали их. Мужчины важно подходили к воде, с удовольствием осматривая своих женщин и строго покрикивая на детей, чтоб держались ближе к берегу. Они тоже были половинчатые: торс шоколадный, а ноги абсолютно белые. В работе им было не до красоты. Зато ребята были загорелые сверху до низу, причем, младшие – без белых полосок ниже пояса.
Дети по нескольку часов не выходили из воды. Добровольно – никогда, только если начинали кашлять морской водой, и если из носа уже бежала вода. Обедали под навесом – под натянутой на четырех палках простыней. Вяленое мясо, овощи, пироги. Женщины пили красное слабое домашнее вино, мужчины – что-то совсем светлое, резко, но сладко пахнущее виноградом.
И снова в воду! Мальчишки ставили руки в замок и ныряли с рукотворного мостка. Катя пробовала заплывать подальше, пробуя себя на храбрость. Заплывет немного – становится страшно. Она возвращается. Снова заплывет еще подальше, и снова возвращается. Тогда она стала плавать вдоль берега, в сторону Кара –Дага. Яркая бирюзовая вода, тянувшаяся от Кара –Дага, заманивала почище зова русалок, хотелось дальше, чтоб посмотреть, а вдруг там она еще синее! А там действительно становилось все синее и синее...
- Катерина! Ну – тко, не озорничай! Возвращайся! – строгим голосом звала ее мама.
Возвращались обычно уже молча и затемно. Отец бережно разносил по кроватям на руках заснувших ребятишек. Мать раздевала их, спящих, нежно целуя соленые волосы и пахнущие морем и загаром щеки.
Из всех радостей у детей была только эта – маленькое путешествие, поездка с родителями на море, истории, рассказанные в повозке, и купание до икоты.
Как только Кате исполнилось семь лет, Наталья записала ее в сельскую четырехклассную школу. В конце августа, надев на дочку чистенькое свежее платьице, поверх него — беленькую пелеринку с кружевами, что сразу придало   праздничный вид, она, держа дочку за руку, повела ее в школу. Идти с матерью было совсем не страшно. В ней Катя чувствовала надежную защиту, от нее исходило тепло, ощущение домашнего уюта, где всё было так привычно и знакомо до запахов и чувств.
 Завидев на улице мать с сестренкой, старший брат Костя, топавший с соседскими ребятами, крикнул им:
-  Главное, Катька, не тушуйся, четко отвечай на вопросы учителя, держись уверенно.
И Катя в ответ задорно тряхнула огромными бантами в заплетенных косах.
Перед школой уже толпились дети – будущие первоклассники и их родители. Новичков вызывали в актовый зал школы по очереди. Фамилию Кати долгое время не называли. Она уже начинала волноваться: вдруг забыли про нее.  Мама успокаивала.
- Потерпи, Катенька, тебя обязательно пригласят для беседы с учителем. Не волнуйся.
 И вот, наконец, вызвали Катю.  Мама чмокнула ее в макушку, поправила ленту в косичках и легонько подтолкнула вперед.
- С Богом!
  Первое, что увидела Катя в зале, – это был стол, как ей показалось, длинный-предлинный, покрытый зелёным сукном.   Она остановилась далеко от него, шагу вперёд не могла ступить. Все было так необычно, таинственно, торжественно и в то же время строго. И тут только она заметила, что за столом сидит   человек с бородкой.
- Давай знакомиться, малютка, - ласково произнес он. – Меня зовут Николай Петрович, я буду учить тебя читать и писать. Научу и считать.
 Екатерина затаила дыхание, во все глаза смотрела на незнакомого мужчину.
- Тебя как зовут, деточка?
- Катя.
- Прекрасно! А теперь скажи, умеешь ли ты читать?
- Умею.
- Быстро читаешь?
 - Читаю по слогам, а считаю больше, чем до ста.
- Умничка! Вот, прочитай мне здесь, - учитель остановил карандаш на первом абзаце в букваре.
С заданием Екатерина справилась легко. Ей показалось, что учитель остался доволен.
- А знаешь ли ты, Катенька, что-нибудь наизусть?
- Знаю!
- Что знаешь?
- Отче наш! Колядки знаю.
 - Молодец!
- А вот, кто такой Пушкин?
- Дядя, который делает пушки.
   Николай Петрович рассмеялся.
- Интересно! Сама догадалась?
- Сама, - важно ответила Катя.
Лицо учителя стало серьезным.
 - Александр Сергеевич Пушкин – великий русский поэт. Я познакомлю тебя и твоих одноклассников с его сказками и стихами. Ты будешь наизусть читать его прекрасные стихи.
Николай Петрович что – то аккуратно записал в журнале и отпустил девочку.
- А сейчас пусть зайдет ко мне твоя мама.
Екатерина выбежала во двор.
- Мамуля, тебя ждет учитель, иди скорее.
  Размашисто перекрестившись, Наталья поднялась на крыльцо школы.
О чем она разговаривала с Николаем Петровичем, дочь не знала, но была уверена, что учитель похвалил ее.
Домой возвращались в прекрасном настроении. Особенно Катя – она ведь успешно прошла все испытания и понравилась учителю.
Вечером бабушка собралась в гости к Матвеевне - так звали ее давнюю подругу. Очень ей хотелось рассказать товаркам, как успешно Катя показалась при поступлении в школу. Она отрезала краюшку черного хлеба, завернула в тканое полотенчико пирожков с ягодами, сняла колечко самодельной копченой колбасы, взяла несколько кусочков сахара, банку орехового варенья, и они с Катей пошли к Матвеевне пить чай. Там на столе уже шумел самовар, подошли еще соседки со своими угощениями, и начались посиделки. Катя слушала разговоры, раскрыв рот, - про колдунов, про лешего, про разбойника татарина, про старину, разные шутки – прибаутки, и это наполняло ее мир новыми картинами о прошлой жизни ее земляков - крымчан. Особенно заинтересовала ее легенда о разбойнике.
- А он страшный был?
- Кто? – изумлялась бабушка.
- Разбойник Алим, - раскрыв от ужаса и восхищения глазенки, выдыхала Катя.
- Страшный.  И красивый, и благородный, как Робин Гуд, - смеялась бабушка. – Всем бы такого страшного жениха.
Она обнимала Катю, разламывала пополам пирожок, протягивала внучке:
- Трусиха ты. Всего боишься. Даже Жданку.
Жданкой звали корову на подворье. Она была очень красивой, с прекрасными выразительными коровьими глазами, но слыла гуленой. Когда пастух гнал стадо домой, Жданка старалась пройти мимо двора, чтобы погулять еще возле кургана и пощипать там свежую травку.  В обязанности Екатерины входило загнать корову домой. Если Жданке удавалось схитрить, Катя долго бегала за ней, прежде чем буренка нехотя шла домой. Но иногда Жданка, разозленная тем, что Катя пришла не вовремя, опускала свои выразительные по – женски глаза и наклоняла голову, демонстрируя острые рожки. Тогда Катерина остерегалась идти впереди Жданки, а подгоняла ее прутом сзади и громко на нее ворчала, чтоб самой не бояться.
Через неделю начались занятия. С утра Николай Петрович занимался с учениками чтением и чистописанием, ближе к обеду – арифметикой. Катя быстро освоилась, ей нравились уроки. Она внимательно слушала учителя, охотно выполняла домашние задания.  Так изо дня в день потекли нескучные школьные дни.
Первый класс Екатерина окончила с похвальным листом. Родители радовались успехами дочки, ставили в пример Косте, который учился из рук вон плохо и любил похулиганить.
Статус отличницы Катя держала во втором, третьем и четвертом классах. Дальше в деревне образование заканчивалось. Следующей ступенькой была районная общеобразовательная гимназия в Феодосии.
-А что, если Катьку отдать учиться в гимназию? - подал мысль Костя.
- А что? - поддержал сына отец, - я не против. - Екатерина - наша гордость, не то, что ты, Константин. Шалопай! 
- А где дочка жить будет? – испугалась Наталья. 
- Как где? У тети Полины, папиной сестры. Поди, родная тетка Кате, - Костя посмотрел на отца.
- Да, сестра не откажет в приюте племяннице, - согласился отец.  –  У нее просторный дом.
На том и порешили. Через неделю Екатерина уже была в Феодосии.
Тетка радушно встретила брата и племянницу.
- Какая радость! Дорогие гости в доме! - ворковала она. - Надолго ли?
- От тебя зависит, - отец обнял сестру. - Вот дочку привез на постой. Будет учиться в гимназии.
- Катенька? Прекрасно! Какой разговор. Пусть живет. Будет подружкой моим деткам.
Вокруг Екатерины стояли трое детей: одна девочка и два мальчика. Девочка была немного младше Кати. Белокурая, с длинными вьющимися волосами, перевязанными розовыми бантиками у висков, она казалась хорошенькой фарфоровой куколкой. На ней было надето нарядное белое платьице с кружевным воланом. Один из мальчиков был значительно старше, одетый в форменный гимназический мундирчик, и очень походил на сестру. Другой, кудрявый, казался не старше шести лет. Пара его карих глазенок внимательно рассматривали гостью.
Минуты две длилось молчание. Вдруг старший мальчик, которому, видимо, наскучило молчание, сказал:
   - Ты наша кузина?
  Катя не знала, что означает слово «кузина», но уверенно качнула головой.
- Понятно.
- Будешь учиться в гимназии?
- Да.
- А тебе придется сдавать испытательный экзамен, прежде чем зачислят в гимназию.
-Я знаю. Готовилась. И потом, у меня похвальный лист.
- Молодец! Не бойся, я буду тебя защищать. Наша мужская гимназия рядом.
Катя благодарно улыбнулась и поправила кружевной волан на платьице маленькой кузины. Девочка прижалась щекой к Катиной руке. У родственников ей было хорошо и уютно.
Успокоенный отец на другой день уехал. Сестре сказал:
- У нас, крестьян, день год кормит. Надо готовиться к уборке урожая.
Он притянул Катю к себе, расцеловал трижды в щеки.
- Смотри, Катюша, старайся. Тетю Полину слушайся, помогай, чем можешь.
Хлопоты по поступлению Кати в гимназию легли на мужа тети. Федор Иванович узнал правила приёма, сам сочинил и подал прошение. После собеседования Катю освободили от вступительных испытаний и зачислили в класс гимназии. Похвальные грамоты произвели впечатление на администрацию гимназии.
В сентябре начались занятия. Сверстницам Катю представила   старшая воспитательница.
- Знакомьтесь, девочки, - чопорно проговорила она. - это Катя Непретимова. Она будет учиться с вами в одном классе.
Тридцать девочек как по команде повернули свои беленькие, черненькие и рыжие головки в сторону Екатерины. Тощая гимназистка с косыми глазами беспокойно завертелась на своем месте. Высокий господин, с бородою и в очках, сидевший за отдельным столом на возвышении, пристально рассмотрел Катю с головы до ног поверх очков и произнес:
- Новенькая?
- Новенькая! – сказала старшая воспитательница.
- Хорошо. Пусть садится за парту у окна.
 За партой, на которую указал учитель, сидела белокурая девочка. Катя подошла, аккуратно откинула край стола, поставила портфель на полочку под столешницей и осторожно села.
- Меня зовут Арина, - услышала она шепот девочки.
- А меня Катя, - также тихо проговорила Екатерина.
- Будем дружить?
-Конечно, - подружки под партой пожали друг другу руки.
- Девочки, соблюдайте тишину, - сделал замечание учитель.
Все затихли. Классный кабинет был просторный, высокий, с большими окнами. Парты стояли рядами. Между рядами был довольно широкий проход. Соседки справа и слева с любопытством разглядывали Катю, приветливо улыбались. Многие из них стали ее подругами.
Для Екатерины в гимназии все было в новинку: помещение, огромные светлые классы, распорядок, учителя, предметы. С самого начала поразила ежедневная общая молитва перед началом занятий. Учащиеся и учителя пели сначала молитву Святому Духу «Царю Небесный», а потом по очереди читали молитву перед большой иконой, которая стояла в углу зала. После молитвы все расходились по классам. На молитву нельзя было опаздывать. Директор гимназии всегда присутствовал на молитве и замечал всех, кто приходил не вовремя. Он вообще всё видел, всё замечал, был как бы «вездесущим», следил за порядком, замечания делал спокойно, мягко, но требовательно. После его беседы никому уже не хотелось снова попадать в поле его зрения.
В учебный план включались Закон Божий, русский язык, старославянский, латинский и греческий языки, математика с физикой, география, естествознание, французский язык. Кроме того, большое внимание уделялось эстетическому воспитанию девочек. Были уроки музыки и пения, рисования и танцев, рукоделия и ведения домашнего хозяйства. Курс обучения был семилетним, но для желающих получить специальность домашней учительницы или учительницы начальных классов был дополнительный, восьмой класс, который назывался педагогическим. После окончания гимназии девушки могли работать домашними учительницами и домашними наставницами. Они могли обменять аттестат об окончании гимназии на особое свидетельство, выдаваемое канцелярией попечителя учебного округа.
Гимназия находилось в центре города. Вокруг нее было много старых платанов, цветущих деревьев и кустарников - целый парк. Деревья росли близко к зданию. На переменах гимназистки и гимназисты из мужской гимназии гуляли по аллеям. А еще возле гимназии выращивали розы. Кате здесь все нравилось, даже запахи. Они были совсем не такими, как в Старом Крыму: воздух не пах пылью, в нем была морская соль, розовое масло и свежесть кипарисов, эвкалипта и кустарников, которые не росли у нее в селе.
В Феодосии было много сквериков, где можно было укрыться, и в каждом свои растения, свой запах. Ей нравилось идти до гимназии вдоль улицы медленно, чтоб успеть рассмотреть палисадники, высаженные в них цветы. Удачей было подсмотреть, какие столики накрывают хозяйки на террасах или балкончиках своих домов, какие стелют скатерти, какую посуду ставят. Ей захотелось и у себя дома так же поставить в садике красивый стол со скатертью и вазой с розами. Но ведь мальчишки все испачкают! Все равно – она попробует!
Катя заметила, что девочки прячутся от солнца, не подставляют ему лицо, как она.
- Вы не любите загорать? – спросила она у Арины.
- Наша учительница сказала, что барышни должны быть беленькие, носить перчатки и зонтики. А загорелые только крестьянки.
- А я и есть… - начала Катя, но закусила губу.
Из всех предметов Екатерина больше всего не любила Закон Божий. Это было связано исключительно с батюшкой, преподававшим этот предмет. Строгий на вид, даже суровый, священник говорил отрывисто и быстро. Было очень трудно поспевать за ним, когда он рассказывал о том, как Ной построил ковчег и поплыл со своим семейством по огромному океану, в то время как все остальные люди погибли за грехи. Девочки невольно затихали, слушая его. Потом батюшка вызывал девочек по очереди на середину класса и спрашивал заданное.
В двенадцать часов дня урок заканчивался, начиналась большая перемена, во время которой гимназистки обедали, отдыхали, просто играли.  Катя доставала из своей сумки бутерброды с домашней колбасой, приготовленные заботливой тетей Полиной, овощи, сладкие булочки, с удовольствием их ела.
Незаметно промелькнул третий год, седьмой класс гимназии. Пришла весна, и вскоре после Пасхи начались переводные экзамены. Кате надо было их успешно сдать, чтобы иметь надежду быть освобождённой от платы за учебу в четвертом классе. Раненько утром в день каждого экзамена она бежала в церковь и ставила свечку Николаю Угоднику, прося его помочь на «отлично» сдать экзамен. Испытания по всем предметам Екатерина сдала прекрасно и окончила класс с похвальным листом.  Своим приказом директор гимназии освободил родителей Екатерины от платы за учебу. Впереди – каникулы, планы на новый учебный год, мечты о том, что она будет учительницей. Дома она уже всем объявила, что будет сдавать экзамен на эту престижную профессию.
Но в последний год незадолго до Рождества внезапно приехал отец.
         - Вот что, дочка, - глухо произнес он, - надо собираться домой.
- Как домой? Ведь только середина учебного года, - удивились тетя Полина с мужем. – Мы к Катеньке так привыкли! Девочка милая, добрая. Так сдружилась с нашими детьми! Да ты что? Девочке надо учиться! Всего год еще! Пусть станет учительницей!
- Наташа сильно занедужила, вот уже как месяц не поднимается с постели. В доме нужна помощница.
Екатерина заплакала, прижавшись к тете Полине. Двоюродные братья и сестра обнимали ее и гладили по косичкам и загорячевшей от рыданий спине.
Наутро отец объяснялся с помощницей директора гимназии.
- Жена приболела. Детишки у нас. Матери помощница по хозяйству нужна. Не до учебы пока, – объяснил он чопорной даме в наглухо до ушей застегнутом черном платье.
- Вы б еще подумали, не решали так сразу, господин Непретимов. Ваша девочка – лучшая ученица. Ей учиться надо! Устроится потом учительницей, вот тогда и поможет семье.
- У нас хозяйство большое, скотина, ребятишки маленькие. Жена не управляется одна, - упрямо талдычил отец. -  Я с помощниками целый день в полях.
Катя плакала всю дорогу до дома. Ей жалко было и маму, и гимназию, с которой она, чувствовала, прощалась навсегда. Так в 1890 году учеба отличницы Кати Непретимовой закончилась.