Перерождение ч. 2. барановы. 5. афиногенов

Глава 5. Афиногенов
            На столе полномочного представителя ОГПУ по Свердловской области лежала тоненькая серая папка с еще чистыми шелковистыми завязками - личное дело Николая. «Афиногенов Николай Александрович, 1895 года рождения…»
В кабинет постучал секретарь.
- Товарищ председатель, Афиногенов ждет в коридоре.
- Приглашайте, - не поднимая головы, ответил Рекотов.
В кабинет медленно, широко расставляя ноги, вошел высокий худой, жилистый человек.
- Афиногенов по вашему приказанию прибыл! – глухо и четко проговорил вошедший.
- Здравствуйте, Афиногенов. Присаживайтесь, - указал полномочный на освещенное настольной лампой место возле огромного пустого стола, покрытого зеленым сукном, на котором лежала только серая жиденькая папочка.
Афиногенов, оглядываясь, присел на стул и поджал ноги.
- Ну, как Вам служится у нас, Николай Александрович? – спросил Рекотов.
Он разглядывал посетителя – светловолосого, коротко стриженного мужчину с чистым белым лицом без морщин и небольшими рыжеватыми усиками и рыжеватыми бровями и ресницами. «Надо же, не мальчик, а морщин нет», - подумал хозяин кабинета.
- Спасибо. Хорошо, - бодро ответил Николай.
- Да. Начальник лагеря Вас хвалит. Инициативный. Исполнительный. Выдержанный.
- Спасибо, - снова коротко ответил тот.
- Ну, хорошо. Вот что, Николай Александрович, - помедлил Рекотов. – У вас хорошая биография, в Армии служили в стрелковом полку. Теперь вот у нас. Нам нужен человек на новый участок.
- Куда? – настороженно спросил Николай.
 - Недалеко отсюда. Знаешь поселок Старая Сосьва?
- Конечно. Ездил туда за клюквой. Болота вокруг бескрайние.
- Так вот, за Старой Сосьвой организуется поселение для спецпереселенцев, нужен комендант. У тебя прекрасный послужной список, к тому же, ты член ВКПб.  А коммунисты на этом участке работы необходимы, как воздух. Кто как не они должны проводить в жизни политику партии и правительства, перевоспитывать несознательную часть нашего населения.
- А как с жильем? – Николай в упор посмотрел на начальника.
- Пока никак. Придется пожить во времянке. Построят дом, перевезешь семью.
Афиногенов не понаслышке знал, кто такие спецпереселенцы. Дальние родственники попали под эту категорию советских людей, были высланы как кулаки в один из Архангельских лесопунктов.
- Можно я с женой посоветуюсь?
- А зачем? Этот вопрос решен в Управлении кадров областного НКВД, так что не советую с кем бы то ни было обсуждать свое новое назначение. Ты большевик или нет?
- Большевик!
- Вот и хорошо, успехов тебе на новой службе! - и Рекотов встал, всем видом показывая, что разговор окончен...
***
Вернувшись в таежный поселок после службы в Красной армии, куда он попал в 1925 после Закона «Об обязательной военной службе», принятого 18 сентября 1925 года, Николай женился на девушке, которая его ждала, и пошел жить к своей Марии – дома было тесно. Некоторые сельчане не советовали Николаю брать в жены Марию.
- Ты замечал, какая у нее одышка? – говорили отдельные «доброжелатели». – Значит, сердце больное.
Подобные разговоры Николай пресекал, не хотел объяснить каждому, как любит Марию. Они и походили друг на друга- оба высокие, с рыжинкой в волосах. Вскоре у них родилась дочка, которую назвали Светочкой. А как еще?  Конопушки на светлом личике, такие же завитушки чуть рыжеватых волос, как у матери. В доме с появление Светочки тоже стало светло. Николай много работал, и дома почти все было на нем – только бы жена не перетрудилась!..
Мария угасала медленно. В то время не было в таежной глубинке специалистов, которые могли бы исцелить от порока сердца. Несколько счастливых лет, дарованных им судьбой, пролетели, как мгновение. Марии не стало. Николай с дочкой остался один. Перед смертью она дала наказ мужу, чтобы через год взял в жены ее подругу Шуру, которая жила на узловой станции. Дочке нужна мать.  Он так и поступил, тем более знал, что   всегда нравился Шуре. Мария, видимо, догадывалась о ее отношении к Николаю и считала, что та будет хорошей женой ему. Любви никакой не было, но Шуре давно надо было замуж, а женихи в очередь к ней не стояли, хотя Шура была отличной хозяйкой: чистоплотной, скорой на руку. Могла делать несколько дел одновременно. Все у нее было легко и с улыбкой.
Шура рассудила, что Светочке с Николаем лучше перебраться к ней: и дом большой и новый, и школа в двух шагах. Да и как женщина без любимой печи? На новом месте Николай стал искать работу. Можно было устроиться слесарем в локомотивное депо. Сходил туда – не понравилось. Кругом грязь, мазут, да и зарплата не очень высокая. Мало платили и на другой работе - погрузке вагонов пиломатериалами. И тут знакомый мужчина предложил обратиться в местное управление исправительно -  трудовых лагерей. Оклад здесь хотя и был скромным, но выдавались обмундирование и месячный паек. Эти условия были привлекательнее, чем в других местах. Так Николай стал сотрудником НКВД. Через месяц Шура с дочкой переехали в служебное жилье, которое находилось в десяти километрах от узловой станции, пришлось – таки Шуре поменять свою кухню на казенную. Стали обустраиваться на новом месте, но свой дом они пока заколотили на случай возвращения.
По соседству с жилыми домами был забор с колючей проволокой. Увидев его, Шура сказала:
-Давай обратно вернемся, здесь же зона. Я за тебя боюсь, Коленька. Опасно ведь с зэками.
- Да, есть здесь и убийцы, и негодяи, и грабители, а сколько невинных, которые сидят за горсточку зерна или неосторожно сказанное слово. Есть среди них и спецпереселенцы, которые от голодухи и худой одежды нарушили режим пребывания в поселении, чтобы выжить. Получилось, как говорится, «из огня да в полымя». Не все люди плохие.
К этой теме больше не возвращались. Жизнь шла своим чередом. Шура оказалась идеальной женой и хорошей матерью для дочки.  Как – то Света напроказничала в школе.  Николай сгоряча хотел ее отшлепать. Мачеха закрыла ее собой.
- Меня ударь, но девочку бить не позволю, - твердо произнесла она. Светочка крепко прижалась к мачехиной спине, обняла ее за талию и зажмурила глаза.
Николай тут же успокоился. Приятно было, что его кровинушку так самоотверженно защищают. Не мог он поначалу нарадоваться на Александру. Иногда приходил со службы усталый, злой, как черт, а скажет жена несколько ласковых слов – и он уже улыбался. Не даром же говорится: «Не нужен и клад, если в семье лад». Вскоре дочка стала называть Шуру мамой.
Заключенные уважали Николая за его справедливость и в отсутствие начальства называли по имени - отчеству. Еще в начале службы, зайдя в барак, он увидел игроков в карты. За нарушение режима им полагался штрафной изолятор. Он забрал колоду, предупредив, чтобы подобное не повторялось. Рапорт начальству писать не стал. В следующий раз, увидев ту же самую картину, он сгреб главного закоперщика в охапку и бросил на пол.
- Я ведь, подлюка, знаю, что у вас игра идет не в дурака, а на пайку, а может, даже на жизнь человека. Еще раз увижу – не миновать штрафного изолятора. А там сам знаешь – только кусок хлеба и вода на пару недель. Был у нас уговор? Был?
Поднявшись, зэк сказал:
- Был, начальник.
         -Обманул, шельмец! Нет тебе веры.
         -Мы тебя, гражданин старший сержант, уважаем. Все, больше подобного не случится.
И, действительно, в дальнейшем в его дежурство зэки в карты не играли.
Однажды ночью в караульное помещение, где службу нес Николай, ворвался заключенный. Руки были в крови.
- Начальник, сдаваться пришел, - закричал он, - только что я забил негодяя! Спрячь от расправы.
- Ты шутишь? – изумился Николай.
- Какое тут…
- За что забил?
- Издевался надо мной постоянно, данью обложил. Недавно сказал, что поставил мою жизнь на кон. Такое он уже исполнял с другими сидельцами.
- Сядь. Остынь.
 Николай по телефону связался с дежурным по отряду. Убийцу сначала посадили в одиночный штрафной изолятор, а затем переправили в другое место. Был суд. На нем Николай выступил в качестве свидетеля, дал объективную оценку случившейся трагедии. Ведь, мол, забить могли его, вот и не выдержала психика... С учетом смягчающих обстоятельств к имеющему сроку ему добавили всего пять лет. Могло быть гораздо хуже. Николай был доволен и своим защитительным словом, и приговором. И начальство на него посмотрело по-другому.
С «политическими» лагерная охрана горя не знала.  Люди были спокойные, дисциплинированные, добросовестно трудились на порученных участках. А вот когда к ним руководство стало подселять уголовников, обстановка резко ухудшилась. В отрядах начались драки, издевательства. Не сработал московский план воспитания воров и убийц.
Как – то потребовалось одного из воров в тюрьму отправить. А подступиться к нему было не так – то просто. Он забрался на верхние нары в бараке и стал топором размахивать. Позвали Николая. Тот не стал уговаривать уголовника сдаться, а выдернул доску, которая удерживала нары в вертикальном положении. Строение завалилось, преступник в мгновение ока оказался на полу. Тут его и скрутили.
Весной Афиногенова вызвал к себе начальник лагеря.
- Такое дело, Афиногенов. Тебя в Свердловск вызывают, -  как-то робко сообщил полковник.
***
После вызова в Свердловск и после разговора с полномочным представителем ОГПУ по Свердловской области Рекотовым Николай Афиногенов капитаном отправился на новое место. Здесь уже находились несколько десятков семей переселенцев, получивших вечное клеймо «кулаков», в просторечии врагов народа. Это были крестьяне из Центральной России, с Украины, с Кавказа, из Крыма, Удмуртии, Марийской и Татарской АССР, из Вятской, Пермской и Уральской областей. Жили в палатках и шалашах, в овощехранилищах, которые были обильно продезинфицированы карболкой. Накануне ему поступило распоряжение:
- Давай, Афиногенов. Обеспечь условия - руководство боится эпидемии холеры. Проводи дезинфекцию. Бери все в свои руки на подведомственном тебе участке.
Николай с подчиненными начал дезинфецировать фенолом и хлором все помещения, боясь распространения заразы. Дети плакали от едкого хлора. Нары в овощехранилище были в четыре яруса. Дети не слезали с них из-за тесноты. На одного человека места было ровно столько, чтобы лежать на одном боку. Кухни не было. Но очаг был. Варили на костре, на улице. И столов не было, ели на нарах сидя.
Через месяц привезли еще две сотни спецпоселенцев. Осень была не за горами. Нужно было как – то определять их с жильем. Афиногенов приказал всем, кто мог держать в руках пилу и топор, строить бараки, а нескольким бригадам крепких мужиков поручил рыть землянки. Он ежедневно распределял рабочую силу, следил за порядком, по его приказу бригадиры проводили проверки людей: всё ли на месте, не сбежал ли кто.  К зиме в поселке сооружен был целый лагерь из 50 землянок, тем не менее, проблема с жильем оставалась острой. Встречаясь с людьми, комендант не скрывал трудностей:
- Здесь вам не курорт с полным пансионом -  жилье для себя стройте сами, - говорил Николай.
Люди спокойно относились к словам Афиногенова. Один за другим вырастали бараки.  Но и в бараках было не лучше, чем в землянках. Ранние холода не дали должным образом обустроить жилища. К тому же люди постоянно прибывали и прибывали. Их надо было куда – то размещать. Чтобы хоть как – то утеплить помещение, в бараках устанавливали несколько круглых железных буржуек, которые, хоть и топились круглосуточно, тепла давали мало. Люди спали одетыми. Постепенно мужики ходили вокруг бараков, затыкали щели между бревнами, утепляли жилище.
Вскоре Николаю от руководства НКВД поступило еще распоряжение.
- Новая задача, Афиногенов, - серьезно и назидательно, словно отчитывая за провинность, проговаривал уполномоченный. - Нужно организовать на лесопункте производство лыжных палок, березовых заготовок для ружейных прикладов, топорищ и лопат.
    Одновременно с этим обязали добывать пихтовое масло. Для этого спецпоселенцы построили деревянное помещение. В нем сложили длинную печь и установили большой котел.
Процесс добычи пихтового масла был длительным и трудоемким. Работали в три смены.  От ствола пихты отделялись хвойные лапы. Они измельчались и загружались в чан. Туда поступал раскаленный пар из котла. Через три часа из чана в холодильник начинала поступать маслянисто - паровая смесь. Конденсат отстаивался и фильтровался. Для добычи, например, пятисот миллилитров масла, требовалось 100 килограммов сырья. Трудно представить, сколько ссыльному за смену приходилось махать топором, чтобы выполнить задание. Не все выдерживали этот каторжный труд. Пихтовое масло потом отправлялось на заводы фармацевтической промышленности для изготовления медицинских препаратов. Использовалось оно и в парфюмерной промышленности. Кстати, одним из составляющих компонентов популярных духов «Красная Москва» было пихтовое масло.
Весной вблизи лесоучастка геологи обнаружили залежи марганцевой руды. Районное руководство НКВД приказало туда перебросить большую часть спецпоселенцев для разработки этого ценного месторождения.
Бывшие кулаки и репрессированные долбили породу кирками, глядя на белый свет сквозь свод шурфов, и думали о свободе. Наверху находились воротовщицы, которые вытаскивая бадьи с рудой. Визжали лебедки, ухали бадьи с породой. Ее сначала сгребали гребками в тазики, оттуда - в севки-носилки, чтобы доставить в вагон.
Василий Махнев, переселенец из Белоруссии, после трудового дня ночами при свете лучины плел лапти, потом у местных жителей обменивал их на отруби, которыми кормилась его семья. Однажды рано утром его жена Дарья Махнева пошла к роднику за водой и увидела, что на переезде около полотна лежит сбитая паровозом лошадь. Забыв про воду, она бегом вернулась домой. Новость мигом облетела все три барака. Вооружившись топорам и ножами, спецпоселенцы побежали к лошади - это был подарок судьбы, надежда на выживание. Над тушей лошади работали всем, чем придется. Через полчаса от нее не осталось и следа. Все, что удалось срезать, унесли домой.  У людей появилась надежда, что дотянут до спасительного лета. Люди только позже задались вопросами: «Откуда тут взялась лошадь? Кому принадлежала?»
Вместе с вопросами пришла новая волна страха. На следующее утро перед бараками появились двое военных, которые искали пропавшую лошадь. Они были из воинской части, которая находилась неподалеку. Военные стали спрашивать о лошади, называть приметы. Было понятно, что именно она ночью была сбита паровозом. Николая подняли до зари. Он понимал, что появление военных не сулило ничего хорошего, все закончилось бы уголовным делом. Он пытался как-то расположить военных, смягчить их тон. Видя всю серьезность положения, люди признали свою вину и попросили о снисхождении. Военные неожиданно смягчились, отнеслись с пониманием к этой истории. Они положили в мешок копыта с подковами и удалились в расположение воинской части.