Мартиа Лока

  Мы бежим от страдания, хватаясь за вещи, эмоции или любимых людей, если они у нас есть. А страдание догоняет нас и жалит без конца.
  Мартиа Лока – так в древнеиндийских преданиях называется планета Земля – Место Страдания, планета, расположенная между райскими и адскими планетами по мнению древних индийцев.
  Я прочла и запомнила это философское имя Земли, находясь в самом центре места страдания – наблюдательной палате психиатрической больницы. Не думайте, что там дают читать книги. Её я взяла с собой из другой предыдущей более «свободной» палаты. Впоследствии все мои личные вещи отобрали.
  Я оказалась в наблюдательной палате во второй раз за моё пребывание в больнице. И я хочу рассказать о ней – 7-й палате, замкнутой снаружи, с постоянно горящим светом – аде на Земле. Будучи там в первые дни, которым я потеряла счёт, после того как меня привезли, я, потрясённая скотским отношением к людям со стороны санитаров, кричала им, что напишу мэру жалобу, когда выйду, что они обращаются с людьми как со скотами. Но жалобу я конечно потом не написала. Но я пишу её сейчас через 14 лет, то, что останется прочитанным и известным на века, а не сгниёт в мусорке мэрии. Преступление не имеет срока давности – преступление против человечности.
  В больницу меня привезли ночью с моего согласия. Я бредила и не представляла себе, что это за место. Я думала, что совершаю подвиг, идя в больницу, лечить человека на расстоянии через своё тело. У меня был бред и сильнейший приступ, но я думала, что мне помогут просто лекарствами и капельницами. Я никогда не была ранее в психушке, но знала, что там бьют. Каким бы ни был мой бред тогда, я ехала в «простую больницу».
  В холодном коридоре – приёмной первого этажа меня раздели, забрали вещи и ценности, предупредив, что санитары сверху злые и украдут всё, что я имею при себе. На мне был крестик – символ моей тогдашней веры. Я его отдала. Не говоря уже об одежде, паспорте и телефоне. Мне выдали лохмотья и повели наверх на третий этаж. Мне было тяжело идти по лестнице, но я шла – я совершала «подвиг».
  Двери отделения отпёрли две санитарки, женщина очень средних лет была пугающе накрашена подведёнными тушью глазами в сером платке на плечах. Вид у неё был устрашающий, как и её содержание. В коридоре было темно. Двери отделения за мной заперли и проводили меня к старой врачихе – хозяйке отделения, и она послушала мой бред. Всех новоприбывших направляют в наблюдательную 7-ю палату, куда положили и меня.
  Это большая палата на 20-25 человек, запираемая снаружи за стеклянной дверью. Запирается она на щеколду с другой стороны санитарами, которые спят снаружи в холле. В самой палате также спит санитарка – спит сутками, так как кроме этого она больше ничего не делает.
  Я очень испугалась находиться в одном помещении с сумасшедшими, но я на тот момент была куда помешанее их.
  Мне сделали укол, и я потерялась во времени и в своём бреду. Но я не спала, а бредила вслух, мешая спать остальным. Я лежала, сжавшись на койке, бредя и молча смотря на горящую в ночи лампочку на потолке. Да, свет в этой палате не гаснет ни днём, ни ночью. Я не могла уснуть. Я думала, что я в сознании, но я была в бреду. Я мысленно – вслух «убивала и оживляла» врагов, что отнимало все мои силы и подорвало шаткое давление не спавших из-за меня санитаров и всего отделения. Я потеряла ощущение реальности и мне показалось, что я в детской больнице, где я когда-то была. Посмотрев в окно (на котором были решётки), я стала замечать фонари, горевшие на улице. Заметила два, потом ещё, потом насчитала шесть. И решила, что это часы. И закричала: «Вставайте, уже 6 утра!»  Кто-то мне сказал, что сейчас 2 ночи, и я ненадолго успокоилась.
  Я бредила и потом лежала, не двигаясь. Я ждала, что меня заберут из этого места, но меня никто не забрал. Я по-настоящему почувствовала предательство. Моему миру иллюзий ещё предстояло разбиться потом после больницы. Я говорила вслух, а потом замерла, не двигаясь, отрицая существование больницы, и потерялась во времени, ожидая, что меня заберут. Так я пролежала, не шевелясь, неизвестное количество дней. Хотя на утро первого дня ко мне подошли больные и избили меня за то, что я не дала им спать ночью. Я не могла нормально двигаться от уколов и не могла подняться и дать сдачи. Я с трудом приподнимала голову от подушки. Меня стали бить каждый день и ночь. Санитар спала, и я только потом узнала, что она там «работает», а не лежит как все.
  Я бредила без сознания, отключаясь и продолжая «бороться с врагами». Когда через какое-то время сознание ко мне вернулось, ко мне пришла врачиха и спросила меня: «Ты вчера как бабочка махала крыльями, как собачка лаяла, как кошечка мяукала. Ты бабочка или собачка или кошечка?»  Я, будучи в сознании, ответила: «Я этого не делала. Я не собачка и не кошечка». Я и представить себе не могла, что я могла так себя вести. Но очень смутно я сейчас это припоминаю. А ещё я тогда сказала врачихе: «Почему ко всем приходят посетители, а ко мне не приходят? Я хочу, чтобы пришли родители». Я не хотела видеть родителей, но больше ко мне прийти было некому. Врачиха удивилась: «Ты хочешь, чтобы к тебе пришли родители?» - «Да», - ответила я. Она что думала, что я хочу смотреть на рожи санитаров?
  В 7-й палате люди заперты круглосуточно. Там стоит туалетное ведро посередине комнаты и люди ходят туда все. Я не могла по началу пописать в общее ведро – рефлекса не было. Я стучалась в дверь к санитарам, чтобы меня выпустили в туалет. Но они не выпускали меня. Или выпускали очень редко, а писать от лекарств хотелось всегда. Первые дни в сознании я не писала, как и до этого в бреду, когда я не ощущала времени, лёжа не двигаясь, ночью и отключалась днём. А в сознании писать мне хотелось. И не выдержав боли, я закрылась одеялом и заставила себя расслабиться и пописать в кровать. От меня требовали сдать мочу в баночку, а я не могла. И однажды ночью я проснулась от сильной боли. Санитары вставили мне катетер и брали анализ. Ну зачем это зверство делать ночью?!
  Я продолжала ходить к двери палаты и стучать санитарам, чтобы меня выпустили в туалет. Мне никто не открывал. Была ночь. Я ходила по палате, мешая санитарам снаружи спать. Они мне сказали, что привяжут меня, если я не лягу. Но я не знала, что это такое, и продолжала проситься в туалет. Двое или трое санитарок схватили меня и положив на койку, связали меня верёвкой бичёвкой, которой перевязывают макулатуру, шерстяной по голому телу, привязав к кровати. По всему телу. Это страшная боль. Верёвка режет тело. Я кричала от боли, а они ушли. Я стала шевелить руками, ногами и корпусом, пытаясь ослабить верёвки и развязаться. Я тянула верёвку зубами. Долгими, мучительными движениями мне удалось выпутаться.  Я сняла верёвки. Но тут больные доложили санитарам, и они снова пришли и связали меня другим видом узлов. Я снова стала кричать от боли и развязываться. Я смогла. Меня связали опять. Это продолжалось пять раз подряд за ночь. Пятую вязку я развязать не смогла и лёжа кричала от боли. Санитары пришли и стали избивать меня по лицу, закрывая мне рот, чтобы я замолчала. Они позвали других больных и стали избивать меня, закрывая мне нос подушкой и пальцами. Я не могла дышать. Они душили меня подушкой, а я пыталась глотнуть ртом воздух. Я выжила. Когда я ещё могла, я звала на помощь единственного человека, думая, что он придёт и поубивает санитаров за это. Но его там не было, а меня били связанную. В отчаянии я стала звать Бога. А санитары стали говорить: «Бога зовёшь, его здесь нет. Здесь мы боги!» Мне разбили лицо, нос и оставили лежать связанной до утра. Я больше не кричала. Я смогла схватить воздух и дышать. Утром пришла другая смена санитаров и развязала меня, увидев кровь вокруг моей головы. Мне сделали обезболивающий укол в плечо, а я уже не чувствовала боли. От постоянных седативных ощущение боли впоследствии притупилось, и я ощущала себя роботом.
  В запертой палате перестаёшь ощущать время. Окна также закрыты, и слабая форточка не даёт свежего воздуха. В комнате духота и вонь от туалетного ведра. Также запах хлорки, которым моют стены и полы – моют больные. Свет на потолке ночью и днём и невозможность жить привычной жизнью: думать, писать, работать – делать что-то самой, превращают это место в ад – место страдания.
  Я хотела сбежать. Но я бредила. Перед сном меня выпустили в коридор. Я не хотела уходить в палату. Тогда санитары схватили меня и стали крутить меня за руки вокруг оси так, что я потеряла ориентацию. Я не узнала дверь в свою палату, решив, что меня отвели в другую. Я увидела там стены другого цвета. Мне внутри стало очень холодно, как будто я нахожусь в подвале в холодильнике. Я села на кровать и стала плакать, что я не сделала ничего плохого, а меня так мучают. Я прорыдала всю ночь.  На утро я проснулась в своей палате с привычными стенами и мне не было холодно.
  Я хотела сбежать в обычный мир. Ночью в запертой палате я стала ходить повсюду, пытаясь залезть на решётки окна и на потолок, залезая на стенку кровати. Я хотела «влезть в вентиляцию» и выйти на крышу, где меня бы эвакуировал «вертолёт». Сбежать мне не удалось. Я сломала чужие цветы от злости, что их принесли не мне, и в бреду, но в сознании опрокинула туалетное ведро. Утром пришли санитары. Спросили, сознательно ли я опрокинула ведро? Я храбро ответила – «сознательно». Тогда санитары сорвали моё постельное бельё и вытерли моим одеялом и простынёй мочу на полу и кинули это мне на кровать, сказав лечь туда и закрыться этим. Я, потеряв грань взрослого состояния, легла и закрылась мокрыми тряпками. Больные сказали сбросить их на пол. Но я лежала в них, пока постельное бельё не сменили.
  Меня били днём и ночью - больные. А я не могла дать отпор от слабости после того, как я не ела неизвестное количество времени, находясь без сознания в бреду. Придя в себя, меня не держали ноги. Я вставала и падала. Никаких костылей не было. И я училась ходить заново. Я лежала, сжавшись, смотря на злую сумасшедшую, ожидая, что она меня побьёт.
  Но я хотела жить. Я хотела вернуться. Я стала делать упражнения, сидя, на укрепление мышц: сгибать и разгибать руки и ноги. Меня спросили санитары, что я делала? Я ответила: «Сейчас у меня слабое тело. Я укрепляю руки и ноги, чтобы не падать и выстоять в драках». Санитарка сказала: «Эту точно выпишут. Такая сила воли». Я смогла крепко стоять на ногах. И теперь в драках я больше не падала, широко расставив ноги и держа крепко спину.
  А все драки проходили в общем туалете, куда меня стали отпускать. Туда никогда не заходят санитары. Там курят и дым закрывает зрение. От дыма я не могла нормально пописать, рефлекс пропал. И я часто ходила туда, пытаясь выдавить каплю, расслабив мышцы.
  Унитазы стоят в ряд без дверей и крышек. Когда я ещё была слаба, меня всегда били в туалете ногами и руками, душили. Я падала на пол и меня били ногами по голове и в живот. Я плохо это помню, но я помню, что я лежала на кафеле и меня били. Каждый день меня топили лицом в бочке унитаза. Но когда моё тело окрепло, я держала спину, откинув её назад, и расставив ноги, душила в ответ. Я больше не падала.
  Однажды в туалете меня окружили больные и, не давая мне пошевелиться, подожгли меня зажжённой сигаретой. Они прижали её к моему халату к груди. Халат расплавился и загорелся, сигарету прижали к моей груди. Я кричала от невыносимой боли и потеряла сознание, уронив голову, падая. Очнулась я уже в палате и кажется у меня была перевязана голова. У меня первое время очень часто болела голова от побоев, и меня волокли санитары вниз головой из туалета без сознания. Я это смутно помню.
  Но я держалась в драках, первой не нападая. Я очень «злилась на туалет» и потом я непроизвольно материлась в нём во весь голос, придя туда писать в шесть утра, когда там никого не было, когда меня перевели в другую палату. Я материлась на тех сволочей, бивших меня там.
  Я хотела домой, а меня не выписывали. Я забыла, кто мой врач. И вот от злости на врачиху я послала её на *** во время обхода. За это она тут же перевела меня назад в 7-ю запертую палату. Из четырёх месяцев в психушке я провела в наблюдательной палате три или более месяца.
  Там была очень страшная злая сумасшедшая. Её называли Киборг за её силу тела. Её не привязывали санитары. Она качала мышцы гораздо сильнее чем я. Но у меня была воля. Киборг за что-то очень не взлюбила меня и постоянно нападала на меня, пытаясь придушить. Я ей сопротивлялась и не падала. Однажды нас еле растащили двое санитаров. Оттаскивали её. Мы мёртвой хваткой вцепились друг другу в шеи, но её оттащили. С Киборгом я дралась каждый день, вернее она нападала на меня. Моя шея слабо чувствовала боль после лекарств. Она была сильнее меня. Но я не проиграла ни разу.
  В палате было много человек. Некоторые менялись. Некоторые жили там всегда. Там постоянно находилась бабушка Ку-ку.  Я её так звала за то, что она всё время кричала: «Ку!»  Старенькая армянка лет 80-ти, не помнившая свою дочь. Она пережила что-то страшное в жизни и во сне говорила: «Миленькие, бегите в горы! Скопированные бандиты…» Она ругалась среди ночи и за это её не переводили в другую палату. Она набросилась на меня однажды за то, что ей не понравился мой блокнот. Стиль драки бабушки был щипание. Я оттолкнула её, ничего ей не сделав.
  Ещё в 7-й палате жила бабушка Оброщенко. Она ударила кого-то в деревне, и муж не хотел её забирать.
  Там более года была девушка Дарина, которую прозвали Маугли. Она вела себя как 6-тилетний ребёнок. Бегала голая, строила рожи, какала в постель из сопротивления санитарам, не ела. Но у неё был высокий интеллект. Она, как и все там, была нормальной, проснувшись, минут десять. А потом её и остальных переклинивало. Сначала Дарина со мной ругалась, а потом мы немного подружились. Мы устроили соревнование, кто кого перематерит. Я, сидя на койке в позе дождика, её и всю 7-ю палату перематерила. Дарина очень скучала по отцу, генералу полиции, но очень злилась на него и не выходила к нему, когда он к ней приходил. Она мысленно, вслух набирала его номер телефона и говорила с ним. Она и с другими говорила, но «звонила» чаще всего ему. Она и меня научила пользоваться этой связью. Набрать свой номер, «протянуть линию» от кровати до двери, сказав номера, написанные на кроватях, и вниз к выходу, где «хранится телефон абонента». Также можно звонить «по соку». Я звонила только одному человеку. Я называла Дарину – Дуриной. У неё был парень Рашид, в которого стрелял из ружья её отец. Она играла с пылью под кроватью, называя её игрушками. Она хотела, чтобы я поехала с ней домой, как сестра.  А я говорила, что ей нужно десять слуг, чтобы ходили за ней.
  Ещё в палате всегда жила старая лесбиянка Сильва. У неё были коротко обстрижены волосы, и я решила, что она мальчик. Но она была старой женщиной без косметики. Я угадала её сущность. Сильва приходила к Дарине и играла с ней, ложась на неё. Дарина этого не понимала. А я сказала, что они играют в семью. Я с Сильвой подружились, но просто как соседки. Мы ладили. Хотя она могла ударить ногой по голове, но не со зла. Я играла с Сильвой, но по-детски, а не так, как она с Дариной. Сильва захотела меня поцеловать. Но я сказала твёрдое: «Нет!» Сильва звала меня Мария, от чего не знаю. У неё тоже была дочь. Мы общались как соседи. Утром Сильва минут 5 была нормальная, а потом говорила по-грузински и ходила по палате строевым шагом. Под её кроватью лежали клубок со спицами. Она никому не позволяла их трогать. К ней прям в палату приехала родственница и хотела её забрать, но Сильва отказалась. Я говорила ей: «Сильва, иди домой!» Но она не захотела.
  Санитары видели, что я положительно влияю на Дарину и Сильву, и ставили нас в пары, когда выпускали на обед.
  Ещё в палате была старая колдунья Дворниченко – бывший главный бухгалтер – змея особой ядовитости, как она себя называла. Мы с ней поругались, и я её всё время материла, потому что возненавидела. А она была всего лишь больной старухой. Она чертила заклинания на стекле, стучала птицам. Суть её заклинаний мне показалась названиями лекарств, которыми её лечили. Её выписали, а она пришла в дурдом опять босиком через неделю. Она была постоянной жительницей дурки, и санитары злились на меня за то, что я обижаю эту «хорошую бабушку». А я её ненавидела. Ночью Дворниченко в 7-й палате устраивала шабаш с Киборгом. Они разговаривали, неся какой-то бред и пугая меня. Дворниченко стояла на своей кровати. Я просыпалась и не могла уснуть.
  Вообще все в эту больницу попадали по криминалу кроме меня и глухонемой бабушки, очень доброй и умной, и кроме женщины, впавшей в детство – Валентины, у которой была деградация. Прочие же либо хотели совершить самоубийство, либо их изнасиловали, либо они попали в аварию, либо как старики имели адрес жительства в доме инвалидов. Очень много молодых. Но зачем они все там я не знаю.
  А все больные как потухшие свечи. Нет в них соли. Они все в себе без воображения. Они не могут «курить» бумажки вместо сигарет и не могут «смотреть телевизор» по журналу. Я от постоянного дыма захотела курить и, свернув бумажки, стала «курить» их как сигареты. У меня пошёл кашель. И я стала листать цветной журнал, как будто смотрю киноплёнку телевизора. Я предложила «посмотреть канал» Сильве, но она отказалась. И мои бумажки никто «курить» не мог. У меня есть воображение, а у них нет. В палате пошёл слух, что у меня сигареты. Врачиха порылась у меня под подушкой и нашла только бумажки. Курить их я бросила, потому что «курить» вредно.
  Ещё в 7-й палате постоянно была женщина, искавшая «сундук с золотом» и просившая санитаров привязать её после обеда. Я хохотала над ней, ведь вязка это страшная боль. А её привязывали слабо.  Эта женщина писала в кровать. И я сделала ей «заговор», чтобы она писала в туалете. Ненадолго подействовало. Она не отреагировала на меня, когда я поздоровалась с ней, встретив их всех у машины с флюрографией после моей выписки. Их туда водили на флюру. Она была вся в себе – потухший уголь.
  Обо мне в 7-й палате врачиха забыла, отомстив мне за оскорбление. Ко мне перестали подходить врачи на обходах. А мне стало плохо с сердцем от избытка лекарств. Мне казалось, что у меня изменился вкус, и на губах словно кровь, губы немели, и я чувствовала соль. И в сердце стала колоть невидимая «иголка». Я стала искать повсюду иглу, что меня колола, но не находила. Я сказала об этом санитарам, а они сказали, что это от лекарств, и что я должна сказать об этом врачам. Я забыла, кто мой врач.  И ко мне никто не подходил. Сердце болело, и я боялась умереть во сне. Я ложилась спать с бутылкой воды и говорила вслух от страха перед сном. Однажды ночью я так стала говорить, и пошёл бред, я стала что-то говорить, двигать телом и отключилась. Я проснулась от того, что у меня среди ночи брали кровь, и кажется надо мной стояла медсестра с капельницей. Стоял кто-то в белом и моя врачиха сидела на моей кровати и что-то делала. Я инстинктивно села от боли, не понимая, что со мной делают ночью. У меня брали кровь. Я закрыла глаза и упала на кровать, отключившись. Утром я проснулась. Мне назначили очередной курс чистки крови. Врачиха откачала меня. А кто меня довёл до такого состояния!
  В 7-й палате мне становилось всё хуже от нереальности жизни в замкнутом пространстве. Я бредила, видела галлюцинации, не отличала сон от яви. Я уже «видела» портьеры на стенах других палат и прочее. Человек словно спит в сознании и не имеет критического мышления как во сне. Я бредила, но я хотела домой. Ко мне подходили новенькие девушки, но я кричала им: «Уйдите от меня, а то я вас побью!» Отталкивая их. Я думала, они идут меня бить. Я была готова перебить их всех, но они отходили, и я первой никого не била.
  Я жила лишь для того, чтоб вернуться. Сама не понимая зачем, оставшись одна в палате, я раскидала крышки от бутылок с водой под кроватями и стала ползать по пластунски по всей палате под кровати собирать их. У меня в руках была маленькая деревянная иконка, которую я попросила из дома. И я рисовала ей (деревяшкой) как карандашом под каждой кроватью невидимые картины: мужа, жену и ребёнка – то, чего мне хотелось и то, ради чего я возвращалась. Эти мечты были иллюзией.
  Я уже ползала по коридору, ища «дверь в замок главврача», чтобы попросить его отпустить меня за «взятку». Я уже «видела» его лестницу, ведущую в его «замок». Меня «отпели» все санитары.
  А меня выписали из 7-й наблюдательной палаты, откуда никого не выписывают, за настоящую взятку мамы врачихе, потому что я была не опасна.
  Дома мне стало лучше и мои мечты разбились. Но цель в жизни осталась – видеть человека, которого я ждала в дурдоме.
  Позже я увидела, что из дома пропали из коробочек большая часть драгоценностей. Видимо это была плата мамы за мою свободу и жизнь, о которой она мне никогда не рассказывала.
  Ещё будучи в психушке, я «увидела» видение и рассказала его санитарам, что через 200 лет на этом месте будет новая, хорошая больница, в которой будет всё для больных, и тренажёры и всё, и главное добрые врачи и медсёстры с санитарами. Потому что ими будут работать молодые студенты по несколько часов в день и они не смогут озлобиться и будут добрые. «А мы что злые?» - спросили санитары. – Злые-   ответила я. «Тогда не подходи к нам больше», - сказали санитары. Я не подходила.
  Я на свободе.


*---------*
  Подробно о моём пребывании в психбольнице описано в документальном романе «Аватар-20212», в котором изменены только имена главных героев. Я взяла в нём для себя имя Дарины. Но Дарина в моём романе это не Дурина, которую я встретила в 7-й палате (Ту девушку в книге я назвала Гаянэ). А Дарина в книге это я.