Перерождение. ч. 2. барановы. 3. и дым отечества..

Глава 3. «И дым отечества...»
- Ты поискал в Крыму могилу прадеда Баранова или его родственников? - спросила Галина.
- Конечно! Даже нашел людей, которые еще помнят бабу Катю!
Сестры заулыбались.
- Скорее, рассказывай!
- Правда, дядь Володь, давай уже! – стал поторапливать сын Бориса Сергей.
-Я сначала гостил у двоюродного брата Дмитрия, сына дяди Митрофана. Неделю пили вино, ели виноград. Потом я его сагитировал поехать в Заречье, которое раньше называлось Дортэ, где родилась баба Катя.
У магазинчика мы остановили такси, чтоб сориентироваться, куда дальше ехать, есть ли какие приметы, по которым можем найти хотя бы место нашего дома. Я вышел купить бутылку минеральной воды.
За прилавком сытая, загорелая, благополучная моложавая женщина пересчитывала мелочь и раскидывала ее по коробочкам.
- Красавица, а вы не знаете, кто из местных пожилых мог бы нам рассказать о давних жителях?
- А как же ж? Вера Николаевна Кузьмина. Я вас умоляю! Лучше и искать не надо.
Она вышла со мной на улицу, чтоб показать ее хату, стоявшую через несколько домов.
 - Повезло вам, мужчины, что вы встретили именно меня, я знаю, к кому направить, - кокетливо окинула она нас взглядом. – Если кто и может помнить что-то, так это только Вера Николаевна. Живая история деревни. Она как раз два дня назад от сына приехала. Гостила, с внуками нянчилась.
Мы подкатили к низенькому забору, который ни от чего не защищал и не укрывал от посторонних глаз. Он, как щербатый рот, сделан был из редких гладких кольев, стянутых виноградными прутами.
- Вера Николаевна! – крикнул я, не заходя во двор.
Старушка появилась скоро, видно, отдыхала в теньке на ступенях домика, где был постелен пестрый старенький домотканый коврик.
Её глаза излучали такое тепло, такую любовь, что я даже оторопел. В голове мелькнуло: «божий человек» да и только. Вера Николаевна была в простеньком платье и цветастом переднике. Она никак не выглядела в 92 года на свой возраст.
- Вы чьих будете? – странно спросила она.
- Барановых, - с ходу ответил ей я.
- Каких именно?
- Екатерина Ивановна. Непретимова в девичестве.
 - Конечно! Я с детства живу здесь, хорошо помню Екатерину Ивановну Баранову и ее дочку Марусю. 
Речь ее была грамотная, четкая, понятная.
- И Катю, и ее сыновей, и дочку Маруську – всех хорошо помню, - продолжала она. -  Я частенько лазала к ним в сад, где их дедушка угощал нас, детвору, фруктами, иногда - конфетами, что было редкостью в те годы. Пойдемте, покажу, где был их сад. Он был гордостью хутора Барановых.
- Хутора? - переспросил я.
Заметив, мой удивленный взгляд, пояснила:
- Мои родители рассказывали, что основателем хутора Дорте Бешкуртка – Вакуф был отставной солдат по фамилии Баранов. Кстати, в разговорном крымско-татарском языке Дортэ означает «четыре».
Мы остановились на берегу небольшой речки.
- Карасевка называется, - старушка устало оперлась на палку. - Сад Барановых был на этом месте, вдоль этой речки.
Вера Николаевна замолчала, думая о чем-то о своем. И я молчал, всматриваясь в грязные воды речушки.  Вдруг вспомнились строки из справки, выданной реабилитационной комиссией:
«Имущество семьи Барановых было конфисковано в неделимый капитал только что образованного товарищества по коллективной обработке земли. Пашни –13,75 х 78,23 сажен, фруктового сада – 0,8 гектара, две лошади, две коровы, одна свиноматка, один плуг, один буккер, одна лобогрейка, одна бричка…»
- Сад вскорости местные власти приказали вырубить. Это случилось, когда ваших родственников раскулачили и отправили в Сибирь. - Вера Николаевна остановилась около старого плетня и показала на заросший кустарником и чертополохом бывший сад наших Барановых.
Знаете, ребята, у меня сердце внутри сжалось. Я вспомнил, как мама рассказывала о своих свиданиях здесь со своим любимым, о первом их поцелуе… Вот на этом самом месте!
- И я помню этот рассказ! – оживилась Валентина. – Ей тогда было семнадцать лет, счастливая девушка, полная радужных надежд, она хотела просто хорошо жить.
 - Да...Но, увы… Не судьба. Она еще не знала, что ждут ее годы ссылки, расстрел матери, якобы как врага народа, скитание по северному Уралу.
- А вот здесь стоял дом Дмитрия Митрофановича Баранова. Каменный, большой, -продолжала Вера Николаевна показывать на чуть видимый под травой и культурным слоем фундамент строения из местного ракушечника. - Почти до семидесятых годов (двадцатого века) в нем была школа.
- Я обошел фундамент дома, потрогал нагретый крымским солнцем ракушечник. Он шершавый, теплый, и, кажется, он отдавал мне свое тепло вместе с памятью о родных людях. В голове был полный сумбур. Присел на какой-то валун, наверное, что –то оставшееся от несущей перегородки, пытался унять сердцебиение, даже положил валидол под язык. Через минуту боль в груди прошла, и я сфотографировал то, что осталось от родового гнезда.
- В реальность нас вернул клаксон такси. Посмотрел на часы. Ба! Я продержал машину уже час. Попрощались мы с милой Верой Николаевной, молча сели с Дмитрием в такси. Понимая мое состояние, водитель не задал на одного вопроса.
    … Я вообще не люблю жаркое лето: душно, мухи. Обожаю осень, особенно раннюю. Знаете, в Крыму это время года вдвойне прекрасно.  Едешь в Таврии по степи, между горами и морем. Это одно из прекраснейших мест, которые я видел в своей жизни. Здесь почти всегда чистое небо, климат мягкий, но очень засушливый, как многие места Черноморского побережья.
- А какой там воздух! – подхватил Борис. – Душистый, мягкий, сладкий и прозрачный, Им не дышишь - его пьешь и не напьешься. Это хорошо заметно после нашего разряженного зимой северного воздуха. В нем всегда дефицит кислорода. Мы часто бывали с женой в Крыму до разрыва с Украиной.
- Мы поехали в Ново – Ивановку, - продолжил Владимир. - Вдоль дороги опустевшие виноградники, бахчи.  Огромные валуны, будто с древнейших времен сторожат. Вдали виднеются лесополосы с дикими абрикосами.  Земля плодородная, хотя на первый взгляд иссушена солнцем. И во всем там чувствуется свое неповторимое очарование. Степь, холмы, ветер. Небо окрашено в темно- синий, бирюзовый цвет, оно живописное и загадочное. Через три километра подъехали к сельскому кладбищу. Чуть в стороне - несколько домов. Остановились у приглянувшегося саманного строения, во дворе которого с тележкой суетился мужик среднего возраста.
Я позвал его в открытое окно такси:
- Здорово, товарищ! Поговорить можно?
Тот, оглянувшись на голос, закивал головой:
- Отчего не поговорить? Подгребайте до хаты.
Я открыл калитку и вошел в очень ухоженный двор с летней кухней, дворовыми постройками, – совсем, как у нас на Урале.
- Слышь, хозяин, помоги. Мои бабушка, дед и прадед жили на бывшем хуторе Дортэ до 1930 года. Затем их семью раскулачили и выслали на Урал. Может, что слышал об этой семье?
- Мать! - кричит мужик. - Иди сюда! Тут люди шукают свои корни. Ты же все про нашу деревню знаешь… и людей помнишь. Я –то сам давно здесь не живу, - обернулся он к нам. – Матери приезжаю помочь.
Из дома вышла женщина лет восьмидесяти.
- Здравствуйте, - хозяйка приветливо улыбнулась. – Меня бабой Лидой кличут. Жукова моя фамилия. Я тутошняя. Родилась еще в то время, когда, деревня носила татарское название …
- Бешкуртка – Вакуф? - подсказываю я. 
-  Точно. А вы откуда знаете? Сейчас мало кто помнит это название. Кого ищите – то?
- Барановых, моих ближайших родственников. Дед и прадед должны быть захоронены здесь на кладбище. Деда чекисты расстреляли в 1924 году, а прадед умер перед высылкой семьи на Северный Урал.
 Старушка пригласила присесть на лавочку, внимательно всматриваясь в меня. Мне стало неуютно от ее взгляда.
-  Вот решил найти корни своих предков, подробнее узнать об их судьбе…
- Про Барановых я слышала от своего отца Жукова Николая Михайловича. Он был близко знаком с твоим дедом и прадедом. Зажиточные люди были. Земли много имели, лошадей, овец. Шибко богатые по тем временам были!
-Почти триста гектаров пашни. Узнал из документов о реабилитации моей бабушки Екатерины Ивановны, - пояснил я.
- Да, -  подтвердила баба Лида. - А у них даже свое родовое кладбище было. Вернее, оно и сейчас есть, только заросло все.
- Во, как! – я был удивлен такой подробностью.
- Я знаю, где кладбище находится, - поддержал старушку ее сын. Мы в детстве там часто играли в войну. Там такие надгробные плиты были интересные: с надписями, рисунками, высеченными барельефами.
- Мой отец рассказывал, что Барановы единоличниками были, не любили Советскую власть, жировали, когда другие голодали. Вот за это и поплатились. Власть зря не наказывала, - баба Лида говорила об этом как о непреложном факте.
Я не пытался ей возражать, понимая, что все это бесполезно. Иначе придется объяснять старушке многое такого, чего она все равно не поймет и не примет. У нее своя Правда. А у нас, живших на переселении на Урале, - своя.
- Может, проводите до кладбища, - прошу я мужичка, - хочу проведать своих предков.
- Петро, сходи с человеком на кладбище, покажи, что хотят. Да возьми с собой лопатку и металлические щетки, там многие плиты уже вросли в землю, мхом покрылись, придется расчищать…
Петро засуетился, кинулся в сарайчик, долго гремел там железками и, наконец, вывалился наружу с необходимыми инструментами в руках.
- Понимаешь, вчера с мужиками пива попили, - хитро глянул на меня Петро. - А старое кладбище еще хорошо сохранилось. Обязательно найдем ваших родственников, - тараторил он.
По всему было видно, что ему очень хочется услышать от меня слова, которые бы его взбодрили.
- На пиво ты по - любому получишь, - заверил я.
Петро заулыбался и скорым шагом устремился к кладбищу, так что мы с трудом поспевали за ним. Дорога раздвоилась.
- Одна из них идет на кладбище, где сегодня хоронят, она, вишь, накатанная, другая, посмотри, еле заметная – это куда нам нужно, к вашему погосту, - объяснил Петро.
- Почему «к нашему погосту»? – поинтересовался я.
- Так на нем же ваши родственники упокоены.
-А-а.
Я раньше никогда не обращал внимания на планировку последнего пристанища людей, его расположения.  Кладбище и кладбище. Что в нем может быть необычного? Помню, наше поселковское, где мы с Колей родились.
- И мы с Борисом, кстати, - добавила Галина.
- Да, и вы с Борей. Не знаю, ходили ли вы на то кладбище. Там хмурые ели в обхват, зеленый мох, деревянные кресты, изредка памятник в виде обелиска с красной звездой. Оградки, сваренные из арматуры и покрашенные в черный или голубой цвет. На окраине кладбища всегда куча старых венков с блеклыми траурными лентами.  Мне не нравилось бывать там. Я не ходил провожать в последний путь сельчан. И только один раз был на похоронах дяди Павла, маминого брата. Это была первая смерть моих близких в поселке.
- А помнишь, - сказала Валентина, - после самоубийства четы фронтовиков стали ходить слухи (особенно судачили об этом подвыпившие бабы), что на кладбище по ночам стал приходить призрак, которого довольно быстро окрестили Хозяином погоста. Люди якобы видели сероватый силуэт согбенного старика, который бесшумно двигался между могил. Наш класс - без меня, конечно, - ходил специально посмотреть на этот призрак в полнолуние: кто – то сказал, что именно в эти дни он и появляется. Но, увы, свидание не состоялось – хозяина не увидели. Было только свечение над одной свежей могилой.
- Помню, конечно. Но там, в Крыму, на родине наших предков, древнее кладбище выглядит совсем по -  другому. Только приглядевшись, можно угадать в чуть видимых холмиках могилы. Трудно разглядеть среди пожухлой травы и прошлогодних высохших кустарниках старые, ушедшие в землю почти целиком остатки надгробий и ржавые кресты, зеленые от мха обломки мраморных памятников и барельефы. На них полностью отсутствуют позолоченные вычурные кресты, массивные чугунные ограды, таинственные подземные склепы, которые, как мне казалось, должны быть на дореволюционных погостах.
Я увидел надписи: Плаксины, Сальцины, Полюшкины, Древятники. Эти фамилии часто произносились в нашей семье. Это все наши дальние родственники.
Смотрю, Петро машет рукой – что – то обнаружил интересное.  Подхожу. Несколько надгробных плит чуть выглядывают уголками.
- Давай расчистим эти плиты. Мне кажется, я раньше где – то здесь встречал фамилию «Баранов».
Я начал яростно очищать железными щетками поверхность от многолетнего мха и лишайника. Медленно проявлялись буквы. С трудом пытался читать. Понял, что это не та фамилия. Скребу следующую – мимо.
 - Все, мужики, перекур, – сказал я и привалился к оградке, чтоб отдохнуть. Петро куда – то исчез.
Отдохнув, начал все по новой. Чуть видны буквы. Читаю и ничего не понимаю. Перечитываю. Вдруг до меня доходит, что это могила моего прадеда. «Здесь покоится Баранов Иван Митрофанович. Родился 23 сентября», год рождения и смерти не просматривается.
Меня как током ударило – здесь похоронен прадед! Пытался осмыслить происходящее. Получилось плохо. В голову полезли мысли: прадед Иван Митрофанович умер своей смертью, а моего деда Дмитрия расстреляли чекисты как пособника белогвардейцам и немецкого шпиона. У первого есть место упокоения – могила с надгробной надписью, а у деда – пока только память о нем.  Сколько ни бился, так и не удалось найти его могилу. Где похоронен?
Мы вернулись в дом бабы Лиды. Она ни о чем не спрашивала. Все поняла по моему виду, да и сын Петро уже доложил о нашем походе.
- А показать, где стоял дом прадеда Ивана Митрофановича, сможете? Хотя бы приблизительно?
- Почему приблизительно? Точно покажу, его ведь снесли только лет двадцать назад. Татарин там какой – то землю выкупил и начал строить новое жилье. Петро, сходи, покажи гостю, где строится Мустафа.
Петро радостно замахал руками. Видно, что деньги, которые я ему дал, уже ушли по назначению. Глаза блестят, речь полупонятная. Минут через пять остановились около кучи стройматериалов: кирпича, досок цемента…
- А это точно здесь? – поинтересовался я.
- Конечно, вот видите, лежит куча ракушечника – это остатки фундамента дома, - Петро опять замахал руками, - а пиво подорожало, -  без всякого перехода продолжил он.
Я молча достал еще купюру и вручил ему. Он моментально исчез. А я сделал несколько фотографий на память.
Вот оно: начало начал. Я всматривался в место, где жил прадед Иван Баранов, делал свои первые шаги, где бегал он пацаном и дрался со сверстниками. Где влюблялся и женился. Боже, как короток век человеческий!
Опять запылила дорога. В душе были легкость и умиротворение.